Выдыхай скорей мою душу наружу, мне тесно,
В твоих легких так мало места.
(c) Noize MC

Она вошла в бар, и в воздухе тут же запахло сексом. Ореол похоти возникший было вокруг администраторши зала, стройной крашеной блондинки в соблазнительно облегающей высокие ноги юбке, безвозвратно померк. А ее дефиле около столиков, между прочим, уже минут двадцать отвлекало нас с товарищем от просмотра футбольного матча Рубин - Зенит и стало причиной короткого самец-стайл диалога:
- Саня, сунул бы ей?
- Без колебаний!
- Такая же хуйня.
Сона ничуть не изменилась за прошедшее время, все такая же вызывающе красивая, злая, опасная.
Я знал, что когда-нибудь встречу ее здесь.

Мы познакомились с ней два года назад, она сама подошла ко мне в клубе:
- Можно с тобой потанцевать?
Я уставился на нее слегка охуевшим взглядом и только через несколько секунд ответил:
- Ты что, проспорила?
Следующий месяц я испытывал такой калейдоскоп эмоций, что вся жизнь до показалась мне невнятной бессмысленной хуйней. Пресной, бледной и неподвижной. Я любил, ревновал, восторгался, ненавидел и прочее, прочее, прочее.
- Как тебя зовут? - Спросил я.
- Сона, - ее глаза смеялись.
- Не, а по-настоящему?
- Называй меня Сона.
- Может, Соня?
Она задумалась на мгновение.
- Нет, Соня - говно какое-то, а не имя. Называй меня Сона, - от ее грустной улыбки мне стало одновременно страшно, тепло и очень, очень хорошо, - можно даже с ударением на второй слог.
Я попробовал ее имя на вкус.
- СОна, СонА.
- Класс, - она засмеялась.

Настоящая сука.
Это я сразу прочитал в ее глазах.
Ну, то есть не сразу, а во время второго свидания. Просто в первый раз в клубе было ни хера не видно.
И тянуло меня к ней из-за этой сучьей сущности еще больше.
Знаете, как Микеланджело создавал свои удивительные скульптуры? Он брал кусок камня и удалял все лишнее. Любовь, как мне кажется, это что-то похожее. Возьмем любую девушку и удалим все лишнее. Нос чересчур большой - пара точных взмахов моего острейшего мачете и у нее симпатичный носик с вздернутым кончиком. Уши чуточку оттопыриваются - раз мачете, два мачете и вот у нее прекрасные ушки. Жировые складки, целлюлит, плохая кожа? Выдавливаем жир, подтягиваем кожу. Аккуратно вытачиваем небольшие кубики пресса.
Кому-нибудь, может, и нравятся тупые девушки, но мне лично нет. Убираем тупость, заостряем интеллект. С этим главное не переборщить, а то будет подавлять самца, что против законов природы.
Остается украсить завитком цинизма, удалить навязчивость, отшлифовать сарказм. И перед вами идеал женщины в мраморе. Можно смело ставить скульптуру где-нибудь во Флоренции, например, на площади Синьории.
В Соне не было ничего лишнего, ни одного качества, которое бы меня раздражало. Просто какой-то женский вариант Давида.
И меня накрыло так, как не накрывало никогда до этого. Захлестнуло целиком, всего, без остатка. Я растворился в своих эмоциях, нырнул головой вниз, не думая ни о чем, погрузился в бездну и мгновенно пошел ко дну.
И не было мне спасения, да и не искал я его.
Эта сука вертела мной, как хотела, забавлялась, смеясь мне в лицо. А я не мог ничего с этим поделать, находясь, как будто, под гипнозом. Похожие ощущения часто бывают во сне, когда пытаешься бежать и не можешь пошевелиться, когда хочешь ударить, а вместо ударов получаются слабые пощечины.
Вот уж, действительно, любовь похожая на сон.
И самое смешное было то, что на самом деле я ее не любил. Просто свои эмоции я называл любовью, ошибочно полагая, что это оно - единственное и настоящее.
Я любил не ее, а свое чувство к ней.
У меня так долго никто не вызывал симпатий, что, как только попался подходящий объект, я заставил себя влюбиться. 
Я радовался тому, что влюблен.
Я адски перся от того, что влюблен.

