Кавер на: http://udaff.com/creo/86152.html

Девять тридцать семь. Пятьдесят шесть секунд. Пятьдесят семь. Пятьдесят восемь. Пятьдесят девять. Обнулились.
Девять тридцать восемь. Можно и вставать. С детства ненавижу ранние подъемы. Хочется отлежаться после рабочей недели – я же с детства у станка стоял, не высыпался. А вскидываешься ни свет, ни заря... Лежишь, потолок разглядываешь. Трещинки на нем такие, как легкие завитки волос на шее у соседки, что этажом выше...
Потянулся, зевнул, покрутился с боку на бок, пукнул, почесал завитки волос в паху, поскреб шейную сумку. Мысли пошли по привычному кругу. Правильно говорят: «В сорок лет ума нет – значит, и не будет».

Бабушкину комнату я продал еще в апреле... сейчас уже май... ну и что? «Дембель в маю, всё похую».

Я получил за бабушкину комнату тридцать пять тысяч. Евро. 
Знаменитый дом в стиле русского декаданса на углу Покровки и Чистых Прудов, фасад зассан затейливыми завитушками – дело рук, вернее, другой части тела местных знаменитостей – Серого, Гамани и Алканоса.
Под окнами постоянно орали – перед трамвайной остановкой бульвар сужается, как горлышко у «Слунчева бряга». Трамвай подъезжал, не все успевали среагировать. Бабушка иногда выходила на улицу – за дармовым мясцом, так она говорила... Помню, когда еще маленьким был – магазин «Мужская одежда» внизу был. Думал, вырасту – буду там одеваться... нет больше комнаты.
И денег мало – итак меньше полсотни было. Двадцатку прогулял...

Надо что-то делать.
В казино играть? Достанут потом письмами, опровергать заставят.
Или на бирже?
Разве что только на бирже занятости...

Зло дёрнул головой, колыхнул шейной сумкой.
Откинул одеяло и посмотрел на свой член. Внезапно обратил внимание, что он стал точь-в-точь как у отца. Давным-давно, двадцать лет назад, или двадцать пять... или сто?.. я сидел возле него на лавке в бане, прикрываясь мочалкой. Отчетливо запомнил его пугающе крупную мошонку, сравнил со своей – маленькой и розовой, будто крашеный грецкий орех, отчетливо помню, как испугался и отец мне стал физически неприятен.

И вот такой же член теперь у меня – рифленый и кривой, с головкой в каких-то мутно-белых разводах, будто в селедочных очистках.
Сына у меня нет. Жены тоже нет.
Есть вздорная баба, которая не может со мной спокойно говорить и орёт, чтоб я хоть раз сходил в ванную, и голенастая школьница. Той всё равно. Пока я втыкаю в неё, она втыкает в мобильник и вежливо охает в нужную минуту.
Интересно, что она думает про своего воскресного «папика»?
Уверен, что ничего.

... Утром отец мимоходом пинал меня по  дороге в  ванную. Возвращаясь, требовал: «Алька, вставай! Опять обосрался в постели!»
Я изгибался углом в сорок пять градусов, раскорячивал ноги и руки, распластываясь как пипа суринамская, выворачивал ступни в разные стороны, голову – набок, прижимая шейную сумку чуть ли не к спине, становился очень плоским, как и мой ночной котях, и взбивал над собой одеяло неряшливым комком. Меня нет, типа -  встал и ушёл, не постирав постель.
Отец ходил по комнате, принюхивался старательно, заглядывал под стулья, открывал ящики шкафа, выходил из комнаты, кричал маме: «Тань, где насрали-то? Где говно? Пропало куда-то. А воняет всё равно... Наверно, унесли уже…». Мама охотно подыгрывала… и не надоедало им. Почти каждое утро, год за годом.
Впрочем, и я срался в постель упорно, до самого окончания школы.

Я думаю, всё дело было в изюме, которым меня кормила бабушка. По полкило в день. Учитывая свое пристрастие к цифрам, объясню – по пятьсот граммов изюма в день бабушка скармливала мне. Иногда чуть больше – пятьсот пятьдесять пять или даже пятьсот шестьдесят.
Я давился этим изюмом, набивал полную шейную сумку сморщенными продолговатыми сушеными виноградинами и становился похож на пеликана. Потом меня несло... И наступало утро...

