Первая часть: http://udaff.com/creo/95582.html

Воскресенье началось с пакостей и главной из них был приезд матери. Вот уж кого не ожидал Лёшка, так это канувшую в небытие родственницу.
В семь утра в двери постучали, затем пнули пару раз, затем ещё. Пока Лёшка запрыгивал в старенькие треники и бежал в прихожую, с той стороны продолжали ломиться.

Открыв дверь, Лёшка остолбенел. На пороге, прилично пьяная стояла мать.
- Ну, я так и буду стоять на лестничной площадке или меня всё же пустят в дом? – спросила родственница. И оттолкнув Лёху, вошла в квартиру.
На шум из своей комнаты вышел заспанный отец. Неверяще посмотрел на свою бывшую и буркнул: - Тебя здесь ещё не хватало. Чё припёрлась? Если за деньгами на пойло, то я не подаю. Освободи территорию.

Мать, не слушая отца, нагло уселась в кресло и, обращаясь к Лёшке, сказала: - Воды матери принеси, не видишь, человек с дороги запалился.
Лёшка уже метнулся на кухню, когда резкий окрик отца остановил его.
- Стоять! А ну-ка пойди, проветрись. Минут пятнадцать посиди на лавке у подъезда. Мы тут потолкуем с незваной гостьей, а потом она уедет туда, откуда явилась.
- Бессовестный, - заорала мать. – Как тебя земля носит. А может мне жить негде, может я бездомная. Может меня по квартире в Карпинске кинули…
- Проблемы негра, шерифа не ебут, - ответил отец. Дальше Лёха не слушал.

Позже, когда в водопадах мата и упрёков, мать всё же отвалила, Лёшка узнал от отца следующее.
Бичуя и пропивая последние тряпки, мать дошла до того, что попала в поле зрения квартирных кидал. В пьяном виде подмахнула необходимые документы и привет семье.
Её коммуналка в Карпинске благополучно отошла другим людям, причём по закону. А она, получив тысячу рублей ещё неделю гусарила с такими же подзалупницами.

Поскитавшись по углам и баракам, надоев всем и вся, мамаша вспомнила о родных пенатах и, собрав копейки на поезд, поехала давить на жалость.
Но отец всегда был человеком твёрдым. Про таких говорят, крутого нрава. Поэтому после двадцатиминутной перепалки, он просто дал своей бывшей хорошего поджопника. Пообещав при следующей (не дай бог) встрече, переломать рёбра.

Вечером того же дня у них состоялся разговор. По кухне дежурил отец. Нажарив полную сковородку хлеба с яичком и заварив чай, он быстро накрыл круглый старинный стол в большой комнате. Нарезал сала, колбасного сыра. Минут пять чавкали молча. Когда первый голод прошёл, стали насыщаться размеренно, по-мужски. Пришло время чая, вот тогда и состоялся разговор.

- Пойми сын. Мы с твоей матерью прожили десять лет. И за эти годы она превратилась в самую настоящую бичовку. Да ты и сам многое помнишь. Я пытался её лечить, а она воровала у меня деньги и напивалась. Я увозил её за город от греха, а она выпивала мой одеколон и бодяжила с водой зубную пасту. Терпение человека не безгранично. Пришлось расстаться. Мужик пьёт – пол беды, баба пьёт – беда!

Лёшка сидел, подперев кулаками щёки, и думал о матери. Сколько горя и слёз может принести человек. Нет, такую мать он видеть не хочет. Вслух же сказал: - Ты бать не переживай, я же всё понимаю. Нам ведь с тобой вдвоём хорошо? Ну и всё. А если ты будешь встречаться с женщиной, так ты же ещё не умер?

В ответ на Лёшкины слова отец невесело рассмеялся.
- Эх ты, мудрец мой. Об этом не переживай. Если я и буду с кем-то встречаться, то в дом точно не приведу и тебя ту женщину мамой называть не заставлю Мы не в кино, это жизнь сынок. А вдвоём и, правда жить спокойнее и веселее. Кстати я готовил, тебе посуду мыть. Дерзай.

***


- Бросай всё на хер, ты чё не в курсах что ли? Висимские нам предъяву кинули. Типа на посёлке живут одни бздявые гандоны. Толпа уже собирается.
Щепа ворвался на манер горохового поноса, Лёха не сразу сообразил, в чём суть, а, врубившись, ни слова не говоря, стал одеваться. Висимские, это серьёзно. Исконно враги…

Через десять минут, накинув старые затасканные треники, футболку, подпоясанный армейским ремнём с пятиконечной звездой, Лёшка стоял на улице и поджидал остальных.
Карман трико оттягивала литая свинчатка. По условиям «стенки», ножи, опасные бритвы и иже с ними, возбранялись под страхом всеобщего бойкота.