Иногда утром я ехал к ней в офис, вместо того, чтобы торопиться на работу, и дарил цветы. Она выходила на улицу, и мы долго целовались под дождем.
Я культивировал в себе свое чувство.
Писал ей смски, как больной придурок.
Ничего не боясь, жонглировал глаголом "любить".
При этом я сознавал, что мне будет абсолютно похер, если она, допустим, трагически умрет. Что я нисколько не огорчусь, а, может даже и обрадуюсь, если это наваждение внезапно кончится.
В общем, с одной стороны я вел себя, как ничего вокруг не замечающее влюбленное ебанько, а с другой делал это специально: мне было интересно испытывать новые эмоции.
Соне даже не нужно было ничего выдумывать, достаточно было просто подойти ко мне тогда в клубе и потом обозначать свое присутствие в моей жизни редким, но качественным, сексом, полным игнором моих смсок и совместным проебом моего бабла.

Но лестница в небо оказалась расшатанной стремянкой,
Годной лишь на то, чтоб достать с антресоли банку.
Возьму подмышку, отнесу в кладовку - пусть пылится.
Прости за все и, ради Бога, перестань мне сниться.

Бабло быстро закончилось, и интерес ее начал постепенно угасать. Я влез в долги, мне нужны были деньги, чтобы она встречалась со мной. Не знаю, испытывала ли она какие-то чувства, быть может, в самом начале. Зато она отлично продавала суррогаты своих эмоций. Честно говоря, мне этого было вполне достаточно.
Было понятно, что отношения подходят к концу, но я беспечно отмахивался от этой мысли. Любовь к своему чувству слишком ослепляла, чтобы я мог что-то предпринять. Я был исступленно счастлив, невероятно наивен, беспросветно туп. Я был просто влюблен в свою влюбленность.

Мужчины для Соны были донорами, носителями эмоций. Она встречалась с очередным парнем, вытягивала из него всё, что могла и переходила к следующему.
Одни играют в футбол.
Другие в казино.
Некоторые на бирже.
Она играла в любовь, причем явно в высшей лиге.
Конечно, я понимал, что в ее жизни ненадолго. Но, будучи достаточно эгоцентричным, как и любой нормальный человек, тешил себя надеждой, что я лучше, умнее, интереснее, смешнее остальных.

Надежда была и осталась напрасной, она капает на пол липкой жидкостью красной.

- Я люблю тебя, - ныряю в ее опасные цыганские глаза и падаю куда-то очень глубоко.
Она запускает руку мне в волосы.
- Я знаю, - и, после непродолжительного молчания, - тебе нужно побрить голову, так будет намного лучше.
- А ты?
- Что я? - Вздыхает.
- Ты любишь меня?
Смотрит на меня очень внимательно, потом говорит:
- Не знаю.
Зато я прекрасно все знаю. Не любишь.
И от этого я еще больше хочу тебя.

Она постоянно мне врала.
- Я тебе звонил вчера вечером, почему ты отключила телефон?
Даже не знаю, зачем я это спрашиваю. На каком-то тупом рефлексе. Я же не идиот и все прекрасно понимаю.
- Я писала диплом. Не хотела, чтобы мне кто-то мешал.
Да какой, нахуй, диплом?
В твоем сраном институте диплом выкачивается из интернета, распечатывается не глядя, и сдается на пятерку.
Она знает, что я знаю, что она врет. Её это не волнует.
И от этого я еще больше ее хочу.

