Раз идем после такой вот встречи. Я спрашиваю у ближайшего ганса: куда, мол, идем? Немец мне объясняет: идем кушать в турецкий ресторанчик. И интересуется — как вы относитесь к турецкой кухне? Ну, это я сейчас знаю что такое шаурма, а тогда мне хоть турецкая, хоть эскимосская. Приблизительно это я ему и ответил. Он мне объяснил, что турецкая кухня, ну оооочень острая. На что я гордо заявил: «Ничего. Мы с кумом с Кавказа!».
Приходим, садимся. Занимаем два больших стола, за каждым человек по двадцать. Я уже обжился на неметчине, не менжуюсь. Сразу пива себе заказал. Немец, что мне про турецкую кухню чесал, с близсидящими подругами по партии познакомил. Посмотрел я на них и заказал себе еще пива.
Тут жратву принесли. Мясное что-то. И водку анисовую. Терпеть не могу этот запах с детства! Еще и вид у нее неаппетитный, будто кончил в рюмку кто-то. Не стал я пить эту гадость, а заказал еще пива. Потом пододвинул к себе поближе тарелку с едой, взял со стола перечницу и демонстративно обильно поперчил. Немцы ничего не сказали, но поглядывать на меня стали как-то с опаской.
Здесь подбегает турок, хозяин этой харчевни и гостеприимно интересуется — как русские?
На что мой новый бундесовский друг заявляет, что русские как обычно много пьют, а этот белобрысый (на меня, гад) вообще с Кавказа и перец жрет как мармелад. Турок заорал «зёма!» и бросился меня обнимать. Натискавшись и нацеловавшись, он заявил: «Острое любишь? Щаз!» и унесся куда-то с завидной для его комплекции прытью.
Вернулся он с небольшой пиалочкой, в которой находилось что-то по виду напоминающее аджику. Я еще подумал: «Чёта не особо расщедрился землячок». Ну, куму то я всего ложечку положил. Остальные отказались. Я еще тогда заподозрил недоброе! С каждой ложечкой, которую я клал себе в тарелку, глаза немцев округлялись, а рты открывались больше и больше. К окончанию процедуры они были похожи на группу щелкунчиков из одноименного мультфильма, причем в приготовленном к работе состоянии. Я гордо обвел взглядом застывший стол, еще раз заявил: «Мы с Кавказа!» и отправил в рот первый кусок.
Как это описать? Читал, что Толстой описал тот момент, когда человек собирается нажать на кнопку звонка, на целых четырех страницах. Я не Толстой, и хотя то мое состояние можно было описать фейерверком эмоциональных слов и предложений, и далеко не всегда цензурных, я ограничусь всего одним словом. Пиздец!
Я ел, понимая свою великую миссию представления Родины перед Европой. Ел и ни одним движением самой маленькой мышцы лица не показывал, что это для меня слишком остро. Я шутил и смеялся, зажигал своим весельем весь стол, и только предательские слезы текли из моих глаз и это были отнюдь не слезы радости.
Когда я честно доел все, достал пачку «Беломора», вытащил папиросу, замысловато заломал мундштук, закурил и победно обвел взглядом зал.
Мужчины смотрели на меня с завистью, женщины с интересом, а турок с влюбленными глазами ребенка, впервые увидевшего пони. А когда он узнал, что я повар по профессии, он посчитал своим долгом показать мне кухню.
Я ходил по кухне, хлопал покровительственно по плечу огромных усатых турок-поваров: «Гут, гут!», а сам смотрел на сверкающее развратным блеском хромированное оборудование, на чищеную картошку-полуфабрикат, вспоминая нашу, в кусках чернозема и казалось мне, что попал я в будущее или даже вовсе на другую планету. В конце вечера турок предложил мне открыть в Саарбрюкене русское кафе на пару с ним.
Отнесся я к этому предложению весьма скептически. Ну, во-первых, в то время это звучало так фантастически, что не могло рассматриваться мной всерьез. А во-вторых, Германия — это, конечно, хорошо. Но, я как представил: просыпаюсь каждое утро, а в городе немцы! Ужас.
Короче, не вышел из меня бюргер.
