Алкаша был безобидным деревенским дурачком, ростом чуть более полутора метров и неопределенного возраста – между двадцатью и пятьюдесятью; сколько ему было лет сам он просто не знал, а остальных это мало интересовало. Изначально, конечно звали его Аркаша, но вследствие больной дикции и людского цинизма имя трансформировалось. В деревне все же люди не совсем циничные, да и как-никак все друг другу если и не родня, то все равно связаны крепкими связями и отношениями. По доброте душевной алкашиной соседки – бригадирши Михалны, красивой бабы лет тридцати – взяли его на работу в свинарник кем-то типа разнорабочего. Денег, само собой, ему не платили – зачем дурачку деньги? Его мизерную зарплату Михална забирала себе, а Алкаша работал за ежедневное двухразовое питание, раз в полгода новые резиновые сапоги и раз в год новые штаны и ватник. Еще добрая душа Михална раздобыла на своем загаженном чердаке старую фуражку неизвестной армии. Фуражка была вручена Алкаше вместе с назначением его главным свиным командиром, после чего Михална стала для него богиней, а он – ее верной дворняжкой.

    Со свиньями Алкаша ладил прекрасно, они с ним тоже. Часто можно было наблюдать, как Алкаша, улыбаясь дурацкой улыбкой и нахлобучив на уши фуражку, по очереди крепко обнимает всех свиней за шею, приговаривая при этом «Хлюсецки мои, иглусецки… да-а-ай поцелюлю… у-уу, иглусецки мои», пуская при этом слюни от умиления и переизбытка чувств. Свиньи – чуткие и отзывчивые создания – тоже пускали слюну, закрывали глаза и довольно похрюкивали.
    Надо добавить, что силой Алкаша обладал необычайной, несмотря на свое субтильное сложение и скромный рост. Посему был он незаменим в делах, связанных с различными процедурами над свиньями – татуированием ушей, различными осмотрами и ветеринарными вмешательствами. По команде Михалны Алкаша хватал указанную свинью в охапку и удерживал ее до конца процедуры, не обращая внимания на истошные визги, а порой – и на сильное брыкание. И все это проделывалось так же с постоянной улыбкой на лице – Алкашу все устраивало в этой жизни.

    Однажды летом тихая колхозная жизнь была взбаламучена студентами-практикантами. Городские мальчики и девочки практиковались в основном в поглощении кустарных алкогольных напитков и половых контактах с местным населением. Местное население обоих полов не возражало, и, что обычно бывает редко, конфликтных ситуаций практически не было, только первое время Алкаша очень боялся новых людей и старался держаться от них подальше. Иногда студенты появлялись в свинарнике под руководством зоотехника или Михалны – посмотреть, как происходит движение поголовья, потискать молочных поросят, а заодно беззлобно поржать над Алкашей и его «иглусецками». Постепенно Алкаша к чужакам привык, а после того, как студенты пару раз отдавали ему недоеденную быстрорастворимую лапшу, так и вообще стал очень тепло к ним относиться.

    Как-то вечером Алкаша подзадержался, желая своим «иглусецкам» спокойной ночи. Выйдя на двор, он гордо натянул поглубже фуражку и по-хозяйски огляделся. Под стеной свинарника активно шевелились лопуховые заросли. Сделав логичный вывод, что это какая-нибудь заблудшая «иглусецка» рвется домой и не может найти дверь, Алкаша поспешил на помощь. То, что он увидел в лопухах, озадачило его. Городской мальчик со снятыми штанами елозил на Михалне, которая извивалась, всхлипывала и стонала, закатив глаза. При этом мальчик вроде как кусал ее в лицо, мял ее груди, что-то похрипывал и тряс ее. Сделав очередной логический вывод, что его хозяйку обижают, причем обижают сильно, Алкаша подошел поближе и со всей своей дурацкой силой ударил мальчика в ухо. Тот слетел с бригадирши, ударился головой о стену свинарника и обмяк. Михална удивленно открыла глаза, а Алкаша остолбенел над ней. Он никогда за всю свою жизнь не видел голой женщины и уж тем более ничем с голыми женщинами не занимался. В нос ему остро ударил запах, такой как будто знакомый и незнакомый одновременно. Он смотрел на влажные волосы внизу тугого живота своей хозяйки и покровительницы, на круглые груди с торчащими сосками и чувствовал, как между ног у него твердеет и увеличивается то, что, как он знал, называется «хер». У него и раньше вставал, но дурачок всегда просто с интересом наблюдал за этим процессом, не вдаваясь в детали. А сейчас Алкаша раздувал ноздри, втягивал с шумом запах, и глаза его наливались кровью. Вечная его улыбка перекосилась, изо рта обильно текли слюни, брызгами разлетавшиеся от тяжелого дыхания. Михална почувствовала неладное и грозно крикнула дурачку «Пшел отсюда, ну!», но Алкаша не сдвинулся с места, лишь еще тяжелее задышал, хрипя и набычиваясь. Бригадирша перевернулась на четвереньки, чтобы встать, и тут Алкашу осенило. В его убогом мозгу связались все кусочки мозаики – итог его наблюдений за своим организмом, окружающим миром, спаривающимися уличными шавками и «иглусецками». Он разорвал на себе ватные штаны, схватил Михалну за бока и пристроился сзади. Михална почувствовала, как в ее влагалище входит толстый член дурачка и начинает там елозить, ерзать и биться. Женщина извивалась, пытаясь вырваться, но сильные руки не пускали ее, а лишь сильней сдавливали бока, так, что становилось больно и тяжело дышать. Через минуту Алкаша кончил и замер с выпученными глазами, прочувствуя новое ощущение. Михална воспользовалась этим моментом, освободилась от алкашиных объятий и попыталась отползти. Но обновленный алкашин мозг теперь по-новому реагировал на события, поэтому дурачок ударил Михалну по голове, и та потеряла сознание. Алкаша обнюхал женщину, потом, очевидно вспомнив студента, укусил ее в лицо и сжал грудь. Михална очнулась, дико закричала, вырвалась и побежала прочь. Алкаша не стал ее ловить. У него появилась новая идея. Он поднялся и вернулся в свинарник.

    «Иглусецки» удивленно приоткрыли сонные глаза, когда Алкаша зашел в загон. Дурачок схватил первую попавшуюся свинью, развернул ее к себе задом и воткнул в него свой член. Свинья взвизгнула и стала брыкаться, ударяя острыми копытами соседок, которые вскакивали и тоже начинали биться, продолжая цепную реакцию. Через минуту загон бесновался. Алкашу повалили на унавоженный бетонный пол, подмяли и мгновенно растоптали.

    Наутро люди обнаружили рядом со свинарником труп студента с разбитой головой, а в загоне с племенными матками истерзанного Алкашу, на обгрызенном  лице которого, скалясь обломанными зубами, застыла знакомая улыбка дурачка…