СЛЫМАЧУК

- Да как же вы не поймете, что Украина без мовы, это ну все равно что … - Слымачук запнулся, не находя от переполнявших его эмоций нужного сравнения.
- Что? -  насмешливо переспросил инженер Стропилов.
- Да это – равносильно  этому … - нужный образ всё не приходил.
- Чему?
- Ну она, словно как птица без … 
- Трусов?
- Да пошел ты! 

Негодованию Слымачука не было предела. Он даже ложку отбросил. Черт его дернул сесть  сегодня за стол вместе с этим инженеришкой из Горловки.  Слымачук был замом директора завода по общим вопросам, родом из Стрыя, и, хоть и работал на Киевском вагоноремонтном заводе уже десять лет, его не переставало коробить, что в столице его родной Украины по-прежнему сплошь и рядом слышна русская речь.
- Да пойми ты, - сказал он, собравшись с мыслями,  - так принято – у каждого народа, если он себя уважает, у каждой страны есть свой язык. Во Франции - французский, в Испании - испанский, в Италии – итальянский, в Англии – английский!
-  Логично, - ответил ехидный Стропилов. – Я даже могу продолжить: в Канаде – канадский, в Бразилии - бразильский, а в Антарктиде – антарктидский. 
- Ну вот зачем ты так? Тебе бы только ёрничать – сердца у тебя нет! Ты просто Украину не любишь. Вы там все в Донбассе не любите Украину. Не хочу я ни говорить с тобой, ни сидеть за одним столом…

Слымачук встал и вышел из заводского кафе. У него кровь стучала в висках так, что, казалось, сейчас брызнет откуда-нибудь. Но не нервничать он не мог. Бывают толстокожие люди, а у него, казалось, вообще кожи нет. И хоть должность у него серьезная и когда нужно по работе, он мог  и пахать, и требовать, и добиваться выполнения, но вот как только касалось Украины – всё! – душа разрывалась. Его особенно возмущало, что эти лицемеры говорят, что русский язык тут им притесняют. Мерзавцы. Почти вся печатная пресса на их языке! А им всё мало. Видите ли, права  у них есть.  А с  этим инженером вообще вечно споры сплошные.

Слымачук пошел в сторону колесного цеха. Сердце его билось раненой птицей в грудной клетке, страдая за Украину и за ее долю. А тут еще завтра командировка в Донецк – с поставщиком  дела улаживать. К этим бандюкам! Как ему заявил когда-то один шахтер: пусть у вас на Западной Украине горы выше, чем наши терриконы, но у нас зато шахты глубже ваших колодцев! И что он этим хотел сказать??? «Не люблю Донецк – ходят все каждый второй с подведенными глазами, как у вульгарных женщин, и гордятся угольной пылью. И еще рассказывают сказки, что Донбасс по населению больше Галычины в два раза. Да мне только от одного слова Галычина – тепло становится. Я когда во Львов приезжаю – как на курорте себя чувствую, все болячки проходят. Там - культура. Там –цивилизация».

Перед входом в цех Слымачук не удержался и зашел в курилку. Ему хоть и нельзя было смолить никотин, но на этот раз он стрельнул у кого-то сигарету и закурил – чтоб хоть как-то успокоиться.  Мысли прыгали в голове, как обезьяны по веткам. Одно только согревало - слава Богу, хоть кинотеатры все теперь на мове. Нет больше переводов на русский. В этом была и его заслуга.

Сколько он писем писал в разные органы - от Министерства культуры до администрации Президента!  И от себя лично, и якобы от коллектива завода - с печатью,  и даже анонимно. Столько взывал их - по поводу этих кинотеатров - к разуму и сердцу, что аж свое собственное надорвал. Но зато наверняка его бесчисленные послания сыграли свою роль – победили чье-то бездушие. «Эх, теперь бы еще газеты на мову переварганить – вот где непочатый край – даже в Киеве. А еще Крым? А Донбасс? Живут в Украине - и за 18 лет мову не выучили. Да за 18 лет целый ребенок вырастает и даже нового рожает. Дикари!»

- Доброго здоровьишка, панэ Слымачук! – послышался вдруг знакомый голос.
Слымачук оглянулся – к нему шел Орлов, главный снабженец, дружбан Стропилова, тоже еще тот москаль. Вечно со своими подковырками.
- Как дела на мовном фронте? - спросил он. -  Русские всё не сдаются?
- А ты в кино сходи - узнаешь! - отпарировал Слымачук. –  Нет больше русских.

