Согласно Уставу, дежурный по КПП назначается из сержантов и прапорщиков. Но какому-то пидору из дивизии пришла в фуражку мысль усилить наряды на КПП младшими офицерами. Надо ли говорить, что мне, как лейтенанту-пиджаку их досталась немалая доля.

В тот раз торчать на КПП оставалось совсем недолго. Но засада подстерегала меня в последний час дежурства.

- Ты завтра едешь в Оренбург, - обрадовал меня по телефону командир роты.
- Чего это?
- Повезешь бойца-психа на родину. Есть у нас один новенький, откосил по дурочке.
- А он не буйный? - спросил я.
- Нет, - успокоил меня ротный, - долбоёб он обычный.

Я согласился, что боец действительно долбоёб, ибо самое тяжелый период - учебку - он уже прошел, а в нашем подразделении служба была не только не опасной, но и не слишком обременительной. На гражданке же откос по дурочке обещал всякие трудности и ограничения.

В этот же день мне выдали моего нового подопечного, недалекого с виду и башкира по национальности. Командир передал мне его военный билет и еще какие-то бумаги, и приказал, чтобы я ни в коем случае, _ни_в_коем_случае_ не передавал эти документы бойцу. Я спрятал документы во внутренний карман и проверил, что они надежно укрыты от чужих глаз.


На следующий день мы отправились на Казанский вокзал. Как только мы получили на вокзале билеты, к нам подошел военный патруль и потребовал у дурачка документы.
- Он комисованный, - объяснил я, - больной на голову.
Патрульные скорее обрадовались, чем огорчились.
- Давай мы его запишем к себе. Ему всё равно, а нам план выполнять надо.
Бойца записали куда следует, и мы погрузились в поезд. Помня наставления командира я присматривал за сопровождаемым, никуда не выпускал и время от времени проверял его документы у себя в кармане.

По дороге комиссованый рассказывал про себя до армии, и с каждой историей я убеждался, что передо мной конченый недоумок. Я не помню всего, но запомнился рассказ, как родители на день рождения купили ему старенькую копейку, рассчитывая, что он перестанет квасить. Он же, в свою очередь, в тот же вечер нахуярился в слюни с каким-то другом и перевернулся на машине в канаву. Машина отправилась на свалку, а идиот-водитель и идиот-пассажир в больницу. "Вот, даже шрам остался" - он гордо показал пальцем на шрам под носом. Так за идиотскими повестями постепенно проходило время.


Кроме нас в купе ехала полная женщина, которая разговор на любую тему сводила к продуктам пчеловодства фирмы "Тенториум", распространителем коих она являлась. Продукты пчеловодства фирмы "Тенториум" - это здоровье на всю жизнь и путь к ебаническому процветанию. Это я выучил навсегда. В Рязани к нам подсел майор-ВВшник. Рассказывал про Чечню и читал стихи собственного сочинения. Вообще в поезде ехали в основном военные - почти в каждом купе виднелись погоны или камуфляж. Наш майор также рассказал, что у себя в Рязани он является бессменным начальником почетного караула и однажды лично встречал Немцова, когда тот ещё занимал какой-то пост - я уже не помню, в каком кресле сидел этот мазурик. По словам майора Немцов был "чванливый пузырь", и я с ним согласился.

Так или иначе мы доехали до Оренбурга. Все подъезжающие к Оренбургу ночью видят весьма изрядное зрелище - множество пылающих во тьме газовых факелов, местная нефтепереработка. От вокзала мы на автобусе доехали до так называемого Степного района, на самом деле он вроде бы Дзержинский, но все его называют Степным.

Уже на лестничной клетке мой подопечный ухмыльнулся и сказал: "Вот им сейчас сюрприз будет". Я конкретно припух, чтобы не сказать прихуел. Мы приехали туда, где нас не ждут. Этот дебил не удосужился известить своих родных, что косит по дурочке. Замаячила перспектива ночевать на улице.

