В сенях затопали по хозяйски, дверь распахнулась от удара носком подкованного сапога и бабка вздрогнув накренила ухват. Пустые щи полились через край горшка. В дверях, сверкая единственным глазом, стоял Митька. Хмельно лыбясь он прислонил винтовку у двери и повесил на дуло чёрную полицайскую фуражку.
- Чего переполошилась, старая, как черта увидела – заворчал дед спуская ноги с печи. – Не видишь? Гость к нам пожаловал. Дорогой. - Последнее слово он протянул. Слова сарказм дед не знал. Ну и что с того. Он не пытался скрывать неприязни. Медленно, по старчески делано спустившись с печи, дед повернулся к Митьке и картинно расставил руки
- Ну с чем сегодня? За яичками немцы послали или сала господам офицерам захотелось?
Митька нисколько не смутился. На неприязнь деревенских он реагировал по своему. Он никого не уважал в ответ и пакостил при случае. А должность, которой его наградила новая власть, позволяла гадить не мелко. Он любил ходить по дворам и припоминать, как его незаслуженно обижали, а теперь сын в красной армии служит. А может и в партизанах. И если немцы узнают… тут он закатывал глаза и высовывал язык изображая висельника. За месяц своего полицайства он навёл страх на всю деревню. И уже в открытую, на улице, хватал молодых женщин за задницы. А те только и могли, что бежать и не попадать ему на глаза. Митька впервые почувствовал как это - быть хозяином. Он заходил в любой дом, ел, пил, ему собирали гостинец, а он стращал. Не боялся его только дед. И не потому, что родная кровь, а просто теряя все при каждой смене власти, перестал надеяться и бояться.
- Не буду я пить с тобой. Хвораю – дед мотал головой – Тебе чего, выпить не с кем?
Митьке действительно было не с кем. Но обижаться на деда он не собирался.
- Знаешь дед как говорят господа немцы? - Митька вынул бутылку из кармана, поставил на стол, сел и вопросительно посмотрел на старуху. Та не выдержала и вопросительно кивнула. Дед сдержал плевок на пол, от досады на старую дуру, а Митька разулыбался радуясь, что всё же привлёк внимание.
– господа немцы говорят сначала дело, потом разговоры. Вот про дело и поговорим.
Он зачем-то оглянулся и достал из мешка кусок кумача.

Немцы вошли в деревню рано утром. Для жителей всё было очень внезапно. Люди за три месяца войны привыкли к сводке с фронта. Ежедневно прилипая к радио они расходились воодушевлёнными и уже не ждали что враг появится вообще. Жителей выгнали на улицу, комиссара и председателя расстреляли сразу. А потом не мешкая объявили о наборе в полицию. Митька испугался. Он представил, что если он не вызовется, его тоже убьют, прямо сейчас. А если вызовется - отправят воевать за немцев. Но выбор был очевиден. И одноглазый калека стал надсмотрщиком, а через пару дней понял как себя вести в новой роли. Получив должность полицая, Митька переселился в дом комиссара. Дом был плохой, идейный коммунист жил по спартански. Но очень льстила сама мысль проживания в бывшем доме большого начальника. Выпив, он бахвалился любому подвернувшемуся слушателю, что немецкое командование само предложило ему этот замечательный дом. А потом Митька нашёл клад. Крепко набравшись халявного самогона он каким-то чудом добрался до хаты и рухнув на кровать обоссался. Утром, придя в себя мучаясь и умирая, он потащил вытряхивать мокрый соломенный лежак на двор. Вместе с соломой выпал советский флаг. Огромный флаг, который по праздникам вывешивали на крыше правления. Комиссар спрятал самое ценное. Митька струхнул и кинулся в дом. Прятать флаг, зарыть его, сжечь. Мысли прыгали в голове. А если кто видел, как он тупо пялился, вертя красную тряпку в руках. Не тряпку, флаг СССР . Повесят или расстреляют. Митька вынул из мешка, с которым всегда ходил в гости бутылку самогона. Впервые он мысленно поблагодарил вчерашнего радушного хозяина. Он не вспомнил у кого он был. Просто наполнил стакан и посмотрев на бутылку сказал спасибо. Мысли перестали мельтешить, и решение пришло само
Митькин замысел был прост. От бабки требовалось до утра сшить штаны. Непременно с серпом и молотом на заднице. Уж так-то и господа немцы повеселятся и его статус повысится. Да и сам поглумится.