Орлов закурил.
- Вот гляжу я на тебя, - сказал он, затягиваясь, – и думаю: странный ты человек. Все нормальные люди борются за то, чтоб самим иметь право говорить на своем родном языке, а ты готов умереть, чтоб запретить родной язык другим.
- Так ради их же добра…
- Добра? И в чем же добро - не давать людям смотреть фильмы на русском?

- А тебя не ясно?
- Нет.
- Чтоб Украина стала единой. А еще даже Ленин говорил, что важнейшим из искусств для нас является кино и телевидение…
- Ага, - усмехнулся Орлов. - И еще он добавлял, прищурившись: …и, батенька, Интернет! Так вы что - по Ленину живете?

- Ну если нужно для Украины, то кое-что можно взять и у Ленина.
- Так вы уже сразу берите у Сталина. Есть человек - есть проблема. Нет человека - нету проблемы. Впрочем, тебе факты в лицо, как слону дробинка в задницу. Ты, как ребенок, тянешься ручонкой отрывать мотылькам крылышки, чтоб им легче ползалось. Да только скажу я тебе так – всё в мире этом завязано: делаешь плохо другим – плохо станет и тебе.
- Ну и как же лично мне может быть плохо от того, что кинотеатры стали на мове?

Орлов не ответил, затушил сигарету и вышел из курилки. Слымачук пожал плечами и огорченно сплюнул. Он даже в Киеве чувствовал себя, как в окружении, если не врагов, то не слишком дружественных людей, не понимающих, что они должны переходить на мову. А что говорить о Донбассе, куда завтра придется ехать?


ДЫМОВ

Хирург Дымов проснулся с хорошим настроением. Вчера ему исполнилось шестьдесят лет, и день рождения прошел великолепно. Он и не думал, что у него столько друзей – поздравления сыпались со всех сторон, практически без перерыва. И большинство были от его бывших пациентов. «И откуда они все узнают, когда я родился?», - удивлялся доктор, сбиваясь со счета звонков. У него была замечательная профессия. Он любил ее и любил свой родной Донецк. Он был полон сил работать еще лет десять, не меньше.

У всех людей есть свои ритуалы и свои суеверия – даже у самых-самых ни во что не верующих. Вратарь перед штрафным, чтоб не пропустить гол, должен три раза ударить носком ноги  по штанге. Космонавт перед полетом обязан пописать на колесо своего автобуса, везущего на космодром. И еще посмотреть фильм «Белое солнце пустыни». Режиссер разбивает тарелку,  кораблестроитель - шампанское.  Забобонов – тьма. Вот так и хирург Дымов – в первый день после дня рождения  шел в кинотеатр на первый сеанс и смотрел фильм. И чем лучше было послевкусие, тем успешнее проходил год.

Он сам немного с иронией относился к своей традиции, но о том, чтоб нарушить даже речи быть не могло – ведь на весах жизнь стольких людей. Так когда-то прошла его первая в жизни  операция, закончившаяся успешно, - как раз после дня рождения и после просмотра фильма. Ежегодный киносеанс стал его счастливым талисманом.

Один лишь раз, когда ему стукнул сороковник, в кинотеатре отменили сеанс по причине отсутствия зрителей. Он тогда заплатил еще за десять билетов, но всё равно – пленка у киномеханика постоянно рвалась. И в итоге тот год был печальным. Вот и не верь после этого в приметы!

Дымов взял билет и, уютно расположившись в кресле, сел смотреть фильм.  Людей было немного. Но его ждал неприятный сюрприз: с первых же слов стало ясно - фильм на мове. Спросил соседей – парочку с попкорном: «А не подскажете, а чего на мове?» «Дядя, ты что с Марса? На мове  уже с полгода. Дубляж на русском запретили!» «Как запретили? Почему?»  «Так в Украине ж живем!»

Дымов остался в недоумении. Смотреть было не то чтобы тяжело, а некомфортно. И главное досадно. Почему запретили на языке? Настроение испортилось. Пришлось уйти, не досмотрев и до середины. «Как же так, думал он по дороге домой, я всю жизнь прожил в этом городе. Я здесь вырос и приобрел профессию. Я стал тут уважаемым человеком. Кто и на каком основании решил, что я теперь должен смотреть фильмы на чужом языке? Я ведь не приехал в этот край, я ведь не лез в чужой монастырь со своим уставом. Почему и кому это было нужно?»

Ночь спал плохо. Снились дурацкие сны. Утром Дымов встал разбитый и усталый.


