Отшумела премьера, отгремели овации, разошлась по домам публика, барышень артисток увезли в ресторан усатые гусары. Театр опустел. Иван (сторож, пожарный и рабочий сцены - един в трёх лицах) ворочался на жёстком топчане в отведённом ему закутке за декорациями и мучительно пытался заснуть. Сну мешали жара, духота и мухи. Но более мушиного жужжания раздражали голоса доносящиеся со сцены.
- Милый мой, ну это же не по системе, вы не живёте в роли. Зритель не верит вам!
- Да полно, ангел мой, это вы не понимаете народной души...
Вели разговор два артиста, которых Иван на дух не переносил за их жеманность смешанную с наглостью, за напудренные щёки. Но более всего за их снисходительно-панибратское обхождение с Иваном, часто без всякой причины переходящее в истеричные оскорбления и хлестание по щекам.

Иван тоскливо застонал и перевернулся на другой бок, а меж тем накал спора возрастал.
- А вот, золотце, завтра у Ивана спросим, так или не так !
- А зачем, котик, завтра?! Вот сейчас и спросим! Иван! Иван!!! ИВАН!!!
- Подь сюда, Иван. Вот ты мне скажи, братец, вот я мужика играю и бьёмся мы стенка на стенку... Вот я же правильно играю? (звук удара) Правильно бью? Вот ты как бы ударь меня.
- Не смею, ваше актёрское благородие, как-никак вы барин...
- Э-э-э, да ты совсем дурак, о системе не слышал вовсе... Ты играй, да представляй, что это жизнь. Ты поверь, что я такой же мужик как и ты.
- Никак не могу-с. Баловство это, барин.
- Что?! Как?! Баловство?! Ты что это, осёл, перечить вздумал? Я сказал тебе, стало быть представь! (звуки ударов) Представь, представь, с-скотина!
Тут в сонных глазах Ивана блеснула молния, актёрская муза осенила его и привычным движением правой руки он провёл сокрушительный удар под микитки служителя Мельпомены, сопроводив его не менее мощным левой по сусалам. Лицедей умылся кровью и мешком осел на полу. Товарищ его бросился к поверженному, плакал (да что же это?! Зверь, зверь! Сволочь! В Сибирь тебя !), целовал окровавленное изломанное лицо и вдруг замер от страха.

Огромная тень нависла над ним и в наступившей тишине слышны стали слова:
- Мы эдак тожа в деревне двоих пымали, милых дружков. Ну дак одному в зад кол забили, а другому вытяжку. А вытяжку, барин, я щас покажу. Берётся стало быть за хер и тянется, пока его как репку стало быть не вытянешь.
Тут незадачливый актёр каким то шестым чувством ощутил как к его гениталиям приближается огромная Иванова рука, заверещал зайцем и упал без чувств...

Позднее, находясь в тюремном замке, а впоследствии в Сибири, Иван не раз рассказывал товарищам по каторге эту историю и в заключение всегда говорил:
- И тут я понял всю их барскую систему и на деле доказал, за что и был в кандалы закован, как есть холоп барский секрет раскрывший и понявший насквозь. Да и то свезло, что нынче царь добрый... Ранее вон Стенька, а потом Емелька энтот секрет разгадали, дак с ними эвон что сотворили... А меня только в Сибирь… Не-е-е! Добрый нынче царь!