Посвящается СТРЕЛКУ, желающему услышать о «стариковщине». У нас она была суровой, сейчас такой не бывает. Прошу простить меня за жаргон. Но без него рассказ будет ненатуральным.


Любая правильная армейская служба начинается с отвальной. Отвальная это не только пьянка, это ещё рассказы служивших об армии. Выглядят они примерно так: Ну, Радиг, готовься, деды в казарме тебя уже ждут не дождутся, встретят с радостью, отдрючат – мало не покажется, да не ссы, все там были, и никто не умер. Зато потом ты станешь дедом, и сам оттянешься по полной.. Затем начинаются рассказы, причём рассказчик смакует своё «дедовство» и как-то обходит стороной свою «молодость», как-то его самого не очень дрючили, либо он сумел грамотно пристроиться или был настолько крут, что трогать его просто не смели. У меня вышло с точностью до наоборот – меня иппали во все щели, я же как-то не очень сумел. Но обо всём по порядку.
Отгремела всю ночь пьянка-отвальная, утром гурьбой к автобусу, последний стакан на прощание, наглый военком с двумя прапорами, отнимающий запасённое в дорогу, провожающие, раскачавшие бедный автобус так, что он чуть не перевернулся и вот, наконец, пересылка на Фонтанке 90. Ждём в казарме своих покупателей. Я свою судьбу выбрал сам – мне очень понравился молодой летёха с двумя дембелями в подогнанной по фигуре парадке и в фуражках, каким-то чудом державшихся на самом затылке, словно прибитые гвоздями.
- Ребята, возьмите меня к себе, а то я уже ждать затрахался.
И понеслось – поезд, Рига, войска связи, карантин. Карантин это курс молодого бойца, где дедушек не было, было несколько сержантов да каптёрщик. Дедушки ждали в части.
Чтобы стать настоящим дедушкой мало проводить дембелей, надо дождаться салабонов, рядом с которыми ты и сможешь наконец ощутить свою крутость и богоподобие. У дедушек уже вовсю чесались руки для «передачи опыта» молодому пополнению.
И вот, наконец, казарма встретила нас, перепуганных, бурным восторгом, кто-то кричал: вешайтесь, салабоны. Откуда-то из дальнего угла вылез детина с бугристой словно у Ющенко рожей, не отягощённой интеллектом, широкой но плоской грудью и длинными почти до колен ручищами с огромными кулаками на концах.
- А ну, пилять, построились в шесть сек в одну шеренгу. Щас вам Зина будет речь толкать, слушать и запоминать. – и улыбнулся улыбкой крокодила. Мы обречённо притихли.
Зиной оказался сержант-дед Зиновий Моисеевич Ханович. Он жизнерадостно улыбнулся и прокричал:
- Здравствуйте, бойцы!
В ответ послышалась смущённая разноголосица. Длиннорукое чудовище выдало две первые оплеухи, Зина ласково проговорил:
Попробуем ещё раз, и если мне вновь не понравится – пеняйте на себя. «Ещё раз» прогремело на всю казарму:
- Здравия желаем, товарищ сержант!!!!!
- Ну вот, уже лучше. А теперь слушайте меня внимательно. Вы попали служить в славную 128-ю Витебскую бригаду связи, в замечательный 1-й батальон в знаменитую 1-ю роту. И если у вас спрашивают «как служба, воин», вы обязаны отвечать «я счастлив», вставая по стойке «смирно». Счастье на ваших дебильных рожах должно быть натуральным. Усекли? Щас проверим.
Чудовище подходит к первому попавшему салаге, берет за воротник, почти поднимая, и рычит:
- Как служба, сынок?
- Я счастлив! – звучит в ответ. Зина продолжает свою речь.
-Теперь по существу. Вы здесь являетесь самыми бесправными тварями – вы салабоны. Следом за вами идут «караси», они тоже говно, но уже прослужили полгода. Дальше «черпаки», это уже неплохо, но всё равно хуйня, главные здесь «деды».
Деды сидели на нижних кроватях, такое право имели только они. Зина нам их представил. Чудовище звалось Водилой, тут же были Махалыч, Булка, Москаль и ну и прочие.
- Если дедушка кому-то сказал «упор лёжа прыжком принять, отжимания под счёт начинай», вы делаете это незамедлительно. Если дедушка нарезал вам в пятак, вы должны сказать ему спасибо, ибо это делается для вашего же блага. Наверняка у кого-то из вас мелькнёт крамольная мысль пойти и настучать начальнику политотдела или просто командиру роты. Я вам, сынки, делать это категорически не советую. Максимум что получит дедушка, это семь суток губы, а вот вам служба мёдом не покажется. Вы должны понимать, что офицер с вами ночевать не станет, в шесть вечера он уйдёт домой, а вот с нами вы останетесь на всю ночь. Вы догадываетесь что с вами случится? Вы, наверное, хотите поинтересоваться почему вас будут иппать, за что? Отвечу сразу: за всё. И будет так не потому, что мы здесь какие-то звери, а потому что так заведено, нас иппали другие, мы будем иппать вас. Вопросы, возражения есть? Нет? Всё, разойдись.