Конечно, Германия — это пиво. И очень хорошее пиво. Пивные через каждые 100 метров. Как темнеет, улицы пустеют, все сидят в пивных и только доберманы, и немецкие овчарки гордо выгуливают грустных полицейских.
Немцы сидят и сосут потихоньку лучшее в мире пиво. Могут весь вечер просидеть с одной кружкой. Но больше всего меня удивило, когда я увидел, как молодежь разбавляет пиво колой, фантой или соками. Я посчитал это таким кощунством, что никогда об этом не говорил никому. Представляю: простояв в очереди, берем мы с друзьями на пивняке трехлитровый баллон свежего пива, отпиваем чуть-чуть, я беру две бутылки «пепси» и со словами «Так вкуснее!», выливаю в пиво. Думаю, что воблу жевать после этого, мне было бы просто нечем.
  Очень интересно было наблюдать за некоторыми нашими делегатами. Одна питерская, через три дня, стала разговаривать по-русски с акцентом. Это пиздец! Я не выдержал, когда за столом, на завтраке она сказала: "По-дай-тэ мнье, как это пудет по-русски..." Я чуть колбасой не подавился, и заорал: "Сосательница! Двадцать с лихуем лет прожила, и за три дня забыла как горчица называется?!"
  Все оставшееся время она при мне демонстративно молчала, строго надув губки.
  Показывали нам и достопримечательности. Как-то, повезли нас на какую-то электростанцию. Электростанция была очень экологичная, и немцы были уверены, что это должно быть нам ужасно интересно. Полдня нас водили и показывали каждый угол, потом привели в актовый зал и стали рассказывать, как эта электростанция устроена.
  Случился конфуз - оказалось, что наша переводчица не знает, как переводить слова "форсунки" и "заглушки". Упорные немцы не поленились съездить и привести работавшего у них русского эмигранта, чтобы он перевел нам, как и чего у них экологично работает.
  Куда больше электростанций, нас интересовали местные магазины. Понимаю, для тех, кто не застал то время, звучит дико, что мы в магазины заходили, как в музеи - полюбоваться!
  Но, дома то, в России, не было еще нихуя. Только появились импортные сигареты. Польскую говеную колу в пластиковой полтарушке, можно было купить в комиссионке за бешеные бабки. То же и с обувью, с одеждой.
  Так что, ходили мы в немецкие магазины чисто посмотреть. Ну, и спиздить чего-нибудь. Помню я, бате своему привез разовую пьезозажигалку. Так он, потом, туда клапан вставил и страшно гордился, что сын привез вещь из страны, которая убила его отца и брата, и язык которой он категорически отказался учить в школе.
  Встречал я и ветеранов той войны. Сытые такие дядьки. Войну вспоминали, в основном, по названиям городов - Смоленск, Ленинград, Сталинград. Потом, единственное русское слово - "плен", и снова география - Новосибирск.
  К чести немцев, очень заметно чувство вины, которое они испытывают за войну. Только спрашивали часто: "Вы же победили, чего же вы живете хуже нас?" И от этого было еще обиднее...
  Посетили как-то местный университет. Огромный студгородок, атмосфера студенческой вольницы, но на немецкий лад. Сейчас объясню.
  Едет фольксваген "жук", весь очень креативно размалеваный, из него торчит невероятное количество людей и, при этом, все орут в матюгалники что-то на языке Шиллера.
  Оказалось, на одном из факультетов,( по-моему, на художественном) сократили количество часов профилирующего предмета. Что бы сделал русский студент? Правильно - радовался лишнему времени на пьянку и еблю. Немцы же - протестуют, орут, не уходят из аудиторий, сжигают чучело ректора. Но, при этом, как-то бескровно, без поножовщины.
  Посетили мы штаб восстания. Чинно так все, основательно - кофемашина, бутербродики. Прям Ленин в Цюрихе.
  Нравится мне отношение немцев к своим памятникам, к истории. Берегут. У всех, кстати, так в Европе, кроме нас. Нам надо обязательно все разрушить! Да и Европа ли мы?
  Показали мне как-то дом. Обыкновенная пятиэтажка, подъездов в шесть-семь. Во время войны, средние подъезды были разрушены английской бомбой. Немцы не стали ничего рушить, просто достроили разрушеное, и теперь показывают как памятник.