Снег мокрым крошевом опускался на землю. Люди нехотя вылезали из теплого метро наружу и спешили укрыться в каком-нибудь кафе. Ноябрь был таким, каким и должен быть - холодным, скользким, грязным. Я стоял у выхода из подземного перехода, пряча лицо в воротник куртки. Кеды промокли, джинсы стали раза в три тяжелее и чем-то влажным и противным вросли в ноги. Курил, пряча сигарету в кулаке, и ждал ее.
Она появилась откуда-то со спины и закрыла мне глаза руками, типа, угадай кто. Ладони у нее были мягкие и теплые. И я бы мог простоять так целую вечность. Она развела руки, я повернулся, мы поцеловались.
Это был самый охуенный ноябрь в моей жизни.

Мы сидели в баре и пили какое-то слабоалкогольное говно. Она увлеченно вещала что-то о нас в будущем, мечтала. Я просто смотрел на нее и молчал. Мог смотреть на нее часами. Я видел в ней всю ее фальшь, всю ее злость на мир. И меня это в ней привлекало.
Да, какой там привлекало...
Меня это так возбуждало, что я еле дышал.
А еще, знаете, у нее был очень красивый нос. Просто идеальный.
А когда она улыбалась, меня пробирал холод, становилось немного не по себе, потом все как будто оттаивало, и внутри теплело. Такие, типа, времена года.
- Ну, что ты молчишь? - Спросила она, грустно улыбаясь.
Я помотал головой.
- Хочешь, уйдем?
Я опять отрицательно покачал головой.
Она протянула руку к моей ладони, наши пальцы переплелись.
Этой своей грустной улыбкой она вызвала у меня внутри очередную бархатную революцию.
Мы сидели, смотрели друг на друга, целовались, допивали слабоалкогольное говно, болтали ни о чем.
У каждого была своя цель - она убивала время, я перся от своих чувств. Я раньше и не подозревал, что они у меня могут быть такими.
Определенно, это был очень охуенный ноябрь.
Гораздо лучше, чем декабрь.

- Познакомь меня со своими друзьями, - как-то сказала она.
Я искренне удивился.
- Зачем?
- Хочу лучше тебя узнать. По тому, какие у тебя друзья, можно сделать выводы о тебе.

Мы были втроём - я, она и мой друг.
Тогда я не вкладывал особого смысла в это слово - "друг". Человек, с которым я в данный момент чаще всего общаюсь, как-то так.
Сначала пили в маленьком баре. Полуподвальное помещение, тусклый свет, четыре стола, грязно, дорого. Убранство бара - так называемый, артхаус-стайл. Проще говоря, тебе впаривают откровенное говно за немаленькие деньги.
Потом мы оказались дома у товарища.
Пили водку под ретро 80-х. Конец вечера в памяти не отложился. Напился я случайно, то ли с горя, то ли с радости. В общем, из-за какой-то сильной эмоции. Слабых у меня тогда не было.
Очнулся дома. Один. Моя одежда приговором валялась на пути от входной двери к кровати.
Набрал Соне, она не взяла трубку.
Вполз в ванну, подпер затылком холодный кафель, включил воду и закрыл глаза.
Все кончилось.
Все кончилось.
ВСЕ КОНЧИЛОСЬ!
ВСЕ!
БЛЯДЬ!
КОН-ЧИ-ЛОСЬ!
Я просто это знал.
Как я оказался дома? Где Сона?
Я ничего не помнил, но это было не нужно. Я знал, что все кончилось.
Пил виски из горлышка прямо в ванной, запивал водой, которая лилась на меня сверху. По щекам текли слезы.
Буду до конца честным - от этой ситуации я тоже по-своему перся.

Она позвонила через час.
- Забери меня отсюда.
- Откуда? Где ты? - Я орал в трубку. - Почему ты не отвечала?
- Я у твоего друга, забери меня.
Отражение в зеркале оставляло желать лучшего. Бриться не имело смысла, это все равно ничего не изменит. На всякий случай я почистил зубы.
Через пять минут я давил со всей силы на кнопку лифта. Лифт приехал, устало громыхая ржавыми суставами, открыл передо мной двери, обдавая запахом мочи и понтуясь философскими сентенциями на стенах. Изречения, накарябанные фломастерами, в двух-трёх матерных словах раскрывали смысл бытия.
Чувак на шестерке, которого я тормознул, явно пересмотрел всяких там "форсажей" и "гонщиков". Когда я вылез из его бешеного болида, единственное, чего мне хотелось, это блевать. Зато дурацкими вопросами, как это обычно любят таксисты, он не стал трахать мой мозг. И это было хорошо.