И понеслась служба. Самые последние ряды нижних коек занимали дедушки, над каждым дедушкой на верхней койке располагался его персональный салабон, исполняющий все его прихоти. У некоторых дедушек на панцирную сетку верхней койки, где спал салабон, была натянута пружина от дверей. Когда салабон нужен, дедушка оттягивал пружину и отпускал, салабон моментально оказывался перед ним. Можно, конечно, просто пнуть ногой верх, но так-то круче. Прихоть могла быть любой, например:
- Радиг, вот я ложусь спать, а утром встаю и ахуеваю: Моё х/б постирано, поглажено, подшито не стираным, а новым воротничком, сапоги блестят словно котовы яйца, на тумбочке лежит сигарета с фильтром. И дедушке станет приятно на душе, а в казарме светлее. Сынок, сделай дедушке приятно.
И вот ночью Радиг вместо того чтобы спать стирает это сраное х/б, сушит его утюгом, подшивает, откуда-то берёт сигарету, надраивает сапоги и где-то под утро ложится спать. А утром получает пизды за то что х/б местами недосушено.
Вот вы сейчас читаете и думаете что с вами такое бы не прокатило, вы бы послали всех нахуй, набили рожу и тп и тд. И напрасно. Каждый второй думал точно также, идя на службу, точно так же думал и я. Но тут ты сталкиваешься с системой. Система выстроена очень просто: если салабоны откажутся нести за всех всю службу, то её придётся нести «карасям», которые уже прошли «воспитание». Если возбухнуть караси, то часть тягот свалится на плечи черпаков. Поэтому возбухнувшего салабона «учат» все три остальных призыва, которые встают все как один. Салабоны же ещё разрознены и друг за друга не встанут, и остаётся наш герой один против всей казармы. И его показательно ломают. Во второй роте был салабон перворазрядник по боксу, который в первый день устроил несколько нокдаунов, но ночью на него накинули одеяло, показательно отпиздили вшестером, а на следующий вечер катались на нём верхом по очереди вдоль казармы.
Основная масса дедушек в обычной жизни была нормальными парнями, но здесь были свои законы, по которым приходилось жить. Но были и просто уроды, например Водила. Водила был из Тверской области из какого-то колхоза и водил там какой-то трактор, умом был недалёк и очень завистлив. А самое страшное было в том что ему не давали деффки, по крайней мере, если бы девкой был я, я бы ему точно не дал. Видимо этот его комплекс и заставлял его предаваться излишествам. Зато сейчас он имел весь призыв целой роты.
Дедам для солидности положено ходить в самоход к девкам в общагу молокозавода. Девки там сплошная лимита и поэтому крутят любовь даже с солдатами. Рижанки солдат презирают, на танцах с ними не танцуют и даже не разговаривают – зачем впустую тратить время на всяких колхозных уродов.
Например, собрались в самоход и Водила с Булкой, построили салабонов и держат речь:
- Мужики, надо десять рублей в долг.(ночью в Риге тётки продают за 10 рублей бутылку водки) Вы не ссыте, мы отдадим, это же в долг. Как нету денег? У десяти салабонов нету десяти рублей? Да ни в жисть не поверю. Даю вам время до отбоя. Если к отбою не будет десяти рублей, получите пизды. Пизды Водила давал очень просто: отводил всех в туалет, строил по росту и мочил до тех пор пока все не завалятся. Потом закуривал приму без фильтра, вставал к окну и с интересом наблюдал за результатами своих подвигов.
Озадаченные салабоны отправлялись на военный совет. Был у нас в призыве Салабон Миша Бравер, еврей из донбасского Енакиево, его родители воспитали как-то так, что получать пизды для него было противоестественно, он этого процесса ссал просто катастрофически. Он обычно предллагал собрать деньги чтобы не получить сегодня звездюлей. Народ ему дружно отвечал, что денег ни у кого нет. Тогда Миша предлагал отдать из своих запасов, а мы ему потом отдадим. Народ отвечал отказом с очень простой мотивацией: Если денег сейчас не дадим, то сразу после отбоя своё получим, а ночью будем спать. Делов-то, по роже получить, фигня какая. Если денег дадим, то Водила уйдёт в самоход, напьётся на наши деньги и пойдёт к девкам , девки ему, естественно, не дадут даже потрогать себя, ибо не родились ещё такие дуры, он вернётся в казарму ночью пьяный и злой, мы получим вдвойне и вдобавок не выспимся ночью.
К отбою денег не было, салабоны были построены и начинался шмон, перемежающийся с мордобоем. Денег ни у кого не было. Тогда водила, хоть и дурак дураком, делал гениальный вывод – у евреев деньги есть всегда. И начался персональный шмон Бравера. Была разобрана его тумбочка, выпотрошена подушка, прощупана вся одежда и наконец в поясе кальсонов было найдено два червонца.
-Ты что же, говнюк, от дедушек деньги прячешь?
Ночью Водила возвращался как обычно пьяный и неудовлетворённый, подымал молодых и вёл в сортир мочить.  А мне так хотелось дать пизды Браверу…..
