Дрова были сухими. Я нашел их, где и оставлял летом – в маленьком боковом отвержке. На склонах балки, там и сям, над снежной поверхностью торчали ости зазимовавших сорняков, кротовины и муравейники. Снега было мало, на лыжах не сунешься.
Вид с бугра был негативным оттиском летнего пейзажа. Далеко внизу резала белесое полотно незамерзающая лента Ракитянки. Справа, на подступах к горелой деревне, ветер теребил черные плети тополей и осин, лущил бересту и кидал ее в кустарник. Размытыми зелеными пятнами сигналил с противоположного склона редкостойный кедровник.

В двух часах хода до ближайшего жилья, без сотовой связи, посреди сгущающихся зимних сумерек, отрешенность от мира воспринималась гораздо острее, нежели за закрытыми дверями коробки многоэтажки.
Никакого мазохизма. Нахуй. Теплая одежда и обувь. Спальник-кокон на гагачьем пуху. Многослойная горная палатка, самонадувающийся коврик по всей ее ширине, портативная горелка, кемпинговая мебель в виде столика и небольшого кресла. Все это, плюс мясо и выпивка, каким-то чудом вместилось в рюкзак и каким-то другим чудом донеслось до места конечной дислокации. То был не просто рюкзак – настоящий экзоскелет.
Батарей FM-приемника должно хватить до утра, мороз не сильный. Через пару-тройку часов управлюсь с приготовлениями и могу начинать разговор с собой. Былое и думы. Снежная колыбель. Пошли все впизду, а я Шарль Д'Артаньян. Ты гондон, а ты гордон – я Виконт де Бражелон. Нет, сперва немного вздремнуть…

…Щиколотка распухла и уже не влезала в ботинок. Хорошо, что успел поставить палатку и складировать дрова. Как там, у классиков по поводу «самого страшного»? Когда ночь, палатка, безлюдье… и надо идти по нужде… Смотрелось бы как фарс, если б не так больно… Блядь. Уютно и тепло стало человеку. В туалет захотелось. Ка-ка ебанарот. Лучше бы этот человек не жрал дня три… тогда может и не приспичило, идиоту, срать, где попало…

Пиздец ноге.
Сейчас, под газком, уже и не понять до какой степени пиздец. Вариации от «привычного вывиха» до перелома со смещением.
Я осторожно перелег на левый бок, отводя больную ногу от лениво тлеющего костра. Полчаса до Нового года. Луна только вошла в первую четверть, темно, стопа стреляет, мобильник тут не берет, в организме 350 – выдвигаться именно сейчас нет никакого смысла. Ло-ги-ка. Вот не пришла бы пани К., тогда до утра дотерплю. Как удачно лежит рядом на коврике початая баклажка самогона, настоящего, с московских дрожжей, разбавленного глюкозой. Пожалуй, это самое дорогое, что у меня сейчас есть.
Боль немного отошла, тошнота и слабость тоже. Я подкинул дров, залил стопку и сумел проглотить несколько кусков мяса – что горячее, то не сырое. Начал оживать вместе с костром. Над входом в палатку скулил и трещал маленький приемник. Жизнь не то чтобы заиграла новыми красками, но продолжалась.

Как встретишь так и проведешь… Верю и никуда не деться. В черную кошку, в рассыпанную соль, в то, что надо улыбнуться зеркалу, если что-то забыл, в «тьфу-тьфу-тьфу» через левое плечо. У каждого это копится и с годами становится все более реальным, а в детстве было – похуй.
Пошел снег. Крупные снежинки облизывали дрова, таяли, злили языки пламени. Пространство вокруг костра сжималось, начинало давить, приемник захрипел и умолк… Нет, все-таки ожил. Какая тяжелая пауза. Поди ж ты… разве б мог подумать, что так обрадуюсь этому голосу, за пять минут до полуночи. Выпил еще.

Старый високосный год охуенно проводил, в Новый год, кусая губы, заползаю полон сил.
Накрыло прилично. Самогон с секретом… Жду боя часов, мысли скачут и рассыпаются. Глобально: «Переоценил себя, не прожить в одиночку эту жизнь». Почему-то вспомнилось, что в первую мировую, когда нечем было обезболить раны, бойцам рекомендовали дрочить и курить траву. Что там у нас с основными инстинктами? Вдруг представилось, что лежу в темной бетонной комнате с очень высоким верхом. Зарождающиеся мысли как когтем царапают тонкую линию на потолке сооружения. Мысли-последыши расплываются по бокам, вдоль земляного пола, наращивают плоть и разбегаются тараканами, пауками и сороконожками, целая дюжина с невнятными женскими лицами. Просачиваются сквозь стены и исчезают. Время растягивается и застывает, в груди становится жарко, я куда-то проваливаюсь…

Бом
…была очень живым ребенком, не минуты не сидела на месте…
Нам по четыре, она проламывает мне голову игрой "Охота", тонкими металлическими штырьками, в центре которых находится число 100.
Бом 
…как рано открылась ее принадлежность к миру взрослой жизни…
Повисает на турнике, шокировав нас, пятиклассников, своими волосатыми подмышками.
Бом
…в отношениях с ней было интересно преодолевать препятствия…
«Жать баб» любимое развлечение, когда в раздевалке отключают свет… однажды не снимаю перчатки и чуть не кончаю от ее маленьких сисек.
Бом
…первую взаимность так сложно удержать…
Каждую ночь клянется в вечной любви и требует того же, уезжаю на выходной, ее застают с хуем замдекана во рту.
Бом
…как трогательно удивлялась необычному…
Был шестым и сломал целку, до сих пор вспоминает, звонит иногда.
Бом
…очень хорошо относилась, выделяла среди прочих…
Так и не дает перед каникулами, «счастливцев» триппер накрывает с интервалом от трех до пяти дней.
Бом
…кружится голова от многообразия форм…
В постели всю ночь с тремя – Арматура, сисястая и рыжая, спьяну плохо стоит, рыжей так и не присунул.
Бом
…свежий ветер любви…
На собственном опыте узнаю соль анекдота: «Тебе подпуршить? подпурши…» – все яйца в говне.
Бом
…давняя любовь для каждого разная, она неожиданно напоминает о себе, и ты с нетерпением жаждешь распознать каждый новый день…
На освещенной клумбе ебем в два смычка старую знакомую, машины проезжают и сигналят, вскоре у друга триппер и микоплазмы, две недели каждое утро жду приходов.
Бом
…о, этот романтизм, которому нет преград…
Лестничная клетка 31 декабря, за бортом минус двадцать, вонь из пизды перебивает подъездную.
Бом
…любовь за порогом обычных чувств, за пределом сознания…
Засыпаю на ней, едва начав, интересно как она смогла выбраться.
Бом
…запоздалое осознание неявных граней чувственности…
Встречаю через десять лет и понимаю, что в ней не так – если танец это слепок ебли, то ее танец всего лишь дрочилово, красивое, но холодное и бездушное, для себя.

…Снег уже не идет. Мороз вызвездил и приподнял небо. Молодой месяц кривой саблей завис над лесным массивом. Я способен четко различить пространство вокруг и боль в ноге. Но гости еще реальней.
Водят хоровод, и кажется, улыбаются. Вот только черты их лиц двоятся и истаивают под моим взглядом.
Поднимаю баклажку – моменту чужд стакан:
– Не знаю, почему именно вы… а не другие… те… кто казались много ближе… не знаю, что будет завтра… но сегодня, вам… Спасибо…
Делаю большой глоток, успеваю завернуть пробку и вновь ныряю в мягкую полузыбь, к сладким теням прошлого.