СЛЫМАЧУК

Поезд подъезжал к Донецку. Слымачук вышел из купе в коридор – прямо перед ним открылась панорама шахтерского края, украшенная конусами терриконов. Более двух минут смотреть было невозможно - бедная растительностью, блеклая  и скучная картинка…

Слымачук зевнул и мимо воли стал слушать какого-то здоровяка, стоявшего у соседнего окна и трепавшегося по мобилке. Это был россиянин.
- Дурдом здесь какой-то! – рассказывал здоровяк кому-то. – Я много путешествовал по миру, но такого мракобесия, как в Украине, давно не встречал.  Да, именно так. Представляешь, в Киеве предложил местным своим друзьям в ближайшее кино сходить, боевик заморский посмотреть, а мне говорят, пошли, но только – там всё на мове.

Слымачук стал слушать внимательнее, ведь киномовное дело было результатом отчасти и его усилий. 

- Ну, думаю, гонево, прикалываются дружбаны над старым армейским товарищем! Чтоб в стране, где половина народу говорит по-русски, нельзя было на русском кинофильм посмотреть. Нафиг мне ваша мова, говорю, пошли туда, где на нашем, на человеческом языке показывают. Смеются – а у нас на человеческом уже не бывает. Нацрада запретила, а Конституционный суд признал это нормальным и цивилизованным. Прикидываешь? Я охренел…

Слымачук почувствовал, как у него внутри всё закипает.

- Ну, мне лично пофиг, говорю, я завтра – в  Россию, а вот вам как здесь жить?  А что мы сделаем, отвечают, у нас законы такие… Ребята, говорю, да вы же тут раком стоите! Вам скоро на родном языке сны запретят, а вы будете слюни пускать? Вам не стыдно? Да ничего, говорят, привыкаем потихоньку. Эх вы, хохлачи-хохмачи, где ж ваше достоинство? Ну, короче, чуть не поругались. Обиделись на меня - а кому понравится правду-матку слушать о собственном унижении? Ну ладно, у меня тут зарядка кончается, давай, до встречи – скоро буду в Ростове.

Здоровяк сунул мобилу в карман и хотел было идти в свое купе, но Слымачук его задержал.
- Шановный, скажите, чем вам не нравится вильна Украина?
- Тем, что не вильна она, - ответил ему русский, просто, как будто знакомому. -  Друзей моих вот жалко, живущих тут. Чмырят их, а они уже даже этого не понимают. Смирились. Проблемы у вас с правами людей. Отзовется это еще вам оглушительным эхом.
- Смешно слышать о правах от россиянина. Разве у  вас самих нет  проблем с правами?
- Тоже проблем хватает, но права-то бывают разные.  Есть права голосуемые -  на собственность, там, на пенсию, информацию, демонстрацию, а есть неголосуемые - личностные, типа национальности, языка, веры. Так вот у нас в России, не то что само государство не запрещает, а даже если б какой отдельно взятый дебил-чиновник вдруг запретил показ фильма - по причине, что язык нерусский, то такой бы чиновник через неделю вылетел бы с работы.
- Ну так катите в Россию.
- А я что делаю?

Здоровяк усмехнулся, пожал плечами и пошел к себе.

- У нас в Украине нет и не будет неголосуемых прав! – сказал ему в спину Слымачук.
- Правда? – здоровяк на секунду остановился возле двери. – И какой же процент проголосовал, чтоб такие, как ты, продолжали рождаться??


ДЫМОВ

Дымов делал утреннюю зарядку, не получая удовольствия от физических упражнений - мысли о вчерашнем киносеансе не давали покоя. Ему просто не верилось, что такое вообще возможно. И правда, ну как нормальным людям может придти в голову запретить фильмы на каком-либо языке? Можно ограничить сцены насилия, можно регламентировать порнографию, можно запретить кинопризывы к дискриминации. Но чтоб не допустить к прокату по причине языка, на котором говорят герои? Да что ж с Украиной случилось?

- Ладно, - сказал он себе, стараясь встряхнуться и прийти в привычное бодрое состояние. - Ну их, эти забобоны! Приму ледяной душ – это точно поможет.

Постояв под холодной водой и растеревшись потом до красна полотенцем, Дымов, и правда, почувствовал себя лучше, но не надолго. Ощущение того, что ему вчера просто плюнули в душу, снова вернулось в полном объеме. Он ощутил вдруг себя не полноценным гражданином, а каким-то полуфабрикатом, из которого хотят сделать то,  что кому-то вдруг причудилось.