- О, здорово, - товарищ протянул мне руку, - ты куда вчера делся?
- Не помню, - ответил я, не глядя ему в глаза.
Сона сидела на кухне, крутила ручку радиоприемника и смотрела куда-то сквозь стену.
- Привет, - сказал я.
- Привет, - ответила она, даже не повернув ко мне голову.
На столе валялись девайсы для накурки, воняло гашем.
- Дунешь? - Чувак протянул мне бульбик.
- Не, я по синьке, - машинально ответил я.
Она повернулась и посмотрела на меня, я посмотрел на нее.
- Поедешь со мной? - после некоторой паузы спросил я.
- Нет.
Я развернулся и вышел.
И больше не видел её никогда.

Тот новый год я встретил, сидя на холодном полу в своей квартире. Смотрел старые футбольные матчи и курил одну за другой.

Затянись мною в последний раз,
Ткни меня мордой в стекло,
Дави меня, туши мою страсть.
Буду дымить назло.
Боль на фильтре грязным бурым пятном -
Все, что мне от тебя останется.
Урна - мой будущий дом,
И вряд ли мне там понравится.
Серым пеплом осыпятся вниз
Те мечты, что не сбудутся никогда.
Меня вряд ли раскурят на бис.
Шанс, если и есть, то один из ста.
Тебе травиться никотином моим,
Тебе кашлять моими смолами.
Выдыхай скорей мой последний дым
И закрывай окно, а то холодно.