После нескольких звонков дверь открыла заспанная башкирка. "Привет!" - радостно заявил боец. Мать не удостоила его ответом. "Что он натворил?!" - обратилась она ко мне. "Да н-ничего..." - я не нашел слов, чтобы обрисовать ситуацию вкратце. "Все, больше мне служить не надо!" - все с тем же идиотским апломбом объявил мой подопечный. "Вашего сына комиссовали по состоянию здоровья" - сообщил я. Формулировка точная, но явно неудачная. Мало кто из матерей порадуется такой новости, впрочем, бывают разные. На шум из комнаты вылез жилистый башкир примерно моего возраста, оказалось, что это старший брат моего бойца. Худо-бедно я разъяснил, что к чему. Ажиотажа среди родных не наблюдалось, комиссованный же улыбался во весь рот, демонстративно скинул шинель и потребовал ужин.

Когда обретенный блудный сын отправился мыться, его мать с братом подошли ко мне.
- Зачем вы его привезли?
- Его комиссовали по состоянию здоровья.
- И что нам теперь с ним делать?
Я не нашелся с ответом. Откуда мне знать, что с ним можно теперь сделать. Что-то надо было делать раньше.
- В колхоз поедет, баранов пасти, - сказал брат.
- Мы думали, он хоть в армии ума наберется, - вздохнула мать.

Наутро я в очередной раз проверил сохранность документов и мы отправились в военкомат. Там, конечно же, не нашлось другого времени, чтобы устроить ремонт с перепланировкой. Соответственно, искать определенный кабинет было бесполезно из-за отсутствия таковых. В закутке на первом этаже мы нашли нужного прапорщика, он сидел за письменным столом на куче драных обоев.
- Вот привез вам бойца на учет. Комиссован по состоянию здоровья.
- Откуда?
- Из Подмосковья.
Я передал прапору заветные документы. Он повертел их в руках не более секунды и протянул бойцу.
- На, бля. Через неделю зайдешь, как ремонт кончится.

Что ж, пускай так, моя сопроводительная миссия закончилась. Я прогулялся по городу, пофтыкал на гигантский памятник Чкалову, крошечный памятник Ленину и реку Урал, которая, помимо того, что в ней утонул Чапаев, разделяет Европу и Азию. Оренбург мне неожиданно понравился. Довольно большой город, и ощущается дыхание степи. Вечером того дня я впервые попробовал деревенскую сметану - ту, что по вкусу напоминает масло и режется ломтиками. Наконец, пришло время отъезда.

Приехав на вокзал в полночь, я понял, что устал от всей этой херни так, что валюсь с ног. До поезда оставалось ещё два часа, я попытался поспать в зале ожидания - а хуй там. Во-первых, там установлены новые и модные сиденья с высокими поручнями, а во-вторых, по залу шароёбился какой-то синячила, или может, нарик. Занимался он тем, что продавал свой пиджак за 30 рублей, ибо не хватало на пиво. В поезд я погрузился уже в полупомутненном рассудке, было бы очень кстати завалиться на полку и поспать, но и здесь судьба оказалась неблагосклонна - вокзальный синячила ехал в соседнем купе. Он постоянно ворочался за стенкой, орал и бессвязно матерился. Через некоторое время в его купе протопал рослый пограничник - поезд опять был полон военных - послышалась возня и треск. Синячила угомонился на некоторое время, но потом все началось снова. Ещё через некоторое время поезд остановился и нарушителя порядка проволокли по проходу два верзилы в ментовской форме. Следом за ними вылетел клетчатый баул. Я, наконец, отключился.

Утром я познакомился с попутчиками. Со мной ехал сержант-контрактник Витя из 201-й дивизии и азербайджанец из Оренбурга. Со слов азера выходило, что он так давно живет в Оренбурге, что забыл азербайджанский язык. По русски он тоже говорил коряво и с акцентом. Большую часть обратной дороги я проспал.

В Москве меня подстерегал ещё сюрприз - за те трое суток, что я отсутствовал, в Москве настало лето. Я уезжал среди подтаявших сугробов, а приехал как на пляж. Моя теплая куртка смотрелась нелепо среди футболок. Из дома я позвонил в часть и сказал, что заболел в дороге, идите, мол, нахуй. Вы в Оренбург не ездили, вот и служите теперь. Заебали.

2002 г.