Бабушкину квартиру я продал именно по этой причине. Никакой евроремонт не мог заглушить пропитавший квартиру смрад моего несчастного детства, когда хотелось выспаться после рабочей недели, но отец был неумолим и будил меня. Запах ночой неприятности летал и закручивался тяжелыми завитками по всей квартире.


Звякнул мобильный.
Серёга.
Со Старого Нового года не просыхал.

- Привет. … Могу.
Нет, не в офисе. Уволился… месяц назад. Да так……
Пока нигде. Думаю. … Ну, деньги получать  – это всегда удобно. А ты ж вроде на четыре месяца брал? …
Давай через пару часиков. В «Чебуречной», возле «Выхино». Давай, пока.   


- Слушай, где ж так бабки отбиваются? Сто рублей взял, и  через  месяц – сто шестьдесят. … Да ладно тебе!…ты гонишь. … Да ты что?!
-    Аль, я тоже сначала думал – бред, блять… Прикинь, Апшерон этот бакалейщиком у нас на складе работает - шустрый, как понос у младенца,  земляки к нему постоянно шастают с утра до вечера. Изюмом торгует. Ну, курагой, инжиром еще, чебуреками там... А здесь Апшерон этот потерял карточку свою – ну, разрешение на работу - пришёл ко мне… мне что-то скучно было… хуё-моё, слово за слово, припёр его на автомате к тахте…
Поцеловал в завитки волос... туда-сюда… просто так... Ну, обычная хуйня, в общем… ты знаешь ведь, пять лет отсидки, привычка...
И, прикинь – он раскалывается вдруг до самой сраки... Я сам не ожидал… Обдристал меня с головы до ног… Наглый, бля, сучонок. 
В общем, компенсировать заставил его. В дело взять заставил  У меня своих было пятьдесят рублей, на пиво откладывал, ещё назанимал там-сям…    Триста набрал, короче, потом стрёмно стало, только двести  дал... На хуя, спрашивается, занимал? Непонятно… Пробухал ведь всё... А всё равно стрёмно!…прессовал-прессовал его, аж яйца вспотели. Это тебе не бабу окучивать... Через месяц приносит четыреста, кланяется, отдаёт.

- Не понял.
-  Хуле непонятного? Маленькие деньги – маленькая партия. Третьи-четвёртые руки, пока попробует каждый – полмешка убытка. Усушка-утряска, опять же. Поэтому и навару мало…
-    Ты охуел, Серёга! Ты двести шестьдесят процентов получил! Это… это…
-Тихо, не ори. А если изюм в Хатлонской области из первых рук брать – шестьсот процентов. Шесть к одному – прикинь!
Минимум. 
Алишер говорит - как нехуй делать. А у него там завязки, на виноградниках,  все дела, двоюродный брат - большой человек, глава рода - «ебани коня». Какая-то шишка в хате-хана - местной мэрии. Только бабки нужны, чтобы оптом взять за нормальную цену. Я три тысячи набрал, под двадцать годовых, даже если хоть пять ударов.    Апшерон со мной поедет. Если чего -  я его придавлю так, что он у меня до конца жизни жопой свой изюм фасовать будет. И его придавлю, и родичей.
Поотрываю им сумки шейные, нах...
У них всё гнездо здесь – и дядя, и шурин, и ещё какие-то родичи. Половина их «тупа». «Туп» - типа, тупой, долбоёб, значит по-ихнему..

- Долбоёб – это ты, Серёга. Я удивляюсь просто. Бритый мужик, охранником на «Киевской» работаешь, а – долбоёб. Рассказываешь так, будто это  за грибами на Куровскую съездить. Деньги потеряешь и посадят ещё. Сгниёт твой изюм, или тараканы с крысами поедят всё.  А здесь – будешь с мешками по улицам бегать?
-  Здесь Апшерон всё на себя берёт. Оптом привезу – оптом отдам.
- Жопу ты свою оптом отдашь, вот что. Куда ты лезешь? А как деньги туда довезти?…

- Нам не привыкать, жопу-то...
Сергей вонзает кривоватые, но крепкие и белые зубы в сочную, капающую золотистым жиром мякоть чебурека.





