Работа на атомной станции хороша тем, что тебе положен бесплатный обед, который с трудом доедаешь даже в двадцать пять лет. Такой обед просто необходимо переварить в получасовой неподвижной позе. И вот полулежим мы, шестеро долбоёбов, на крутящихся стульях в своей лаборатории и в блаженном полусне перевариваем сожранный обед. Седьмой Шурик, он не долбоёб. Почему не долбоёб? Ну, во-первых, он из интеллигентной семьи, мама учительниц младших классов, а отца он никогда не видел. Во-вторых, он любит классическую музыку и мерзко брякает на пианине. А также он не приемлет ненормативную лексику и читает Толстого и Достоевского. Нам с ним скучно, поговорить не о чём – он никогда не расскажет как нажрался в пятницу или как ебал сорокалетнюю разведёнку. Одно слово – лох.
Нашему полусну мешает громкоговоритель трансляционной сети, там идёт концерт «в рабочий полдень» и передают какую-то жуткую поебень господина Шульберта. Шурик спит, голова повисла набок на спинке стула, и храпит словно пьяный фельдфебель. Я тихонько подкрадываюсь к громкоговорителю и свинчиваю звук на ноль. Шурик тут же подскакивает и начинает возмущаться:
-Вы заебали, уроды деревенские. Стоеросины неотесанные.
Подходит к громкоговорителю и возвращает регулятор в максимальное положение, потом усаживается на свой стул и через минуту вновь начинает храпеть. Мы вновь погружаемся в послеобеденную нирвану.
Шурик по сути ботаник, но характер у него твёрдый нордический и интересы свои он отстаивать умеет.
Все мы живём в общаге, Шурик живёт в одном отсеке со мной. На четыре комнаты у нас общий туалет и душ. По субботам в моей комнате частенько орёт магнитофон с каким-нибудь дефлеппардом или ванхаленом, а мы весело грузимся портвейном. Иногда с нами бухают деффки. Когда их кто-нибудь ухватит за ляжку или сиську, они радостно визжат на весь этаж. Но если вдруг выключить магнитофон и на минутку замолчать, то будет слышно как в своей комнате Шурик, ужасно фальшивя, хуячит одним пальцем на ионике органную фугу Баха. Вот же долбоёб. И мы снова включаем магнитофон на полную громкость. Это ионика не та, на каких тогда играли ВИА, это жалкая подъёбка, которую он купил в магазине радиотоваров за свою полугодовую зарплату.
В воскресенье я лежу пластом на кровати, жизнь едва теплится в оглушённом алкоголем организме. Стук в дверь. Хрипло выдыхаю:
-Открыто, заходи.
Заходит Натаха из вчерашней компании с бутылкой портвейна в обнимку, глаза тлеют истомой похоти.
-Садись.
Берёт стул и садится возле моей кровати, портвейн ставит на тумбочку.
-Что, совсем хуево?
-Совсем….
-Ну, дык выпей портвешка, поможет.
-Не могу, не лезет.
-Не ссы.
Она берёт спички и оплавляет капроновую пробку, потом ложкой её сдирает. Подаёт мне полстакана.
-На, полечись.
Я пытаюсь выпить, но не лезет.
-Нет, не буду.
Она выпивает. Потом осторожно трогает меня за хуй.
-Натаха, изыди. Не до тебя.
Она с минуту смотрит на меня грустными глазами, затем выпивает ещё стакашку и идёт гулять общаге. А в это время Шурик заботится о своём здоровье. В узком коридорчике между душем и стенкой у него приделан турник, на котором он, громко кряхтя, подтягивает своё тренированное тело. Натаха встаёт возле него и вслух считает.
-Адин, два, три…….. Вы, наверное, очень сильный и мужественный молодой человек?
-О, даааа.
-А можно потрогать ваши мускулы.
Шурик спрыгивает с турника и даёт ей пощупать бицепс.
-А вы во всём сильны, или тока в подтягивании?
-Во всём.
-Ну, дык угостите девушку шампанским.
У Шурика в заначке всегда пара бутылок шампанского для торжественного случая. Мало ли у кого день рождения в их литературно-музыкальном кружке.
Они заходят к Шурику в комнату, он по-быстрому мечет на стол коробку конфет и бутылку шампанского. Разливает и заводит светскую беседу. Начинает пиздеть про музыку, поэзию и прочую хуету. Натаха откровенно скучает.
-А ещё шампанское у вас есть.
-Есть!
Шурик с готовностью подрывается и вновь лезет в закрома.
Но вот шампанское допито, светская беседа задохнулась в непонимании. Повисло неловкое молчание. Шурику катастрофически хочется ебаться. Не найдя более дипломатичного выхода, он со зверским рычанием набрасывается на даму и начинает срывать с неё одежду. Она успешно отбивается. Хуле, в таких делах она закалена ёбаный врот как сурово.
-Отстань, негодяй. Что ты себе подумал? Я приличная девушка!