Евреи остались в гетто на западе, коммунисты ждали своего на востоке. Притеснять местное население не то чтоб запрещалось, не приветствовалось. А футмейстеру Гиршту не очень и хотелось. Он же не каратель, а за продовольствие отвечает. Хотя иногда мечтал о том, как заедет в захваченный город первым и лично расстреляет коммунистов, а потом, потом засыпалось, снился дом, свиноферма и Яна. И никогда ничего больше. Была ещё одна очень веская причина не трогать местных. Гер капитан элементарно брезговал. Но не пил этот ужасный неизвестно из чего самогон. Сам будучи потомственным свиноводом он ужасался, в какой грязи содержаться животные и сала тоже не ел. Женщины вообще были за гранью его понимания. Он догадывался, что они специально стараются выглядеть как можно непривлекательней, но отлавливать и насильно мыть, чтоб потом изнасиловать было слишком долгим процессом ухаживания. В общем, капитан вел себя как примерный господин. Ужасный, но милостивый. А солдаты предпочитали с местными меняться, а не грабить.
Утром приехал проверяющий. В деревне собирались разворачивать полноценную базу обеспечения, а на полях аэродром. От этих новостей Гиршт сильно нервничал. Это значило, что обещанное командованием рождество с домашними откладывается как минимум на следующий год. Москва не собиралась сдаваться, а октябрь разнёс то, что у русских называется дорогами. Радовало только, что проверяющий оказался любителем русской экзотики. Митька получил заказ на поставку продовольствия к офицерскому столу и побежал к деду. « они точно охуеют все» - радостно думал он: «будут ржать как лошади и повысят, обязательно повысят».
Не стесняясь деда и бабки, он скинул чёрные форменные штаны, исподнее, напялил на голое тело новые красные шаровары, подпоясался, и закинув за спину набитый снедью мешок побежал в штаб.
Солдаты курившие у двери увидев одноглазое посмешище заулыбались, закивали. Приободренный Митька рванул дверь и просочился в офицерскую столовую. За столом сидели два немца с очень серьёзными лицами. Господин капитан увидев Митьку, выпучил глаза, а не знакомый офицер медленно поднялся и стал так же медленно обходить стол, не сводя взгляда с вломившегося без стука остолопа.
- Млеко, яйки, сало, шнапс, - стал перечислять все известные «немецкие» слова Митька. Потом похлопал себя по ляжке. – Комунисты мать их ёб - радостно улыбаясь выпалил Митька - Гитлер капут. - Он повернулся и сильно нагнулся, показав серп и молот на жопе.
Вообще-то он хотел сказать хайль Гитлер, но впопыхах перепутал, даже не заметив.
Новый немец стал орать то на Митьку, то на капитана. Вбежали солдаты, а новый всё орал. Митьку уже тащили у дереву, что росло напротив штаба и накидывали на шею невесть откуда взявшуюся верёвку. И всё происходило как-то очень быстро и непонятно. Митька продолжал улыбаться, а из штаба не прерываясь нёсся уже визг. В дверях появился Гиршт. Бледный спотыкающийся не в своём лице. Он лапал кобуру и тоже что-то лаял, но уже солдатам. Те не меряя длину веревки, перекинули её через сук, в две секунды закрепили свободный конец на стволе и отскочили
Офицер вынул парабелум и не целясь выстрелил. Митька моментально потерял равновесие, завыл, а через мгновение захрипел. Он почти плюхнулся на задницу, когда верёвка натянулась и петля передавила горло, но нащупав точку опоры шеей, подскочил и запрыгал на одной ноге. Хрипя и подтягивая простреленную ногу к животу, он обхватил её обеими руками, а кровь плескала из развороченного пулей колена в побагровевшее уже лицо и выкатившиеся глаза. Деревенские крестились и отворачивались, а Гиршт неловко заправив оружие в кобуру произнёс - Kommunisten. Через минуту Митька уже болтался на верёвке, раскидав ноги и руки звездой, чуть не касаясь земли задом. Штаны оттянулись под тяжестью вывалившегося из висельника и стало казаться, что Митька вовсе не висит, а как-то нелепо, неестественно сидит, а верёвка вообще не причём.

Подполковник сидел за пьяным столом глядя в маленькое окошко. Рама крестом, четыре маленьких мутноватых стекла.
- у них не окна и бойницы какие-то – досадливо поморщился офицер
- так точно господин подполковник. - Гиршт хоть и сильно пьяный был готов служить
- что хотел сказать своим поступком этот смелый русский? Ведь это самоубийство! Он ведь был совершенно спокоен и даже весел. я не понимаю капитан, как у Вас под носом … - он замолк не договорив. За темным окном сыпала белая крупа. Мерзкая мокрая крупа
- виноват господин подполковник
Подполковник тяжело поднялся и придерживаясь за край стола подошел к окну. Капитан вскочил и вытянулся.
- а зима будет трудной….
Гиршт открыл рот, но, подумав, закрыл, не издав звука.

© Колмагоров 1991