В Душанбе прилетели ранним утром. Договорились с местным бомбилой в тюбетейке аж до самого Фюрбюнбазада. Таких больших тюбетеек я и не видал раньше.
Бакалейщик Апшерон заболел гонореей, не поехал, из Москвы созвонились с его братом Юсупом, тот всё подтвердил – Апшерон действительно «намотал на винт». Есть справка из кожвена, если требуется.
Прохождения границы в Душанбе нет, но паспорта на выходе проверяют. Капитан-погранец сочился бархатным взглядом: «Зачем прибыли в Душанбе? Цель поездки?»
Серёга улыбнулся: «Туризм. Тудым-сюдым захотелось. Плова с курагой поесть. Авитаминоз».
Капитан просиял. Пытался спрашивать про маршрут следования и место размещения, увязался за нами, подмигивал, подкручивал усы.
Серёга его отшил в полпинка.

Юсуп встретил нас у въезда в Фюрбюнбазад,  на автовокзале, мягко укорил нас за то, что не позвонили ему из аэропорта. Сереге погрозил пальцем с золотой печаткой, а мне покачал головой и немного обвисшей шейной сумкой, сказав «ай-я-яй!» Нам рассчитаться с водителем не позволил, отдал деньги, что-то резко сказал ему на своём, я расслышал лишь: «Бэнык бурда кымдызават перди задэ онухриям чердык бэшьки кутак турты!»
Бомбила аж согнулся, выпрыгнул  из-за руля и, взвизгнув по-бабьи совершенно, умчался прочь.

- Вы гости, - говорил Юсуп, подсаживая нас в белый «Круизер», - вы гости.
Серегу Юсуп придерживал за талию, меня – за локоток.
«Слегка соприкоснувшись рукавами...» - совсем некстати вспомнился мне романс.

- Как же так, из аэропорта сами поехали. Это нехорошо, это стыд для меня. Как в штаны наложить...
- Да хуле, это не стыд. Стыдно в постель сраться, - сказал Серёга, но осёкся, взглянув на меня.

- Стыд – это жизнь без гостей, - не очень понятно сказал Аюп.
Мы не въехали в его слова, зато мы въехали в город.

Слепящее полуденное солнце, к моему удивлению, совсем не давало тени.
Юсуп пояснил, что на Востоке тень дают стены домов и листья деревьев, а солнце, к тому же полуденное – только свет. Серега и я удрученно притихли.
Всё выглядело пугающе плоским – я сразу вспомнил себя, в кровати. Низкие дома с маленькими окнами… - как безглазые стёртые лица из алкогольных кошмаров,  побеленные заборы-дувалы, духаны и чайханы, затянутые узорами в резных завитушках виноградных  и инжировых листьев, двери и ворота из ветхого изъеденного жучками дерева  казались никуда не ведущими имитациями. Репродукциями и декорациями. Инсталяциями безумного Дали.
По берегам уличных арыков росли крепкостволые – я попросил остановить белый «Круизер» и вышел потрогать - раскидистые деревья с мелкой листвой, тёмно-зелёной сверху и белесой с изнанки, слабый ветер шевелил их раскидистые кроны, было похоже на непрерывное переодевание на показе мод - шуршание юбок, мелькание нижнего белья, сопение манекенщиц и капризный, фальцетом, мат главного модельера.
Редкие прохожие задирали полы пиджаков, приспускали штаны и трясли чем-то мохнатым вслед тёмным стеклам автомобиля.

-    Почему  на некоторых деревьях в садах презервативы? – спросил я.
-    Там, где в доме невеста и скоро свадьба. Таков старый обычай, - ответил Юсуп немного извиняющимся тоном. – Спонсор заставляет, «Контекс». Факин шит, мазафака...
По-английски он ругался довольно хорошо. С артиклями, конечно, не справлялся, вместо «the» кое-где выговаривал «зэ».
Мы въехали на возвышенную площадь с остатками крепостных стен и развалиной часовни, машина остановилась. Высокий костистый водитель выскочил, распахнул дверь передо мной, Юсуп, поклонившись в пояс, помог выйти Серёге. Серёга в смущении наступил на спину Юсупа, сошёл на землю.
Мы огляделись.