Мы настолько привыкли ежедневно получать по морде, что если случался перерыв дня три, нам становилось не по себе и мы начинали ждать особенных приключений. В большинстве случаев ожидания оправдывались.
Письма в армии это святое. Даже замполит начинал свою проповедь с вопроса о том, как часто мы пишем домой. Наверное, на службе я и научился писать много букав. Писем я писал много, писал родителям, писал корешам домой и на службу, но особенно много я писал девчонкам. Девчонки, которая бы ждала меня из армии, у меня не было. Но было много знакомых девчонок, которым я писал очень много и письма получались толстыми. Быт в армии скучен и однообразен и писать тут не о чём, поэтому я писал о чём угодно: о звёздах, горящих на небе ради нашей любви или дружбы, о красотах Риги, я вспоминал наши короткие отношения в романтических тонах, в ответ благодарные девчонки засыпали меня письмами, толстыми и не очень. Водиле не писал никто. Иногда он зазывал меня в свой угол, усаживал на койку напротив(сидеть на койке для салабона большая борзость) и расспрашивал что я пишу в письмах, всех ли их я перетрахал или тока письма пишу. Я отвечал уклончиво, и это Водилу изрядно злило. Однажды водиле дали адрес для переписки одной студентки филфака из киевского университета. Водила подозвал меня и дал задание написать текст. Чтобы мне никто не мешал, он запер меня на весь вечер в каптёрке, а для вдохновения выдал мне полбатона с маслом и чайник чая. Еда меня разморила, я предался мечтаниям и меня растащило пописАть. Опус выдался настолько удачным, что некоторые его места я помнил наизусть и вставлял в свои письма. Водила дал прочесть опус для оценки старикам, те одобрили и он начал переписывать его своими натруженными руками сельского тракториста. Переписав, дал его прочесть мне. Зрелище было ужасающим – почерк как у паралитика и почти в каждом слове по ошибке. Сказать ему об этом я не рискнул, и письмо благополучно ушло к адресату. Недели через три пришёл ответ. Ответ был коротким и выглядел примерно так: Николай, откуда это всё Вы переписали? В этот вечер я вновь был избит, мордобой продолжался около часа под улюлюкание других дедов, которые откровенно над Водилой прикалывались.
Столовая для солдата что храм для христианина. Солдатский стол на десять человек. На столе десять тарелок, десять ложек и десять кружек под чай. Посередине миска с сахаром и миска с порциями масла. В начале стола стоит бачок (бацильник) с первым и бацильник со вторым. Там же сидят два дедушки. Они собирают черпаками мослы(мясо) со второго(есть первое дедушкам впадлу) и кладут себе в тарелку и двигают бачок дальше черпакам. Те, собрав остатки мяса и смешав его с кашей, передают карасям. Салабонам в самом конце достаётся галимая каша комками, которая с трудом лезет в рот. Сахар в чай дедушка кладёт стока кусков, скока влезает в его богатырскую длань. Если этот сахар перемешать, то жопа слипнется даже у слона. Но дело в том что его и не мешают, чай должен быть сладким от количества, ибо в этом и есть одно из проявлений крутизны дедушки. Салабонам остаётся иногда по целому кусочку, иногда по половинке. А вот масло это свято, масло не отбирали. Почему не знаю. Можт боялись превысить уровень холестерина в крови.
Наша бригада связи состояла из трёх батальонов, каждый из которых жил в своём казарменном помещении. Если пехотный батальон насчитывает от 300 до 500 человек, то в связи это человек 70-80. Все три батальона находились в одном здании, но межпризывные отношения в каждом батальоне были свои. Про наш первый батальон я уже рассказал. Во втором батальоне взаимоотношения было несколько иными. Весенний призыв там был славянский, а осенний среднеазатский. Дружба народов там цвела махровым цветом. Осенью, когда славяне становились дедами, они иппали азиатов за то, что они узкоглазые чурки. Они самозабвенно мстили этим «чурбанам» за те унижения, которые в свою бытность салабонами они перенесли от дедов узбеков и туркменов. Весной молодой славянский призыв испытывал все прелести унылой восточной изобретательности. Нас в первом бате иппали очень душевно, но кода мы встречались с нашими коллегами-салабонами из второго батальона и обсуждали свою жизнь, то понимали, что нам крупно повезло. Ещё был третий батальон, и там было всё иначе. Комбат майор Колосков хотел стать подполковником, но для этого нужно было попасть в военную академию. Начальник политотдела обещал написать ему рекомендацию, если он в своём батальоне искоренит неуставные отношения. И комбат рьяно взялся за дело. Любые проявления стариковщины карались жесточайшим образом. Была налажена система стукачества, и дедушка боялся до молодого дотронуться пальцем. В казарме постоянно ночевал кто-то из комвзводов. В общем, третий батальон жил по уставу, по внешнему виду было невозможно отличить молодого от старика, даже полугражданские дембеля ходили застёгнутыми на все пуговицы. Многие говорили, что жить по уставу гораздо хуже чем в условиях дедовщины.