Шурик в некотором замешательстве.
-А хуле ты, коза, шампанское пила? Конфеты все сожрала? Настал час расплаты! Теперь давай ебаться!
И вновь накинулся на бедную девушку.
Хоть с трудом, но Натаха отбилась и выскочила из комнаты. Сейчас она вновь сидит возле моей кровати. Пока её не было, я всё же сумел влить в себя пару стаканов живительной влаги, и мне заметно похорошело. Её же с шампанского изрядно развезло. Она мне жалуется.
-Мне же ебаться хочется, я специально к нему и пошла – он весь такой правильный, в комнате идеальный порядок, шампанским угостил. А потом набросился как зверюга. Я так не могу. Раздраконил тока гад. Давай уже делай что-нибудь.
И она вновь начинает хватать меня за яйца.
-Ладно, иди закрывай дверь на ключ.
А потом у Шурика был день рождения. Он, как человек глубоко интеллигентный, купил шампанского и торт вместо водки и колбасы и позвал в гости трёх девок, одна из них предмет его явных воздыханий – Лилька срипачка. Она в самом деле скрипела на своей скрипочке в ДК Строитель, всегда носила с собой футляр от скрипки и очки. Внешность имела весьма прозаическую, но, как говорят в народе, в голодный год за мешок картошки вполне бы сошла. Две остальные девки были позваны явно в нагрузку и были такими же культпросветками. Чтобы девкам было нескучно, Шурик позвал нас с Лёхой, живших в соседней комнате.
Любому понятно, что веселиться с трёх бутылок шампанского – дохлый номер. Лёха сгонял к нам в комнату и припёр наш стратегический запас – две бутылки портвейна. Шурик сделал гордое «фу», девки выпили по полстакана, а Лилька залудила целый, чем повергла Шурика в некоторую прострацию. Но, хуле делать, суббота вечер, душа требует праздника. Все в кабак. Шурик одел свой праздничный пиджак и блестящие шузы, мы с Лёхой затёртые джинсы и кроссовки, девки уже были одеты как надо и праздник был продолжен. Лёха приударил за Лилькой и, как выяснилось, весьма успешно.
Что такое ЦПХ знает любой уважающий себя мужчина. Для тех кто себя не уважает, объясняю: ЦПХ это Центральное ПиздоХранилище. Обычно это большая общага, где обитают всяческие пёзды. Вот в такой общаге на втором этаже и жила Лилька вместе со своей скрипкой и подружкой по комнате. Между кроватей у них висела специальная шторка, явно эротического характера. И вот наш Шурик ходил вечерами к Лильке с тортиком, они пили чай и вели скучные беседы об искусстве, к одиннадцати комендантша всех посторонних из общаги выгоняла. А полдвенадцатого приходил Лёха, и Лилька скидывала ему в окно простыню, по которой он туда взбирался и всю ночь её яростно ебал. Шурик этого не знал. Он вообще считал, что скрипачки не ебутся, а тока скрипят на скрипках и пьют чай с тортиком.
Отработал Шурик у нас недолго и свалил в неизвестном направлении.
Прошло изрядное количество лет. Мы с Лёхой работали на том же предприятии, по сути, уныло и однооборазно. Иногда, чтобы как-то нарушить монотонный ход времени, мы пьём пиво. В этот раз мы пили его у Лёхи. Для фона включли телек на канал «Культура» – и бубнит что-то и не отвлекает, потому как хуйня. Выпили по баночке, Лёха стал чистить воблу, и вдруг замер, потом с трудом проговорил, ткнув пальцем в телевизор:
-Вован, смотри.
Я глянул – нихуя интересного. Какой-то хмырь ебашит на пианине
-Дурак, это же Шурик! А рядом Лилька! Я хуею.
На сцене возле большой белой пианины сидел Шурик в шикарном костюме и хуярил пальцами по клавишам блестя прямо в камеру дорогущим перстнем. Возле него в чёрном с отливом вечернем платье Лилька ожесточённо драла смычком скрипку.
Лёха ошеломлённо молчал. И было от чего. Его свисающее волосатое пузо и спортивки с оттянутыми коленками, журнальный столик с десятью банками Балтики-семёрки и распотрошённой воблой на газетке резко контрастировали с тем, что мы видели на экране.
-Вован, как несправедливо устроен мир. Этот ботаник Шурик весь в шоколаде, а мы с тобой, два реальных пацана в полном говне.
Немного подумав, добавил:
-А Лилька теперь мне, наверное, уже не даст. Да что там не даст, даже узнать не захочет.
-Да ладно, Лёха, не печалься – успокоил я его – Зато мы с тобой живём яркой и насыщенной жизнью, а он же кроме своей пианины да Лильки скрипачки ничего в жизни и не видел. И вообще, я думаю, что Лилька ему до сих пор не даёт, а тебе всёж таки давала.
Немного успокоившись, мы вернулись к нашему пиву, а жизнь вновь обрела краски.