Хотел написать, что тогда я повзрослел буквально за один день, но это будет неправдой. Хотя переосмыслил я свою жизнь за не очень долгий срок.
И как-то особенно отчетливо осознал, что всем все похуй, в частности, и я. Вчерашние друзья стали какими-то посторонними людьми, фигурами без лиц, тенями из прошлого.
Я огляделся и с удивлением обнаружил, что абсолютно одинок. Что люди, которые меня окружают, общаются не со мной, а сами с собой. Стоило перестать отвечать на телефонные приглашения забухать в баре номер ЭН каждую пятницу, субботу и, иногда, четверг, и звонки прекратились. Потому что моих знакомых, как и недавнего меня, не интересовало ничего, кроме как напиться и выебать в пьяном угаре какую-нибудь шмару. Стало раздражать существительное "друг", не говоря уж о глаголе "любить".
Настоящий друг – what the fuck?
Человек, который всегда выручит тебя из беды? Или, по крайней мере, сделает для этого все возможное? Отдаст за тебя свою жизнь, в конце концов?
Да это же, блядь, полная хуйня.
Ну, может, есть такие чудаки, которые готовы пожертвовать собой ради кого-то, но это лишь вопрос цены. Просто человек не дорожит своей жизнью. Попробуйте поставить на другую чашу весов жизнь ну, например, его ребенка. Посмотрим тогда, как он запоет.
Мы помогаем другим лишь потому, что сами, осознанно или нет, премся от того, какие мы хорошие. Что вы чувствовали, подавая милостыню инвалиду в метро? Жалость? Страх? Гордость за свою щедрость? Радость от помощи человеку? Самоудовлетворение?
Фишка в том, что вы по-любому что-то чувствовали, а это неправильно. Если вы реально хотите помочь, то даете деньги без эмоций. Вообще. Вы просто понимаете, что делаете верно, но удовлетворения от этого не испытываете. Большинство совершает  так называемые «хорошие поступки» только для самого себя, выпрашивая индульгенцию у своего бога. "Сейчас помогу этому парню, потом он поможет мне", "Дам денег и мне зачтется". Фальшь, гной, человеческая накипь. Не осталось в людях почти ничего настоящего.
Дружба?
Да, половина друзей даже не полезет за вас в драку. Вторая половина, которая полезет, - сделает это исключительно ради себя, из боязни стать терпилой. Со стороны выглядит круто, типа, чувак, вступается за друга, жертвует собой. Красота. На самом деле этому парню с детства вбивали в башку, что, если он так не сделает - он лох. А лох - это плохо. Ну, или не очень хорошо. Короче, чел врубается в драку не затем, что вы ему самый близкий человек на свете, а тупо потому, что он не хочет быть лохом. Нормально, да? А если вы внезапно умрете, то вашему типа-другу будет похуй. Он нажрется на поминках, а через пару месяцев с радостью утешит вашу жену. 
Не, ну вы же друзья...
Любовь?
Настоящую любовь я видел только в кино. Честно.
В жизни люди любят, потому что им от этого хорошо, или, чаще всего, им так удобно. Удобно не жить в гнетущем одиночестве и не сходить потихоньку от этого с ума. Удобно приходить домой и жрать уже заботливо приготовленную твоей половинкой нелепую стряпню. В конце концов, трахаться раз в месяц с женой гораздо удобнее, чем ни разу и ни с кем.
Тебе переваливает за тридцать, а ты все еще красивая, и мужики пялятся на тебя, а не на светофор. Удобно, что в этот момент, ты улыбаешься, думая о том, как проведешь выходные, а не о том, что, если в этом, или максимум в следующем, году не родить, то все, тебе пиздец. Удобно, что у тебя есть муж, какой-никакой, и двое детей и, когда ты будешь разлагаться на молекулы, найдется, кому покормить тебя с ложки и вынести говно.
Блядь, да о какой любви мы говорим, если свадьба - это самое пошлое общественное мероприятие.
Есть еще любители всякой показухи. Гуляния за ручку, поцелуйчики на эскалаторе, "я люблю тебя, котик, муррр" в асечке, бетонные мускулы на большом пальце от бесконечных смс-чатов, пустячковые подарки, мягкие игрушки, валентинки. И прутся от того, как у них все хорошо. Пара месяцев такой хуйни, а потом расстаются из-за какой-нибудь мелочи, будто и не было ничего.
А ведь на самом-то деле и не было ничего
Понимание, что не осталось в мире ничего настоящего, кроме материнского инстинкта и чемпионата Англии по футболу, стало для меня откровением.

Сона была с очередным парнем. Они поели и свалили, а я еще целый тайм смотрел стеклянными глазами на Зенит - Рубин и не понимал, что происходит. Матч закончился, Саня уехал домой, а я пошел куда-то дворами. По дороге купил бутылку пива. Шел и пил.
И было как-то хорошо и спокойно. Закурил бы, но бросил почти год назад.
Когда батарейка в плеере разрядилась, был час ночи, и я поехал домой.
Там бухнулся на диван и долго рассматривал мягкий свет плафона под потолком, изредка приподнимаясь, чтобы глотнуть пива.

Спасибо тебе, Сона, что научила меня жить для себя.

Я выключил свет и включил телевизор. Показывали обзор тура. Я убавил звук и через некоторое время отрубился под монотонный пиздеж комментатора.

Думал, что сам могу решать за двоих людей.
Думал, что нам станет лучше от моих идей.
И цепляясь за надежду, как за одежду репей,
Становился дальше от тебя еще на ступень.
Но лестница в небо оказалась расшатанной стремянкой,
Годной лишь на то, чтоб достать с антресоли банку.
Возьму подмышку, отнесу в кладовку - пусть пылится.
Прости за все и, ради Бога, перестань мне сниться.

Выдыхай скорей мою душу наружу - ей тесно,
В твоих легких так мало места.

2008 г.

(были использованы тексты песен: Noize MC «Выдыхай», Дельфин «Надежда»)