Ничто не бывает вечным. Маршал Устинов издал свой очередной приказ о призыве на воинскую службу и увольнении в запас, пышно прошёл ночной праздник чтения приказа и вскоре деды, ставшие «гражданами», начали потихоньку увольняться. Отличники уходили первыми, залётчики последними. Суперзалётчик Водила уходил самым последним. Его скорый дембельский поезд уходил в 21.30. Пока он прощался с новыми стариками, мы с Андрюхой Распутиным и Мишей Шалыгиным ждали его за КПП. Он вышел весёлый и пьяный в своей петушинно разукрашенной парадке, беспечно помахивая дембельской сумкой. Когда мы вышли из кустов, он в растерянности остановился и сразу всё понял. Одна штанина парадки подозрительно намокла. Он развернулся и бросился бежать, но бегство не удалось. Мы пинали его сапогами, испытывая от своей жестокости райское наслаждение. Он визжал как поросёнок, плакал и просил прощения. Прощения не было. На крики из КПП вышел дневальный, закурил и с интересом стал наблюдать за происходящим.
«Черпаком» быть хорошо. Тебя никто не гнобит и не припахивает, можно ходить с расстёгнутой верхней пуговицей, можно не затягиваться ремнём так чтобы глаза выпучивались как у окуня. В конце концов, ты можешь пойти в самоход и просто набухаться – ты это право заслужил. Но есть ещё деды. Нет, они на тебя не наезжают, но ты и сам знаешь планку своей дозволенности и, если что, тебя сразу поставят на место. Соблюдай иерархию и живи и радуйся. Я как-то близко сошёлся с дедом по кличке Могучий. Ростом Могучий был 1м53см (брали на службу с 1м50см) с накачанной, словно у штангиста, фигурой. Призывался он из Архангельской области из какого-то села, где работал на железной дороге, носил на спине шпалы. Поздней осенью салабон Серёга спрятался от дедовского произвола в спортгородке, сел на скамеечку, закурил и тут появляется пара дедов.
- Сынок, ну ты обурел, курить в спортгородке даже караси не смеют. В спортгородке занимаются спортом, качают своё мужественное тело, чтобы стать настоящим воином защитником своей Родины. И вот если ты прямо сейчас не подтянешься 15 раз по нормативу воин-спортсмен 1-й степени, ты будешь ночевать сегодня на очке.
- А чего не подтянуться, если дедушки просят, вот тока мне не достать до перекладины, помогите.
Они его подтолкнули вверх, и он как был в бушлате, в сапогах и с сигаретой в зубах подтянулся 20 раз. Дедушки изумлённо почесали затылки.
- Ну, ты и могучий, ну что же, кури дальше – имеешь право.
Так он стал Могучим.
Когда пришли мы, он стал карасём, мы вместе пахали в нарядах, пидарасили казарму(извините за слово, но другое не гармонирует), но он был старше на полгода и по праву нас воспитывал ударом в челюсть. Я, Бравер и Шалыгин были 1м85см и он, чтобы точно нас ударить, подпрыгивал. Так и хотелось смахнуть его словно муху с колбасы. Но нельзя.
Сейчас мы сидели с ним на его кровати.
- Жалко, Радик, что я не увижу, каким ты будешь дедом, с тобой бы было прикольно.
- Ну, дык оставайся по-новой, иди ко мне в салабоны, будешь спать надо мной, вот вместе и поприкалываемся.
- А ты меня иппать будешь?
- Ну, ты же сам хочешь..
- Радиг, не борзей. Кстати, а знаешь почему тебя водила так иппал?
- Неееет. А почему?
- Потому что его трахали питерские деды даже когда он был черпаком. Они говорили что делают «смычку между городом и деревней». А в роте из молодых кроме тебя питерских не было.

И вот мы деды. Первые полгода пролетели как ураган, последние тянутся словно вечность. Убиваем время, коротаем кто как может. «Только сон приблизит нас к увольнению в запас». Я старался спать круглые сутки, набрал в санчасти димедролу, жру по три таблетки зараз, но проспать больше суток не получается, и тока ходишь словно обдолбаный.
Жизнь идёт своим чередом, и уже для нас салабоны рассказывают вечернюю сказку:
День прошёл и масло съели,
На прогулке песню спели.
Спи, старик, спокойной ночи,
Пусть приснятся кари очи,
Голый нежный женский таз
И Устинова приказ.

Затем дежурный салабон строевым шагом подходит к выключателю и обращается:
- Товарищ Выключатель, разрешите Вас выключить?
Из угла стариковский голос:
- Да выключай уже нахуй.
Казарма погружается в темноту, только дежурный фонарь над входом словно жёлтая засиженная мухами Луна.
Наступившую тишину разрывает голос Миши Шалыгина:
- Старики, день прошёоооол!
- Ну и хуй с ним – ревёт в ответ нижний этаж.
- Прошедшему днюууу……
- Наш хуй!
Уйййй - разносит по этажам хмурое эхо.
Дембель стал на день короче – старикам спокойной ночи.
Наступил отбой и началась другая, ночная жизнь.
