Тяга к языкам пробуждается в нашем эмигранте, едва он подошел с въездными документами к офицеру таможни в аэропорте ДжейЭфКей.
Каждый из нас хочет выскочить из родного гетто, где все знакомо, даже надпись по русски при входе в русскую аптеку - Говорим по английски.

Мы, люди привыкшие к равенству, нам становится плохо, когда мы чувствуем себя пассажирами третьего класса, нам противно, когда надменные аборигены широко улыбаются, и, хихикая, тихо, хотя мы все равно не понимаем, что они говорят, шепчут в спину - FOB.
FOB, Fresh Off the Boat, да нас скинули с лодки, для того, чтобы научиться плавать, мы барахтаемся в океане информации, слушаем на плеере курсы Илоны Давыдовой, записываемся на бесплатные курсы в НАЯНу и отключаем в кабельной коробке все русские каналы, оставляя одни лишь местные с ползущими по экрану английскими субтитрами.

Это не означает, что выучившись, начиная понимать, что происходит за пределами пятнадцати улиц, там, за горизонтом, где заканчивается последний русский магазин, мы моментально оставляем за бортом ньюйоркской лодки родное гетто.
Вовсе нет.
Мы продолжаем жить там же, на пятнадцати улицах, где волны Атлантического Океана ласкают прибрежный песок, где по бордвоку, все в золоте и с золотыми грибками напоказ, прогуливаются ветераны ЮжБруклина.

Но выучив вопрос на английском Как дела?, и зная на него ответ Все хорошо, мы только что приподняли свой статус на социальной лестнице ЮжБруклина.
Мы только что перешли из разряда НиБумБум в категорию подающих надежды.
Аборигены улыбаются и хихикают по прежнему, но уже знают, что могут общаться с тобой не на пальцах, правда, по прежнему не понимая половины коммуникативного поноса, который ты пытаешься вывалить на их хрупкие плечи.

Но ты уже не сброшенный с лодки, ты не новичок, через пару лет, ты начинаешь подъезжать к местным, чтобы утвердить свое реноме своего в доску парня.
Тебе приходится штудировать нудную, непонятную игру бейсбол, лишь ради того, чтобы спросить безумного соседа Джо, который до сих пор думает, что Шепетовка это остров в Тихом Океане - в каком иннинге Мартинес сделал решающий хоумран?

Ты уже чувствуешь, твои языковые навыки и знание местной субкультуры далеки от тем обсуждаемых в очереди у кассы магазина Гурманофф.
Ты уже гораздо дальше этих необразованных селян, все еще сенькающих и размышляющих паундами и стсраешься разговаривать с ними на языке страны, в которой мы живем.
Получается, правда, не комильфо, да и местные все еще посмеиваются над тобой, особенно над твоим маниакальным патриотизмом, когда ты являешься на вечеринку, которую по бруклинской привычке продолжаешь называть пари, в белой ковбойской шляпе и широких купальных шортах выкрашенных в цвета американского флага.

Проходят годы, ты уже владелец небольшого, но прочного бизнеса, на тебя работают люди, ты постоянно козыряешь тем, что ты ответственный налогоплательщик, хотя каждый раз в апреле прессуешь своего бухгалтера, чтобы тот списал как можно больше с твоей 1199 на непредвиденные расходы.
Вскоре ты понимаешь, держать своих однополчан невыгодно и ты едешь на бруклинскую шестьдесят пятую улицу, где подпыгивая на одном месте в ритмах сальса, стоят улыбающиеся мексиканцы.

Ты чувствуешь, твой статус снова увеличился еще на еще одну единицу бруклинского пафоса и ты покупаешь большую кофейную чашку с надписью БОСС.
С бухгалтерской отчетностью вроде бы разобрались, мексы любят неуказываемую наличность, в рабочих преференциях непритязательны, нужно только купить у китайцев дешевый ланч в виде фритюрной куры, породителя язвы, работают так, как им платят, единственное, что тебя беспокоит - это невозможность четко донести свою светлую мысль, бизнес идею.

Мы в ответе за того, кого мы приручили, в тебе просыпается потребность в коммуникативных бруклинских понтах.
Так, чтобы жители пятнадцати улиц услышали, как ты громко и поучительно, по испански, что то выговариваешь своему капиталистическому рабу и тихо, с уважением, сказали - полиглот.
Ты садишься за учебник, и снова, как в старые добрые времена, усиленно учишь язык.
Но принадлежность к верховной касте ЮжБруклина, пробуждает в тебе царя и внутреннего Макаренко, побуждая тебя научить своего дворецкого паре родных сердцу слов, потехи ради, дабы посмешить своего товарища, владельца хозяйственного магазина, подъехавшего к тебе для очень важного разговора.

Он подъедет на лизованном черном бумере последней модели, мексиканский паж откроет ему дверь.
Педро, коме ста?, спросишь его ты, и, не в силах сдерживать смех, корчась словно эпилептик, гордясь собственной тупостью и дебильным юмором, ты заржешь, как конь, когда широко улыбающийся мекс, не понимая, что говорит, ломая буквы, ответит - Заебись!