В Загребе, против всех договоренностей,  нас никто не ждал; в чужой стране, без знания языка и телефона фирмы это было, как холодный душ. Напрасно мы бродили в поисках фирмачей по уютному аэропорту или приставали с вопросами к представнику аэрофлота Борису Михайловичу – посланца встречающей стороны не было. А нужная нам Словения лежала за горами, и мы не ведали даже, куда нам сначала двигаться: в Любляну (на фирму) или в Марибор (на завод). Наконец Борис Михайлович сжалился и отвез нас в советское консульство, расположенное в уютном районе города на живописном склоне. После уточняющих расспросов по домофону электрозамок щелкнул и мордатый дипломат с рельефными мышцами впустил  внутрь…

… Арко примчался за нами на невиданном никогда минивене, холодное пиво на перевале, сингл в отеле, все оплачено!


… в  1962 году Хрущев обещал советскому народу коммунизм к 1980 году, фактически же ресурсов хватило только на Олимпиаду. Брежнев был более реалистичен и обещал лишь накормить всех к 1990 году - эти три летних месяца 1990 года мы прожили в сытом коммунизме, в коммунизме с человеческим лицом, хотя по вечерам это лицо было иной раз искривлено алкоголем.

… по югославским традициям завод начинал работать в 6 утра, мы же утром лениво спускались в готельский ресторан, вкушали нam and eggs и двойну каву, и подтягивались в цех к привычным 9-00. В 2 часа дня смена кончалась, персонал разъезжался, делать было решительно нечего.


...потянулись однообразные дни, Коля старательно отговаривал нас от самостоятельных поездок на уик-энд, ссылаясь на свой индийский опыт. Будто мы могли подхватить тут амебу или дизентерию. Хотя  австрийская граница рядом, и Коля иных инфекций опасался, я так думаю.
Он не особенно скрывал своего второго задания на командировку, и все понимали, что отчет Коле так или иначе писать придется и «личную нескромность» кому-нибудь он закатает. Но потом мы плюнули на все, слишком велик был соблазн.


…в подпитии, Коля рассказал мне историю своего падения, он, впрочем, падением это не считал, а считал большой удачей. Принимали они технику в некой сильно капиталистической стране, были там втроём, всего неделю и всю неделю шеф таскал их «погулять по заводу». Все прогулки непонятным образом вертелись вокруг некоего наглухо запертого корпуса. Наконец удалось спереть несколько стружек разного металла и кусок ветоши. С этим добром поехали в посольство, принял их там очередной «Николай Иванович», в подвале, с огромным интересом выслушал, а потом еще и предложил изложить увиденное письменно. Якобы с той поры Коля и попал в сферу интересов «конторы».


… скука владела нами, и когда замдиректора Франц к слову упомянул о совершенно запущенных делах на строительстве его дачи, я счел это божьим даром. Франц был симпатичный, плотный мужчина, невысокого роста, в возрасте под 50 лет и всегда  полный оптимизма. Мы уже знали, что отец его партизанил, погиб в конце войны, дочь программистка, замужем и живет в Штатах, а младший брат баламут не по возрасту и никак не определится с работой. По-русски Франц говорил сносно, хотя вторым языком в словенских семьях был немецкий.
Во всяком случае, тут, в Мариборе, в 15-ти километрах от австрийской границы.
- Давай мы тебе поможем, Франц! - предложил я, - Что там нужно делать?
- То не можно! То не слыхано! - восклицал Франц, но не отказывался.
Потихоньку выяснилось, что дача в Похорье, на склоне, участок завален спиленными деревьями, которые некому убрать.
Франц дал себя убедить и в воскресенье мы на его «Заставе» выехали в Похорье. Коля и Вася от поездки мягко увильнули, оказывается, они организовали для себя приглашение на каву к главному конструктору комплекса.


… Похорье - это отроги Альп, Юлианские Альпы. Зимой тут добротный горнолыжный курорт, совсем близко от города, так что с местом для дачи Франц не промахнулся.


… к вечеру на участок было приятно взглянуть. Душ в недостроенной даче работал, мы его с удовольствием опробовали и уселись ждать Франца, который куда то исчез. Вскоре Франц появился, но не сам, а с Петером, младшим братом. Оказывается, на обратном склоне у брата тоже имеется дача, где давно накрыт стол и все ждут только нас.