Только я пристроился спать, меня растолкал земляк из второй роты Вовка Сяков:
Эй, Радик, пошли восстанавливать социальную справедливость, командира учить. Командиром был сержант-карась, недавно пришедший из учебки. Видимо в учебке его научили всякой хуйне типа - ты командир и плевать на сроки службы – ты должен поставить подчинённых на место. Придя в казарму, пошёл знакомиться с экипажем своей радиорелейки Р-401(могу уже путать номера). Дизелист Сяков, дедушка по сроку службы, лежал на койке. Два черпака радиотехника были в наряде. Подойдя к Вове, представился:
- Младший сержант такой-то(имени не помню, да и хрен-ли помнить всяких салабонов). Командир вашего экипажа.
- Ну, садись, командир. Откуда сам будешь?
- А может, Вы встанете?
Вова от возмущения покраснел как рак:
- Сынок, если я щас встану, то ты ляжешь.
Сержант что-то забормотал про рапорт, про устав, но ему сзади положил руку на плечо замкомвзвода хохол-западенец Миша Горук.
- Ты сбавь обороты, а то деды набегут, отжиматься в проходе заставят. На твои сраные лычки здесь никто не посмотрит, старших надо уважать.
С тех пор прошёл месяц.
Я сел на Вовкину койку, он пошёл звать командиршу(так он называл своего сержанта). Тот пришёл и робко сел напротив. Вован начал свою речь.
- Радик, представь себе, какая творится несправедливость. Я, заслуженный старослужащий, практически дембель, копаюсь в дизеле весь в мазуте как чёрт, а получаю жалование 4рубля 60копеек. А вот этот салабон носит на погонах две сопли, командует мной (тут он криво усмехнулся) и получает за это 17рублей 60копеек. Это справедливо?
Я сразу въехал в тему:
- Конечно нет, но я думаю что твой командир мудр не по годам и сам примет справедливое решение.
Решение было принято справедливое – складывать жалование сержанта и Вовы и делить поровну по 11р10коп.
Где-то с начала «черпаковства» жизнь потихоньку наладилась. Друган Андрюха Распутин после полугода службы пристроился писарем в продслужбе, а на начало моего дедовства он уговорил начальника артвооружения майора Учеватова взять меня к себе артмастером, когда уволился прежний. Я теперь ездил с ним на стрельбы и выпиливал деревяшки в ящики с автоматами. В роту приходил тока спать и пообщаться с корешами. Туркмен Абдулла (я дал ему такую кликуху ещё в карантине) стал хозяйничать в спортзале с года службы. Прежний спортзальщик был тоже туркменом и они оказались из одного города и почти с одного двора. Уходя на дембель, он привёл Абдулу к капитану Тазетдинову (ответственному за физподготовку в части). Вообще на таких тёплых местах существует такая практика – демобилизуясь, солдатик сам находит себе замену. В спортзале висели боксёрские груши и мешок. Мы привлекли нашего боксёра из второй роты и начали заниматься боксом. Но у всех надолго терпения не хватало, а мне нравилось. К началу моего дедовства я уже кое-чему научился и против меня никто не мог выстоять и двух минут. Нужны были партнёры. Нашему перворазряднику я уже надоел – ему со мной было неинтересно, а молодые, которых я приводил, сопротивляться сильно не решались и быстро оказывались на полу. Сам Абдула был уже очень важен и перчаток не надевал.
Как-то старики в роте докопались до меня – принеси в роту перчатки. Ну, я спросил у Абдулы разрешение и принёс. Я перемахнулся с двумя дедами хохлами и обоих сбил с ног, больше желающих не нашлось. Тогда вышел Вова Сяков и заявил:
- Радиг, ты нахрена принёс перчатки, дедов пиздить? Ты охренел совсем? А ну-ка дай мне.
Он взял пречатки и объявил:
-Батальон, готовиться к отбою! Мыть ноги и строиться в главном проходе!
Молодёжь разделась по пояс, взяла полотенца и потянулась в туалет. Когда все вышли, Вова одел перчатки и встал у дверей, старики собрались вокруг. Заходит первый молодой, Вова хлесь ему в пятак, молодой на полу.
- Молодец, иди спать. - Старики аплодируют. Заходит второй, та же картина, третий, четвёртый, так человек десять. Но тут заходит Буденный (фамилия у него такая), здоровый бугай под 100 кГ из Днепропетровска. Вова бах ему в пятак, он стоит. Вова ещё раз из всей силушки хлесь, тот опять стоит. Вова уже злится и проводит серию. Наконец до Будённого доходит, словно до его лошади, и он красиво как трёхдверный шкаф падает в проходе. Зал аплодирует стоя.