Лёхин дом крайний у кладбища, дальше неглубокий ложок и погост. А перед ним, словно специально, широкая, утрамбованная машинами и людьми площадь. Место выяснения отношений. Твёрдая, как такыр земля впитала в себя кровь и сопли не одного поколения поединщиков. Дед говорил, что раньше сечу разгоняли городовые, позже милиция. Но иногда, когда страсти закипали не на шутку, приходилось подпрягаться пожарникам.

Ведь это ж только дети думают, что пушка на пожарной машине предназначена для гашения особо злобных пожаров. А на деле сия приблуда создавалась с одной целью. Мощной струёй ледяной воды разогнать толпу. Какую толпу? Ну, вобщем-то не о драках думали комитетские ботаники. Совсем не о драках.

Из-за магазина показалась толпа воинственно настроенных подростков. С дрекольем, с ремнями как у Лёхи. Человек пятьдесят, не меньше. Впереди понятное дело Петух. Он самый рослый и самый буровый. Пацаны ему доверяют, предводитель. Из соседних дворов в общее стадо стекались жидкие ручейки пацанов. Настрой дерзкий. Более года не было стычек с Висимскими, пора бы.

Лёха примкнул к шествию, его обступили со всех сторон. Зловещее пыхтение, топот множества ног и режим полнейшего молчания. Настраивается братва, - подумал Лёха. Да и о чём говорить? Делать надо. Завтра многие не смогут самостоятельно встать с кровати. Иные загремят в больничку с травмами различной степени тяжести. Но это завтра. А сегодня надо показать сопредельным козлам, кто есть ху.

Синхронно, словно на хорошо отрепетированной дуэли, с двух сторон, Висимские и Запрудские начали сходиться на площади перед стареньким кладбищем. Расклад сил примерно поровну. Половина морд с той стороны знакомы, с иными есть отношения. По авиамодельному кружку, по боксёрской секции у дяди Юры. Но война не знает жалости и дружеские отношения ею не котируются.

Вперёд как водится, вышли секачи, предводители. Прям Куликово поле. С той стороны Волчонок, пацан крепкий и до драки злобный. Со стороны Запрудских выступил Петух. На полбашки выше Волчонка, в плечах шире. Но видимый перевес ничего не значит. Лёхе доподлинно известно, что если Волчонок озвереет, то остановить его можно только танком, да и то не всяким.

- Ну, чё пиздося, - начал Волчонок. – У мамки-то хоть отпросился? А то поди-ка ищет тебя по всей избе, сынок, ау. Вот твоя мявкая титя…
- Я-то отпросился, - отвечает Петух. – И у мамки и у папки, а вот тебя-то как отпустили из ветлечебницы. Дед сказывал, что ящур свирепствует. Неужто сбежал? Маму с папой в палате бросил, а сам был таков…

Диалог с редкими вкраплениями русского языка продолжался не долго. Более шустрый на язык Петух, добился желаемого. Коротко рыкнув, Волчонок бросился на врага. Замелькали кулаки, затрещала порванная одежда, брызнула первая кровь.
- Ну и чё стоим православные? – обращаясь сразу ко всем, громко спросил Щепа. – Пацаны во всю резвятся, а мы стоим как девочки на танцах.

С коротким подшагом, он что есть мочи дал в ухо ближайшему Висимскому, и действо началось. Мгновение, и всё смешалось. Как в том Бородино, кони и люди. Ещё миг другой и сеча разделилась на мелкие кучки из двух, иногда трёх поединщиков. Замелькало дреколье, пошли в ход свинчатки, хлынула кровь.

До первой удачной пиздюлины Лёшка грелся, но, получив хороший удар по ебучке, рассвирепел. Голова боксёра, его руки и ноги включились в общий хоровод. Удар, нырок, сестеп… Руки автоматически делали своё дело, ноги так же на автомате перемещали тело в пространстве, занимая оптимальную позицию, уклоняясь и контратакуя.

Послышался омерзительный визг милицейских сирен. Уходя от удара, Лёшка глянул через плечо. По просёлочной дороге, подпрыгивая на ухабах, в их сторону летели аж четыре ментовских Уазика. Пора делать ноги.
Два крика слились в один. Кричали Петух и Волчонок.
- Ноги братва, уходим!
- Ещё встретимся пидеры…
- Сопли подбери гандон дырявый…

Лёха нёсся как лось через могильные холмики, перелетал через кованые оградки, таранил головой молодые осинки, продирался через заросли шиповника и малины. Наконец он вывалился из кладбищенских джунглей уже на той стороне. Без остановки влетел башкой в густые заросли сирени, упал и замер.
Пот стекал по спине, и терялся в развилке делящей жопу на две равные части. Прямо перед носом красовался калачик засохшего говна. Дыхание вырывалось с шипением, как из проколотого ската. Слава аллаху, оторвался. Ещё не хватало батю расстраивать. Ему и так достаётся.

