В Краснознамённой Дивизии Тяжёлых Бронеходов им. Братьев Черепановых, где нёс службу солнцевский пацан, любимец Удаффкома, Йуро, было неспокойно. Дедовщина и беспробудное пьянство командного состава процветало со дня основания этой славной войсковой части. Офицеры пили ханку безысходно – страшно, прапоры воровали всё, что плохо лежит, вплоть до ядерного боекомплекта бронеходов, деды пиздили духов с утра до глубокой ночи, вбивая уважение к старослужащим приёмами карате и просто тяжёлыми предметами. От непрерывных побоев, лысая башка Йуро уже через неделю приобрела цвет созревшей оливки, делая его похожим на солдата армии мятежной Эретрии.
- Стаять – баяцца! Ащщщщ билля! – с разворота влеплял моваши гири в опухшую от ударов башку Йуро ненавистный татарин Хайрулла Фатхуллин по кличке Хайль – Щто, больна? Руки апустил, сукабля! Ащщщ билля!
«Убью гада, убью гада, убью гада» - красными вспышками вскипал бессильный гнев в отбитом мозге солнцевского правильного пацана.
- Я же не из Москвы! Я из Солнцева! За что вы меня пиздите, товарищ сержант? – последние капли жгучей детской обиды текли из разбитого носа молодого защитника Отечества, оставляя в неокрепшей душе лишь озлобление и инфантильную жажду мести. Детство заканчивалось с каждым ударом, с отниманием посылок от мамы, со стиркой дедовских носков и исподнего.
Оно закончилось окончательно в тот памятный день, когда в говно пьяный майор Вощанкин, проходя мимо стирающего носки Йуро, похлопал его по жопе и мечтательно пропел: « А вот помню я молодушкой была…». В щелках – глазах майора, замутнённых тормозной жидкостью бронехода, он увидел это плотоядное мерцание, которое ни с чем не спутать, от которого никуда не улизнуть…
- Пиздец! - сверкнула приговором трибунала дикая мысль в сознании Йуро – Пиздец, бежать нахуй, пока не опидарасили! Сегодня же, сейчас же, немедленно бежать!
Жопа молодого бойца съёжилась, сморщинилась и стала похожа на мозг среднего размера. Этим органом с этой минуты и стал думать кочегар бронехода, рядовой Йурий из подмосковного Солнцево.
По казарме среди молодых ходили слухи о содомии в офицерской среде, но Йуро упорно не хотел этому верить. А зря. Часть базировалась в глухом медвежьем углу, скрытая девственной русской природой от НАСАвских спутников и любопытных глаз. До ближайшего человечьего жилья было не меньше ста километров, поэтому на поебушки холостым офицерам ходить было некуда. Женщин в части почти не было, а те, что были, телосложением и нравом больше смахивали на мохнатых обитателей здешних лесов, бурых медведей. Поэтому единственными пригодными для палавой ебли дырками были анальные отверстия молодых солдат. Деды в силу определённых исторических табу ахтунгом не увлекались, а совершали самоходные ночные вылазки на бронециклах до райцентра, где и совершали свои палавые отправления с местными разбитными девками, калеча местных пацанов, не могущих противостоять ярости российского воина. Офицеры же, отягощённые недугом алкоголизма, на такие поездки не решались, а справляли палавую нужду в пределах части. Это страшное открытие пронзило Йуро наскозь, пробило нутро и вылилось в унитаз в виде гороховой каши с комбижиром, сожранной на завтрак. Он выплеснул недостиранные носки и портянки сержанта Фатхуллина из оцинкованной шайки в угол душевой и решительно направился в казарму.
Стоящий на тумбочке молодой дух из республики Тыва не обратил никакого внимания на бегущего лосем солдата, с нашивкой кочегара бронехода на плече гимнастёрки.
Сержант Фатхуллин мирно спал на своей привинченной к полу кровати. Но его левом веке было выбито синей пороховой гарью «не буди их», на правом веке шло продолжение «они устали». Йуро, окинув пределы казармы и не обнаружив в ней никого, кроме проклятого татарина, с ходу уебал спящему обладателю чёрного пояса по башке шайкой, вложив в удар всю накопившуюся ненависть.
- Нннннааа, блядь, нннннааааа! – ебашил Йуро оцинковкой, превращая лицо российского воина в корошево из костей и мяса – Получи, гад! Я же говорил, что убью, а ты не слушал, свиной потрох!