Отход молодых ко сну обычно проходит через «сон-тренаж». Сон тренаж это когда дедушки тренируют молодых одеваться и раздеваться в норматив – 45 сек форма одежды №4 и 6 сек форма одежды №1. Форма одежды №1 самая утомительная, через каждые 6 сек подаётся команда «подъём», затем «отбой» и ты летишь как парашютист со второго яруса. А потом взлетаешь обратно. Обычно это проходит минут 10, но если деды нажрались или сыны обурели, то процесс может затянуться на несколько часов. Мы однажды прыгали до двух ночи, ноги уже не держали, на потолке висели капельки пота. Прямо под нами этажом ниже находилась комната боевой славы части, над ней висела шикарная люстра. Ну дык люстра не выдержала и рухнула прямо в макет местности боевого крещения полка. Начальник политотдела долго лютовал, пытал и стариков и молодых, но никто не сказал ни слова, все отвечали «спал и ничего не видел».
При Советской Власти травку не курили так как сейчас, многие о ней просто не знали. У Абдулы в Туркмении росла какая-то особая трава, как они её там готовили не знаю, он вытаскивал её откуда-то из недров своей посылки с родины, она была похожа на табачный пепел и сыпучая как пыль, но уж очень ядрёная. Мы купили пачку папирос «Космос» и Абдула забил «космическую», курили в клубе Я, Абдула, Распутин и завклубом еврей Браверманн. Абдула строго инструктировал: по три глубокие затяжки и больше ни-ни. Всем понятно? Абдула раскурил и пустил по кругу, Браверманн последний. Когда все дёрнули по три раза, косяк остался у Браверманна и он его добил – не выкидывать же. Нам было весело, но Браверманн был просто счастлив, он скакал по кинозалу по рядам кресел с откидным сиденьем, срывался и бился яйцами об спинки и ржал. Мы тоже. Назавтра он показал нам свои яйца, мы опять смеялись, он нет.
Браверманн был художником и рисовал неплохие картины, выдавал себя натурой чувствительной и к грубому армейскому быту не приспособленной. Раз семь он резал себе вены и все семь раз удачно – его вовремя находили и уносили в лазарет. Там он балдел недели две-три и снова возвращался.
Как-то раз мы с Андрюхой накурились у Абдулы и пришли в казарму к отбою. Старики как раз проводили «сон-тренаж». Мы с Андрюхой от этого процесса так ржали, что просто катались по полу. Деды решили, что мы свихнулись, испугались за нас, как-то даже свернули тренаж. Но мы возмутились и сами этот тренаж продолжили. У молодых это был самый весёлый и очень продолжительный отбой, который мы продолжали пока нас не отпустило.
Наши молодые напоминали нам нас полтора года назад. Они появились такие же испуганные как когда-то мы и вызвали у нас такой же восторг. Кто-то также прокричал: вешайтесь, сынки. Из угла, где раньше спал Водила, вылез Миша Шалыгин, улыбнулся улыбкой домашнего крокодила, и ласково проворковал: а ну, сыны, построились в шесть сек в одну шеренгу, щас вам ваш уже любимый вами командир Вова Хорт речугу толкнёт, слушайте и запоминайте.
Вышел западенский хохол-венгр Вова Хорт, любовно разгладил две своих любимых лычки и начал:
- Вам крупно повезло, вы попали туда, куда…. Эээээ… Короче, Радик, скажи что-нибудь этим салабонам от имени дедов..
Радик опять вчера нажрался с Андрюхой Распутиным на продскладе, они пожарили картошки на сливочном масле, распили по флакончику огуречного лосьона из войскового магазина, потом заслали молодого писарчука за бутылочкой портвейна… . Сейчас ему было хреново, но он собрал остаток сил в кулак и вышел в проход.
- Пацаны, дайте закурить хорошую сигарету.
Салабоны стоят, словно набравши в рот воды.
- Что, пилять, у двенадцати салабонов нету одной приличной сигареты?
Строй уже замер в ожидании чего-то нехорошего, но никто не шевелится, каждый думает: А почему я?
- Ну что же мужики, это именно тот случай, когда «жадность фраера сгубила». А может вы все не курите? А может вы все спортсмены и любите всяческие упражнения, ну отжимания, там, приседания? Бег в ОЗК и сон в пртивогазе? Деды, смотрите, какое к нам прибыло спортивное пополнение.
Вова Хорт встал перед строем.
- По уставу военнослужащий имеет право иметь при себе личные вещи: Расчёску, носовой платок, записную книжку, две-три фотографии. Курящие могут иметь сигареты и спички, но вас это не касается – вы все не курите. Для всего остального существует тумбочка. И так, приготовить личные вещи к осмотру.
У двоих появились в руках сигареты, Шалыгин дал каждому в рыло и сигареты забрал. При осмотре ещё у троих были найдены сигареты. Всем Миша выдал усиленных пиздюлей и заставил по тридцать раз отжаться за крысятничесвто. У одного из них оказались эстонские сигареты «Румба». 
- Как звать?
- Лумме Матти Хуугович.
- Ни хуя себе, даже Хуугович. Личной секретарши с собой не привёз?
- Я не паннимааю говорить по рууски…
Ага, знакомая песня. Почему-то именно эстонцы не понимают по-русски, вот узбеки и таджики понимают, литовцы и латыши понимают, а эстонцы нет. Так случается каждый призыв, но буквально на второй день, хлебнув суровых воинский будней, начинают лопотать почти без акцента.