***

Не уберёгся. Да и кому бы пришло в голову, что Пирог окажется таким мстительным. Ну, подумаешь, с девчонкой погулял малость. Не приставал, не щупался. Просто проводил после танцулек домой. Так, наверное, любой поступил бы на его месте. Время к двенадцати, уличные фонари в данной части планеты бюджетом не предусмотрены. А Лилька девка хорошая, не красавица, но обаятельная. Недотрога? Вряд ли. Просто свой парень с косичками.

Уже на следующий день, на перемене к Лёхе подошли сразу трое. Пирог и два его кореша. Обступили с трёх сторон, прижав к батарее, и завели старую как сама история песню.
- Ну, чё Лилька говоришь, понравилась? – постоянно сплёвывая через заячью губу прогунявил Пирог. – А ты в курсах, что она моя подруга? Я не для тебя, её по кинам вожу, и не для тебя угощаю.

- Морковкой или капустой? – вырвалось у Лёхи. Он тут же пожалел о сказанном, но слово, как известно не воробей. И быть бы беде, но в этот самый миг подошли встревоженные за друга Знамер и Щепа.
- Чё за кипеш? – лениво поинтересовался Щепа. – Тут никак рамс зреет, а мы и про дела не знаем.
- Утухни сявка, - душа в себе порыв ненависти глухо пробубнил Пирог. – Сами разберёмся.
- Да знаем мы тебя, разборщик, - продолжал наезд Щепа. – Пиздуй в столовку лучше, пока перемена не кончилась. Там сегодня морковку дают. Тёртую, как ты любишь.

Звонок на урок прервал перепалку. Нехотя, быкующие стороны стали расходиться. Каждая неторопливостью подчёркивала свою независимость и презрение к дисциплинарным взысканиям.
- Встретимся ещё сын прошмандовки, - процедил вслед Пирог.

Последним уроком была физкультура и Петя, памятуя о Лёхином разряде, отпустил парня домой. Эх, отбегать бы вместе со всеми, отпрыгать чё там по программе…
Выйдя из душной школы, Лёшка всей грудью вдохнул вкусный осенний воздух. Лепота! Порылся в карманах в поисках окурка и свернул за угол, по направлению к дому. Здесь его уже ждали.

Маленький перочинный ножик вошёл в живот, а потом ещё раз и ещё. Всё произошло настолько быстро, что Леха даже не успел удивиться. Боль пришла тоже не сразу. Вначале он увидел кровь на светлой рубашке. Кровь и рваные отверстия.
- Эх, последняя нормальная рубаха была, - подумал он, прежде чем осесть по стене на асфальт.

Скорую вызвали проходящие мимо десятиклассницы. Они же подняли страшный визг. На шум сбежалось пол школы. Суетился, расстёгивая ворот рубашки Знамер. Страшно орал на зевак Щепа. Скорая приехала на удивление быстро. Минут через пятьдесят. Рекордсмены мать их. Лёху с предосторожностями погрузили в машину и авто взрёвывая своей сиреной, рвануло в сторону больничного городка.

В белой палате Лёшку положили на стол, предварительно раздев до гола. Обкололи пузо новокаином или ещё какой-то хренью. Потом он просто чувствовал, как в нём ковыряются. Было противно, чуть не вырвало. Наконец он почувствовал, что его зашивают. На протяжении всей операции молодой врач с марлевым намордником пытался разговорить парня. Задавал дурацкие вопросы, короче вёл себя как Петрушка. Уже потом Лёха понял, что хирург просто помогал ему пережить операцию, легче перенести шок, связанный с ней.

- Ну, молись ковбой, что у твоего недруга был перочинник. Таким цыплёнка не зарежешь, не то, что человека, - сказал хирург напоследок и Лёху увезли в палату.
В палате, которая представляла собой комнату метров двадцати, стояли три кровати. Две из них были заняты постояльцами. Старик, сам с собой играющий в дорожные шахматы и ещё один. По размерам подросток. Тот лежал лицом к стене и вроде как спал.

Лёшку с предосторожностями перевалили на кровать, укрыли одеялом и оставили на произвол отечественной медицины.
Старик покосился на вновь прибывшего и сказал: - Иван Александрович, можешь звать дядей Ваней. За что сюда загремел-то?
- Ножиком ткнули в живот, - сказал Лёшка. Голос был такой, словно он его отлежал. – Из-за девчонки повздорили.
- Из-за девчонки, это хорошо. За девчонок можно и под нож. Годится.

С другой стороны, от ранее спавшего парня прилетела фраза: - Он такой дядя Ваня, нормальный пацан. Наш, Мотовилихинский.
Лёшка недоумённо повернул голову на знакомый голос и увидел морду-шайбу с улыбкой до ушей.
- Здаррова крестник, жить-то будешь ли? – На него, смеясь, смотрел Марат татарин. – Вот и свиделись братуха. Значит, Аллаху угодно…