Отбросив искорженный таз в сторону, Йуро обшарил тумбочку поверженного татарина, извлёк из неё армейский штык-нож, пригоршню патронов от «калаша» и пару банок тушонки «Родина», рассовал трофеи по карманам и рванул на выход. На тумбочке он проткнул несчастного тувинца ножом в сонную артерию, послушал несколько секунд прощальное тувинское горловое пение и, прихватив «калаш» дневального, ринулся к ангарам с бронеходами.
- Стой! Кто идёт! – рявкнуло от ангара голосом Макса из Щербинки, такого же несчастного духа, как и сам Йуро.
- Маск! – крикнул пароль в туманную зябь дезертир поневоле.
- Макс…закурить есть? – ответило от ангара и двинулось навстречу Йуро.
- Да, ща, «Родина» без фильтра, - Йуро достал из-за голенища сапога штык-нож.
- Заебок!- обрадовался охуевший без курева Макс.
- А ты знаешь, что курить на посту запрещено Уставом караульно-постовой службы, солдат?- всадил зазубренное лезвие в левую грудину Максу беглец.
- Ыххх, - вдохнул сырой воздух караульный и осел к серой, покрытой защитной наноплёнкой стене ангара.
Обшарив карманы убиенного бойца, и найдя ключи от ангара, Йуро открыл ворота гулкого помещения и, не включая свет, направился к своему БХ – 7. Подойдя к машине под номером 22, Йуро вдохнул запах наносмазки, похлопал рукой по серебристой наноброне, способной выдержать не только кумулятивную струю, но и температуру в эпицентре ядерного взрыва, и прошептав: « Ну, выручайте, гусики…», - с ловкостью обезьяны полез по лесенке на борту вверх аццкого механизма, к командирской рубке.
Поднявшись на высоту трёхэтажного дома, рядовой бронеходных войск открыл люк командирской рубки и одним прыжком исчез в нём. Через мгновение ангар изнутри осветился наногеновыми фарами бронехода, взревело тысячей слонов паровое нанодвигло и чудовищное орудие убийства вылезло из распахнутых ворот на бронеходную директрису. Йуро по-тунгузски перекрестился одним средним пальцем и выкрикнув Гагаринское - «Поехали!», - включил автоматический режим подачи угля в топку. Воркутинский антрацит за наносекунду нагрел нанотеплоноситель в нанодвигле и бронеход понёсся по ночному лесу.
Уже через час он достиг райцентра. Расстреляв по дороге настигших его бронециклистов и, раздавив на въезде в Чубайск машину ДПС, «Гусики» выскочили на федеральную трассу и взяли курс на столицу Государства Российского. В душе Йуро играл кумуз, пел песню оленеводов кочевников, лил бальзам на истерзанное службой в Красной Армии сердце. Цепляя штык-ножом куски тушонки «Родина» и глядя в командирский прицел, бронеходчик Йуро пёр всей дурью трёхсоттонного мастодонта по щербатому асфальту, оставляя за собой классический просёлок с двумя глубокими колеями, выдавленными траками, и бугром посередине между ними. Незадачливых преследователей он легко обнаруживал и сбивал обычными ракетами класса «Генерал Лебедь». Ничто уже не могло остановить эту махину. Только такой же бронеход, идущий на таран, но заправленный Воркутинским антрацитом, а не Донецким бурым сланцем.
На перехват дезертира, угнавшего смертельное оружие, несущее на борту двадцать ядерных снарядов, каждый мощностью в полмегатонны, были подняты в воздух стратегические бронелёты Царских ВВС. Практически неуязвимые серебристые птицы, собранные из легчайших наностплавов, стремительно накинулись на «Гусиков», обрушив на бронеход всю огневую мощь, кроме ядерных зарядов. В ответ Йуро, поймав в перекрестье главного калибра идущий в атаку бронелёт, нажал на красную кнопку и выпустил очередь из пяти ядерных снарядов. Бронелёт ловко увернулся от удара и трасса суммарной мощностью в две с половиной мегатонны в тротиловом эквиваленте, ушла в приграничный с городом Чубайском Китай. Через несколько секунд ночь стала ярче дня. Бронелёты сдуло нахуй взрывной волной. Корпус бронехода накалился добела, но многослойная наноброня спасла тунгуса от полного прожаривания. Он только выронил банку с тушенкой «Родина» и намочил штаны, но так и не убрал руку с кнопки акселератора. «Гусики», ослепительно белые от ядерного жара, пёрли к Москве. А там и до Солнцева рукой подать.
Так началась Третья Мировая Война, в последствии названная историками Великой Тунгусской Войной…Но это уже совсем другая история…ога.