- А что же ты, Хуугович, так плохо готовился к службе в армии? Почему не изучал язык межнационального общения? А можт ты думал, что вот придёт Матти Хуугович на службу и вся армия сразу заговорит по-эстонски? А можт ты вообще не хотел служить в СОВЕТСКОЙ армии и тебя поймали прямо из лесу от лесных братьев?
Матти Хуугович стоял и хлопал глазами.
- Но тебе, Хуугович, крупно повезло, у тебя будет очень хороший персональный учитель. Твоя верхняя коечка будет вот в этом ряду вторая от стенки. Я очень хорошо знаю великий и могучий, я, можно сказать, профессор филологии. Клянусь тебе, ты заговоришь заговоришь максимум на третий день.
- Я маленько панимааю.
- Панимаешь когда вынимаешь? Ты будешь заебись понимать.
На утро Хуугович говорил вполне сносно, я даже заподозрил, что он когда-то читал русских классиков в оригинале. Вообще эстонцев я так до конца и не понял. Неужели им не рассказывали дома их дембеля, что фишка с незнанием русского языка в Советской Армии не канает? Мало того, она несёт лишь дополнительные трудности на их многострадальную жопу. Вот, кстати, о посылках. Если посылка у молодого, то он несёт её в роту, все запускают туда руку и что-то хавают, остатки он берёт с собой в столовую и ставит на стол. Если посылка у дедушки, то он тоже заносит её в роту, что-то перепадает всем, даже молодым, остальное идёт вечером дедам на закусь, потому как в посылке или огурцы посолены в самогоне, или подкрашенная водка вместо компота. Молодой эстонец посылку хрен зажилит, потому как вредно для здоровья, а вот эстонский дедушка её куда-нибудь заныкает, а потом хавает с земляками где-нибудь в автопарке в кунге своей аппаратной, тогда как в посылки, приносимые в роту, руку запускает первый.
Во втором батальоне весной появились два чеченца, на которых система перемалывания человека дала сбой. Они наотрез отказались мыть пол в казарме.
- Мыть пол это женская обязанность, а мы мужчины. Мы пол мыть не будем. Их били, из-за них усиленно иппали весь их призыв, чтобы молодые сами на них воздействовали, но ничего не помогало. Когда деды совсем уже их затрахали, они пообещали ночью дедов зарезать. Причём пообещали настолько искренне, что деды им поверили. Деды стали спать ночью по очереди. Выход из этого тупика предложили сами чеченцы, они выразили желание через день ходить в караул. Сначала с ними ссали ходить в караул, оружие всё же, но потом привыкли. Так они и ходили целый год. Будучи уже карасём, один из чеченов мимолётом признался, что если бы он был один в части, он может быть и сломался бы в надежде что никто не узнает, но их было двое и выбора у них не было.
Моя служба в артвооружении у майора Учеватова настроила против меня командира роты, что и не удивительно – иногда я говорил ему что я в артворужении, а там говорил что в роте, сам же спал в каптёрке. Два моих командира меня искали друг у друга и если Учеватов был по жизни покуистом, то командир роты решил меня прижать. Старшина роты прапорщик Скоп (редкостный хандон) взялся это воплотить в жизнь. И вот как-то на утреннем разводе он поставил мне и ещё одному дедушке задачу отдрючить казарму. Вещь сама по себе из ряда вон выходящая, ибо дрючить казарму для дедушки это значит обфаршмачиться по самое некуда. Это понимали все, даже этот сраный прапорщик, который специально увёл всю роту куда подальше, чтобы мы не припахали кого-нибудь из молодых. Мы задумались, по-ходу я раскашялся и у меня возникла идея.
-Матвеич, я пойду проситься в санчасть, я вроде как неслабо кашляю.
- А я пойду во второй батальон к землякам, чтобы они выделили двух-трёх салабонов в помощь.
В санчасти фельдшер, тоже дедушка, с которым вместе парились в карантине, меня послушал и заявил что у меня бронхит. Показал меня врачу, тот тоже меня послушал, с сомнением покачал головой, но определил на лечение. Там я пролежал дней десять и мне пришлось поучаствовать в претворении в жизнь торжества стариковской справедливости. Ситуация проста как пять копеек. Еду в санчасть носят в термосах из столовой, а посуда здесь своя. По окончании приёма пищи посуду и термосы моют сами больные, обычно молодые. И тут как-то ко мне подходит салабон из третьего уставного батальона и заявляет, что настала моя очередь мыть посуду. Я был крайне удивлён:
- Сынок, ты решил уйти на дембель скоропостижно, комиссованным по инвалидности?
- А чего такого, меня назначили старшим по столовой, я составил график дежурства, сегодня твоя очередь.
- Сынок, если тебя назначили старшим, это значит что в твоём графике кроме тебя никого больше быть не должно. Давай сделаем так: я прощу тебе твою борзость, списав на то, что ты, по глупости своей не знал, что разговариваешь с дедушкой. И тебе за это ничего не будет, ну разве что отожмёшься раз тридцать. А ты молча идёшь и моешь свою сраную посуду, а потом сделаешь так чтобы я тебя никогда не видел.