По расположению город Фюрбюнбазад находится значительно южнее Батума. Говорят, там добывают керосин. Твой вечно муж... Тьфу, блядь, это наверное, от жары...
Воздух, пропитанный ароматами цветов, лепешек и жареной баранины дрожал и переливался, ароматными завитушками витал вокруг нас. В Москве когда в длинной пробке стоишь, вперёд смотришь, только шейной сумкой тряхнёшь -  тоже по типу этого слоями воздух струится…. выхлопы из глушаков…

Мы шли между огромными клумбами и цветниками,  водяная пыльца фонтанов, приятно освежая,  падала на плечи, мгновенно высыхала под жарким солнцем. Табунки детей носились по асфальтовым  дорожкам,  катались на роликах и велосипедах, аккуратно объезжая развесистые миндальные деревья в розово-белом цвету,  под развесистыми широколиственными чинарами сидели старики в расписных галошах и диковинных разноцветных  носках-джурабах. В Москве эти носки-джурабы совсем другие, не как здесь... Молодые мамы сновали по дорожкам с диковинными колясками, больше напоминавшими древние шайтан-арбы. Всё как у нас, только мамы не в мини-юбках, а в расписных диковинных шароварах с размашистыми халатами. Но, как и у нас, с бутылками «клинского» в руках и тонкими сигаретами «More» в накрашенных губах.

Однако наш путь ни разу никто не пересек, по длинной тенистой аллее через всю площадь мы прошли одни – сзади,  чуть приотстав, шагал водитель.

-    Мы совсем не так представляли себе… ваш город, - сказал я.
-    А как? – вежливо улыбнулся Юсуп.
-    Ну… так… У нас вот площадь – это или открытое место, типа Красной, или пересечение двух улиц, как Смоленская… - замялся я. – А у вас тенистые аллеи на площадях...

-    Иван
      Родил
      Девчонку
      Велел
      Тащить
      Пелёнку! - неожиданно продекламировал Юсуп. -    Это мы так в школе русскую грамматику учили… Смешно, да? Чурки, знаю, конечно... Но развиваемся немножко, развиваемся. Здесь раньче середина город «Театр балет» был, пидарас на пидарас вонючий ( у него прозвучало немного по-крестьянски – «онучи»), грязный, эпидемически опасный. СПИД-шмид, сами понимаете... Снесли, всё убрали, немножко цветы, немножко фонтаны, кафе, ресторанчики, бильярд-мильярд, боулинг-шмоулинг – пусть люди отдыхают? От театра название оставили: «Девори баланд» - «Вкусный суп». Старое тоже немножко нужно помнить, как вы считаете?
- Прекрасно получилось, - искренне сказал я, стараясь сдержать улыбку – над тёмными стёклами здания слева красовались яркие буквы: «Палка-шар в дырка пихай» и «Балшой шар по дарошка катай»
-  Ещё не всё, не всё получилось, - развёл руками Юсуп, - не всё. Если не возражаете, давайте вон там сядем, - он показал на столик под огромным развесистым и тенистым анчаром.

Юсуп сдвинул бейсболку козырьком назад и махнул ладонью с растопыренными пальцами:
- Ееэээ... Коман! За ваше здоровье, гайзы! Я рад, что вы посетили наш скромный райцентр, камон, примите моё уважение и почтение. Йо-йо, чек ит аут! Конечно, это не Москва,  наш город маленький, и мы сами - маленькие люди. Город больной, да и у людей – маленькие...

Юсуп выговаривал здравицу быстро и чётко, без улыбки, гнал телегу не хуже Фифти Цента, а местами вообще заряжал как Тупак. Каким-то образом удерживая в поле зрения своих косоватых глаз нас обоих сразу. В правой руке он держал бокал, левой в такт словам, сложив пальцы кругообразно, помахивал снизу вверх. Как дрочил.
Или как строгий клиент, объясняющий путане, что только так он и может кончить.
У меня встал.
Потом я встал сам.
- Сядь, блять! – прошипел Сергей и потянул меня за ремень.
-    Сидите, дорогие, сидите! – Юсуп повернул руку вниз ладонью, Йо, чек ит аут, мэн, вы – гости!… сидите! А я должен хлопотать около вас. Сидите.