Дымов жевал завтрак, не замечая вкуса пищи. Он был расстроенный, и как он ни пытался гнать мысли о неудачно просмотренном вчера кинофильме, ничего не получалось. Тем более, что этот просмотр был связан с его ежегодным ритуалом и возможными последствиями. Хотел даже позвонить дочери в Киев, поделиться, но сначала у нее было занято, а потом он и сам передумал.  Выпил напоследок максимально крепкий кофе, Дымов покинул квартиру.


СЛЫМАЧУК

Слымачук в белоснежной вышиванке вышел из поезда на донецкий перрон, вдохнул полной грудью и закашлялся. «Ну здесь и воздух! – брезгливо подумал он. - И эти люди еще будут учить нас - на каком языке им разговаривать!» Он сделал шаг, и вдруг резко кольнуло сердце, даже не кольнуло, а резануло - да так, что в глазах потемнело. Он упал прямо на асфальт… 


ДЫМОВ

Дымов явился в клинику – с мешками под глазами, в неважном настроении и с плохим предчувствием. Не успел раздеться, как вбежала медсестричка и сообщила о срочном больном.  Дымов быстро прошел  к пациенту – тот лежал в вышиванке с явными признаками  сердечного приступа, и ему требовалась срочная профессиональная помощь…

Все посторонние размышления и суеверия тут же, как ветром, сдуло, вернулись уверенность и спокойствие - Дымов был на работе.


КАРПУХА

- Карпуха, а как переводится на мову слово «шахта»? – спросила Карпуху его жена Лемурка (она была родом из Донбасса).
-  Копальня.
-  Так просто? От слова «копать»?
- Да, Лемурка. Шахта – копальня, трубка – слухавка, аэропорт – лiтовище, морг – трупарня. Всё просто.
- А очки – «гляделки»?
- Нет. Очки – «окуляри».  Это исключение. А зачем тебе мова?
- Да вот заявление заставили переписать?
- Какое?
- Ну на продление аренды.
- Так пошли их в дупу. Хочешь, я приду – пошлю.
- Тогда нашу группу аэробики выгонят. Мы ж арендуем у держструктуры.
- Ну и что?
- Сам знаешь – нужно на державной писать.
- Лемурка, вот ты мне скажи, ты гражданка этой страны?
- Да.
- Налоги платишь?
- Плачу.
- Ну так пусть сами чиновники и переводят!.. Ну ладно-ладно – давай заявление, помогу.

Карпуха, чертыхаясь, переводил текст и параллельно рассуждал вслух:
- В многонациональной стране, которая называется Украина, полным ходом идет массированная ментальная агрессия, все этносы хотят превратить в один - а должного сопротивления - нет? Ну почему так?
- Не знаю, - тихо ответила Лемурка.

- Неужели - как с той пресловутой лягушкой? Если ее бросить сразу в горячую воду, она тут же выпрыгнет. А если в холодную и постепенно подогревать, то - сварится. Вот и весь секрет этой кухни - всё медленно и с улыбочкой, типа, для вашего же блага. Ведь как они действуют? Градус за градусом - вот вам, говорят, мы процентовочку на ТВ сделаем в пользу мовы. Ну как? Привыкли? Хорошо. Теперь в кинотеатриках русский язык ваш запретим. Не бунтуете? Замечательно. Тогда вот газетками займемся, хлебушек ведь украинский кушаем. Правда? Не горячо? Все школки и вузики – на державну теперь. Что, печет уже? Ну тогда через три годика, мы ж не звери, мы ж люди!..

Лемурка вздохнула. А Карпуха продолжил:
- Преступники они, а не люди! Подлые, омерзительные, вкрадчивые. И в учебники 22-го века сегодняшняя Украина войдет - как пример холодной ползучей этнической чистки. Сомневаешься?.. Перевел – забирай свой текст! Вот так мы всё им сами и сдаём. Мы ж - на работе, а они - на войне. Вот только, что она им в итоге даст – эта война?

Лемурка не успела ответить, как зазвонил ее мобильный телефон.
- О, папка звонит! -  обрадовалась она. – Слушаю.
Карпуха видел, как по мере разговора лицо ее делалось всё печальнее. Отключившись, она тяжело вздохнула.
- Папа уходит на пенсию…
- Почему? Ему же только шестьдесят исполнилось – он же говорил, что еще лет десять скальпелем поработает??
- У него сегодня умер больной… который должен был жить.