- Нет, по графику сегодня твоя очередь.
- Дружок, пошли-ка в ванную комнату, там я растолкую тебе суть твоей роковой салабонской ошибки.
Он согласился.
- Пошли.
Войдя в ванную, я ему сразу засадил правый апперкот, он завалился в ванну, ноги вверх и башкой об стенку. Секунд через пятнадцать очнулся, сплюнул крошки с двух раскрошившихся зубов и начал вставать. Встав, заявил что меня заложит и я сяду.
-Да ты стукачёк, мил человек.
И следующим ударом отправил его обратно в ванну.
Я, конечно, стариковской марки не уронил, но на душе стало неспокойно – в третьем батальоне заложить дедушку святое дело. А посему я сразу отправился в его палату, там застал двух черпаков-узбеков из второго батальона.
- Пацаны, здесь спит этот салабон Высоков из третьего батальона?
- Да, вон его койка.
- А чего ж вы его не воспитываете, он тут уже стучать собрался. Кстати, вас он внёс в списки на мытьё посуды?
- Да ты не волнуйся, всё будет хорошо.
Тут появился Высоков, я вышел, чуть не сбив его с ног плечом.
Минут через пятнадцать он вышел из палаты с грустными глазами и отправился мыть посуду.
Полк уехал на ученья, остались тока те, кто нёс службу, в наряд ходили через день. Мы ходили в два караула, один внутренний, другой на учебный центр. Учебный центр был в лесу в 30-и км от Риги, я ходил туда, мы охраняли находящиеся там боксы НЗ. Мы готовились к заступлению в караул, когда пришла весть о нападении на часового. Якобы на третьем посту выстрелили из леса. Раненый в левое плечо он открыл ответный огонь. По тревоге начкар привёл бодрствующую смену на место покушения и приказал открыть огонь на поражение, пули свистели словно осы, рикошетя от сосен. Одна даже, срикошетя несколько раз, пробила дверь бокса, прошила карбюратор у ЗИЛа и застряла в сидении. Все говорили о лесных братьях. Когда мы заступили в караул, на территории копошилась куча полковников из округа. Они ползали на карачках и собирали всяческие следы от пуль и патронные гильзы. Осмотрев шинель пострадавшего, нашли на ней пороховой нагар, открыли уголовное дело по самострелу, а в госпитале к его койке приставили часового. Но вскоре охрану сняли, самострельщик перебил себе какую-то жилу в плече, и рука стала сохнуть. Вообщем, парень решил съездить в отпуск героем, отбившим нападение лесных братьев, а в итоге остался инвалидом.
Вскоре служба моя подошла к своему завершению. Крылатая фраза «дембель неизбежен как крах мирового империализма» ещё раз подтвердила свою истинность. Незадолго до дембеля майор Учеватов предложил мне остаться прапорщиком при службе артвооружения, прапорскую учебку проходить мне было не нужно из-за оконченного техникума – написал рапорт и назавтра ты уже «кусок». Но я отказался. Когда майор начал меня уговаривать:
- Будешь жить в Риге, получишь служебное жильё, женишься. Вот посмотри, Радик, кто ездит на работу на личных автомобилях – несколько офицеров и половина прапорщиков. Значит живут они неплохо.
- Товарищ майор, мне же у вас будет нечего воровать. Вы же меня не на продсклад приглашаете, не на склад ГСМ, не в гараж в автомастерские и даже не на склады НЗ. На что я буду жить? А если украду пару автоматов из арсенала, то меня сразу заметут. Да и отец у меня всегда говорил – лучше иметь дочь проститутку, чем сына прапорщика. На том и разошлись, немного посмеявшись.
Ну что же, наступило время для резюме. Дедом я был не злобным и ненависти молодых не испытывал. Свои сапоги чистил сам и сам стирал своё х/б. Руки распускал редко и считал что тока по делу, чтобы поддержать справедливый дедовской порядок, когда сыны слишком бурели. Не я придумал эти законы и не мне их изменять.
Мой персональный Матти Хуугович наверняка был мне благодарен, ибо я научил его отжиматься до ста раз, облекая наказание за бурость в полезное для здоровья дело. Лёжа на кровати и глядя, как он отжимается рядом в проходе, я ему говорил:
-Гляди, Хуугович, как крепнут твои бицепсы, и закаляется брюшной пресс, как наливаются силой мышцы спины. Вот придёшь на гражданку сильным и мужественным мужчиной с чеканным профилем и стальным взглядом серых чухонских глаз – все ваша прибалтийские блондинки будут сами проситься в твою кровать. Но неблагодарный воин Матти Хуугович тока сопел и тяжело дышал, с курносого картошкой эстонского носа капельки пота стекали на пол, образовывая небольшую лужицу.
Домой я уходил спокойно и не боялся засады за КПП. Видимо тот урок, который мы преподнесли Водиле, пошёл на пользу и мне самому.
Ну вот, вообщем, и всё. Вспоминая это всё, получил огромное удовольствие, видимо уже старею.

RadickЪ.