Я сел. Аюп договорил тост, сел.
Я встал.
- Да сиди ты, блять! – выпучил глаза Сергей и дёрнул меня за рукав.
Я сел.
Это напомнило мне сцену из «Иван Васильевич меняет профессию», где лжецарь всё порывается вскочить с трона к послу шведскому.
- А как же Коран? – попытался отвлечь меня теософической беседой Сергей, обращаясь к Юсупу. – Коран-то вино запрещает.
Юсуп устало вздохнул.
- Я бы процитировал вам, уважаемый Сергей, четверостишье Омара Хайяма по этому поводу, в переводе Германа Плисецкого но, к сожалению, знаю его стихи лишь на фарси. А вы в этом языке - не сильны. Завтра научу главным словам – ну, там, «бале», «афьюн», «занон», «лабон», «кардан» «кус»...
Юсуп задумчиво посмотрел на горы.
- А вообще... – вкрадчивым голосом продолжил он, - я с этих авторов немножко хуею, да... Раз таджик – значит, изюм, курага, героин. А мы, персы – так сразу имам Хомейни да Омар Хайам... Да еще в русском переводе...
- Как – персы? – удивился Сергей.
Юсуп внимательно посмотрел на него. Пригладил завитушки волос на его голове.
- А вы думали, где вы? Фюрбюнбазад всего в сотне километров от Исфахана. Вы что же, границу пересекли, и не заметили? – развеселился Юсуп. – Ну автор, ну даёт... «Садыс, два!» - так мой учитель географии Фархад Гашимович Нуруллаев сказалбы.

Официант принёс густой горячий суп.
Юсуп сказал что-то на своём и плеснул немного супа из тарелки на землю.

-    Зачем Вы из тарелки на землю плеснули? – спросил я.
-    Заметил?…ты внимательный, - сказал Юсуп. – Ты  знаешь,  мы не очень хорошие мусульмане, немножко ленивые, немножко хитрые. А так – грязнули ужасные... У нас говорят: «Худо зада бошу арвохъ зада не» - это если по-русски перевести… - Аюп задумался, - «Плохая жопа – башка дурная, покоя жопе нет». Поэтому повар немножко готовит, волос в суп ронял, ногти над кастрюлей стриг... Наш город Искандар… Александр Македонский долго хотел взять, не взял. Побрезговал, нехороший человек. Когда Искандар уходил, наши сделали выход из стен, взяли много пленных, числом возле двести, три дня насиловали, как в благодарность. Почти на этом месте.

Юсуп снова ласково посмотрел на нас обоих, подмигнул. Я неловко кивнул. Красное густое вино напоминало забродивший томатный сок, и подействовало оно - видимо, из-за жары и усталости -  быстро и крепко. Меня повело и я откинулся на спинку стула, совершенно забыв, что стулья тут пластмассовые и лёгкие. Ноги мои взмыли в насыщенный воздух, над головой прошелестела чинара,  кувыркнулось южное небо, и я приложился затылком о бетонную плитку.
Слоистый дым мангала лёгкими завитками уходил вверх, смешивался с пеной цветущих раскидистых вишен, поднимался выше, превращаясь в облака и белоснежные горные вершины. Из соседнего кафе доносилась прошлогодний хит «Фабрики звёзд» - «Я тебя любила, Только  я забыла, Как меня сгубила…»
Я невольно заметил, что стал путать грамматику, как местные. Ведь «хит» - это несомнено он, но почему-то мне так было удобнее говорить – «доносилась хит». Хит-мит, Фабрика-шмабрика...

- Завтра из Багдада, это тут недалеко, в Узбекистане, приедет важный человек, калмыцкий киргиз. Завтра и поговорим о делах, под раскидистой чинарой, - сказал Юсуп и нагнувшись, поправил носок-джураб.

Я машинально нагнул голову вслед за ним и, совсем близко от нас – прямо под ногами, увидел несколько коричнево-бурых комочков, размером с теннисные мячики. На птиц или какашки непохоже, на цветную капусту - тоже. Я всмотрелся внимательней, прищурился. Надел очки.
Юсуп задумчиво смотрел на дырку в носке-джурабе, Сергей макал в приправу рёбрышко из супа.
Мальчишки кричали – у одного из них порвалась шейная сумка и повисла слоистыми завитушками на подбородке.

Шесть коричневых комкочков на зеленой траве, непохожие на цветы или скульптуры, были человеческими мужскими половыми органами.
Распухшие головки, вывороченные наизнанку яйца.  Не половые органы, а мясные нашлёпки.
Члены исказились и смялись так, что не воспринимались человеческими - кожа ушла высоко на лобок, к волосам, яички выпали и перекосились, мошонки висели багровым желе, распахнутые торчащие мочевыводящие отверстия. Время от времени на члены садились мухи, но ветерок поддувал лёгкие завитки дыма мангала к членам, заставляя мух улетать.