… мы пошли по лесной дороге к гостям и столу. Пока мы идем, я успею сказать два слова об отношении словенцев к нам, советским жителям, и о словенцах вообще. Сразу нужно отметить – мы все были для них русские.  И мы, украинцы, и прибалты и прочие. И все нас искренне любили, переживали наши тогдашние смутные времена, делали мелкие подарки и радовались ответным. Хотя Югославия была еще, как и СССР, единой страной мы чувствовали словенское недовольство Белградом, насмешливое отношение к Боснии, и полную симпатию к Австрии и Германии. Если словенские мужчины, в массе своей, совпадали с моим представлением о жителе Балкан (рослый, черноволосый, приветлив, не дурак выпить и приударить за хорошенькой девушкой), то женщины Словении разочаровали. Видимо четырехвековое подчинение Австрии сделало своё рыжее дело. Нет, все они были умны, воспитаны, ухожены и со вкусом одеты. Но вот внешность как-то не отвечала моим вкусам и предпочтениям. И по прошествии месяца они лучше не стали, что только подтверждало первое впечатление.


… дом Петера с фасада двухэтажный, а тыльная его стена почти вся уходит в землю.
Мы постояли на пороге, закатное солнце осветило идиллический вид от дома. Близлежащие виноградники амфитеатром скатывались в долину, где виднелся какой-то старинный замок, (во всяком случае, так хотелось думать), лениво петляла речка, соседние горы темнели ровным лесом – это была Штирия.


… был ещё отдельный ход в клек, винный погреб.  В его прохладную темноту мы и нырнули. Петер нацедил из бочки белого, мы потянули по стакану – хорошо пошло с устатку! В клеке можно было и остаться, но вежливость по деревянным ступеням вывела нас на второй этаж. Тут царила моложавая жена Петера. Изящные цветочные обои, современная мебель, шторы с ламбрекенами и фалдами, роскошная кровать в бежевой спальной, итальянская плитка и сантехника в ванной. Ух! Этот дом был чистым срезом Словении, синтезом идеальной деревни и утомленной европейской цивилизации. Мы с облегчением ссыпались вниз, к столу и расселись вперемешку с Францем, Петером, их женами и соседями. Во главе стола братья почтительно усадили свою мать, маленькую, седую женщину, с изрезанным морщинами добрым лицом, в черном платье, словно в трауре по своему погибшему в таком далеком 1945 году мужу. А может быть, так оно и было?!
И Франц сказал первый тост за нас, славянских братьев и за всех славян. Хорошо сказал Франц, понятно всем без перевода.


… и погнали вороных, и помчались и поскакали! Очень скоро все разбились на группки, Петер с нашим Серегой жарили на улице месо по-сербски (барбикю, на нынешний манер), Жора танцевал с женой Петера буйный деревенский танец, Франц с соседями им припевали и хлопали в ладоши, Миша что-то вдумчиво обсуждал с кем-то незнакомым, не забывая прихлебывать из бокала. Но вот вернулись Петер с Серегой, с красными рожами и неуверенными движениями то ли от огня, то ли от содержимого кувшина. Петер обнаружил танцующую жену. «У пичку матерь!» заорал он грозным голосом, вращая лукавыми глазами, жена хохотала, в притворном страхе закрывала лицо руками, не забывая подмаргивать Жоре сквозь пальцы.

… я вдруг отстранился, нырнул в привычный кокон, откинулся на спинку кресла и наблюдал за весельем со стороны. «Лепо гледать на вас!» вдруг услыхал я. Это тихо сказала сидящая рядом мать Франца. «Лепо гледать» повторила она, погладила меня по руке сморщенной ладошкой и со смутной улыбкой оглядела всех. Я представил её девчонкой на деревенском празднике, наивную и веселую. Потом воображение нарисовало мне её мужа с МГ-34. Потом их свадьбу и бравых, бородатых друзей - партизан. А была ли она, эта свадьба?! И как жилось ей вдовой после войны с двумя мальцами??


Я налил себе вина в высокий стакан и встал. Все вдруг замолчали. И я сказал тост за матерей. Я говорил по-русски, медленно, и Франц вполголоса успевал переводить. Я вспомнил наших матерей, и тут за этим братским столом, и в недалеком Мариборе, и за тысячи километров отсюда. И выпил стакан доброго словенского вина за их бескорыстную любовь и за данную нам жизнь. Все выпили, Франц и Петер подошли к матери и поцеловали ей руки и немедленно выпили со мной еще по стакану. А потом мы все вывалились на улицу танцевать «Коло». И танцевали и плавно и с притопом, но загорелись над горами первые звезды, и пришел за нами вызванный Францем с завода микроавтобус.
Ехать до города всего ничего. Мы ввалились на reception, где в притемненном холле сидели в креслах Коля с Васей и смотрели телевизор. По их кислым рожам было понятно, что вечер не сложился. Для контраста мы стали в коло и исполнили его в приглушенной, камерной версии, чем вызвали доброжелательные аплодисменты у портье и зависть у наших коллег.


… всего через год после этого я видел по телевизору танки на улицах Любляны и даже узнал наше любимое кафе…



Если сильно не засрёте – будет окончание.