  Естественно, пригласил нас и бургомистр Саарбрюкена к себе, в ратушу. Здание ратуши представляет собой здание в форме буквы "П". Левое крыло здания - архитектура 17 века, правое - 18, а посередине - современный стиль из стекла и бетона. В ратуше небольшой музейчик, связаный с историей города. Камера сохранилась, от гестаповских застенок. Вся в надписях, много на русском. Нашел, даже, из Краснодара одного. "Такой-то, такой-то из Краснодара. 1942 год. Попал за воровство." Как он мог туда попасть из Краснодара? Чего он такого спер у проклятых фашистов? Не знаю. Сдается мне, фуфловые те декорации.
  Еще они раскопали, что в хрен каком лохматом году, стоял на том месте рыцарский замок. Показали нам кусочек стены в подвале. Там же стоял огромный сундук, полный разноцветных стеклянных шариков. Набрали полные карманы, вдруг пригодятся.
  Спрашиваю, потом, у бургомистра: " А чё это за хуйня, хер бургомистр, у вас в подвале, целыми сундуками лежит?"
  " А это," - говорит - "мой любознательный русский друг, такие детские игрушки, которые мы детям нашим немецким даем играться, чтобы отвлечь их от рукоблудия."
  " Позвольте, хер бургомистр, но какого хуя это все делает в ратуше?!"
  На что солидный государственный муж ответил: " Полагаю, это привидение у детей напиздело, и там спрятало."
  Ну, думаю, совсем мужик заработался, и до конца встречи старался держаться от него подальше.
  Но, еще больше я охуел, когда, в натуре, увидел это привидение! По коридору ратуши, с диким криком, пронеслось что-то, типа Карлсона в простыне, а за ним, с таким же криком, толпа детей. Представляете? Нет? Тогда я объясню.
  Ратуша Саарбрюкена - это вроде нашего крайисполкома. Я представил, как по коридорам Краснодарского крайисполкома, носится ебанько в костюме привидения, а за ним толпа казачат, сбивая с ног зазевавшихся чиновников. А Ткачев, лично, рекламирует посетителям местного барабашку. И подумал - а что, было бы прикольно...
  Серега самовар свой продал туркам за 200 марок. Водку мою мы, естественно, всю выжрали. Папиросы "Беломор" я все раздарил немцам. Им в диковинку, папирос нет у них, уже давно. Я вначале даже жалел их - а как же они косяки забивают, а потом увидел как ловко они вертят самокрутки, и успокоился.
Обратно мы вылетали из аэропорта Бонн-Кёльн. С нами в Москву летели немцы с ответным визитом. Ульрих заявил, что поедет учиться в Россию, скорее всего в Питер. Я посмотрел на него с сожалением. Я видел, как он пил мою водку. Если он все-таки поехал учиться к нам, уверен - вернулся сильно потрепаным. Ну, и нечего было для нас, с кумом, пива жалеть!
  Чемодан мой был набит разным хламом. Всем, что удалось спиздить. Какие-то журналы, бутылки с колой, пробники одеколонов.
  Прилетаем в Шереметьево. Получаем багаж. У кума - порван чемодан, а у меня, того хуже, разбилась бутылка Кока-Колы. Красивая, стеклянная, вся витая и не с этикеткой бумажной, нееет! С надписью белой краской, литровая бутылка, с откручивающейся пробкой.
  Я собирался вручить эту бутылку маме, бутылка долго бы стояла на видном месте в серванте, потом ее выпили бы на Новый год, и каждый попробовал бы по глоточку, а потом мама еще долго наливала бы в нее подсолнечное масло. И эти жопорукие отечественные грузчики, ее разбили!
  Я направился прямо к начальнику Шереметьево-2. Я устроил там такой скандал, что меня до него допустили. Он долго не мог понять, чего я так ору. А когда понял, то как-то странно посмотрел на меня и несмело выдвинул версию, что бутылку могли разбить в Германии. Я сначала хотел возмутиться такой кощунственной мыслью, но потом вдруг посмотрел на него с сочувствующей улыбкой, как на ущербного, повернулся, и ушел. Ну что возмешь с него, несчастного?
  Ведь он не знает, что такое Германия.