Вот, камрады, нахажусь щас в наркалагическай бальничке, на изличении ат алкагализма. Тут плакатики висят с утвирждениями, што алкагализм – беда, што ачиридной стакан вотки видет  тибя к магиле, да и лечащая врачиха бубнит то-же самое. Но праизашедшие нидавна сабытия, ставят эти слава пат самнение. Но фсе па парятку.

  Я как то писал, што мой любимый пез Шаки, пароды шарпей, издох, и вот посли этава я впал в уныние и запил горькую. Пил ни долго (чуть больше двух нидель), но в этат раз яростно и безудержно. На угаворы завязать или обратица к врачебнай помащи я риагиравал матирным атказом. Так што мой запой успел всем настапиздить, да и бабло стало канчаца, атчиво я был гатоф вступить в славную братию дваровых алкашей, каторые вечно стреляют по два рубля и при этом к вечеру нажираюца в хлам. Жина, каторая прихадила с праверкой по поваду жиф ли я, па итикеткам пустых бутылак апридилила мае финансовое паложение (кризис ептыть), атзванилась маим друзьям, и те, будучи дилавыми людьми, прибыли ко мне с придлажением, ат каторова я не мог атказаца. Андрюха бис фсяких придисловий придлажил: «Серега, паехали ко мне в домик, каторый в диревни, там бухаем все выхадные, а в панидельник сдаем тибя доктарам и ты безропатна им сдаешся.» Хуйли делать, бабла нет, а тут нахаляву можна пить пару дней. И я согласился.

    Удивила, што Андрюха и Марат были каждый на сваей машине (магли и на адной даехать),но чириз пару кварталоф к нам патсели три пелодки (канспирация), а я то думал, што у друзей благие намериния. Ну да ладна, вадяры мне фсе равно хватит. Кстати, для миня друганы пригласили Надьку, давнишнюю нашу знакомую, каторая была нидура выпить, прасикли, черти, што тему ебли я раскрывать ни буду и падагнали симпатишную сабутыльницу. Минавав двести с лихуем верст мы прибыли в Андрюхину диревню.
  Этот пятистенок Андрюха купил не из за надобнасти, а ат таво, што в этай диревни жил ево прадид, а стало быть – эта ево малая Родина, корни у ниво тут. Изба стаяла на акраине, в атдалении, зато близко к лесу. Заежая сюда пагулять, мы ни каму ни мишали, и нам тоже ни кто ни мишал. Разгрузились. Да ни помню я ни саму дарогу, ни как разгрузились, ни хуя ни помню этот запой до следущиво дня, а вот ево я запомнил харашо.

    Я праснулся первый, Надька сапела рядом, все спали. Наруже было свитло, осинь в этом гаду сухая и солничная. Паплелся к сталу принять утринюю дозу. Ни то што пахмилица, проста выпить, штоб стать пьянее. Сел, налил рюмачку, стал выглядывать чем бы закусить и тут услышал такое знакомое, линивое «ГАФ». Так у меня сабака на выгул прасилась. Выглянул в саседнюю комнату, точно, у вхадной двери сидит мой Шаки, сопственаручна мною закопанный и аплаканый,  глянул на миня с укаризной (всигда так смотрел, кагда я бухать начинал) и апять «ГАФ». Я ни чуть ни испугался, со мной бывала такое, што врачи называют «белой гарячкой». К примеру: сабака мая вела со мной  умопомрачительные дискуссии по поводу тех или иных вапросов, парой пиреходя с русского на албанцкий и так у ние аргументировано фсе палучалось. Вопщем я ни испугался, а даже абрадавался, абрадавался что можно пачилавечески праститься, падумал, что за тем он и вирнулся. Пашол к ниму, хател пагладить, он увирнулся, он и при жизни ни любил эти нежнасти, аткрыл ему дверь, иди, гуляй, тут диревня, бегай где хочишь. А он падходит ка мне, хватает маю руку чуть выше запястья, ни зубами, а губами, ащущение, што рот биззубый и тянит. Всигда так делал кагда нада было штоб ты с ним пашол. Ладно, пайдем пагуляем вмести, глянул у парога павадок лижит (придусматрительные у миня друзья), карабинчик павадка щелкнул на ашейнике, спустились с крыльца, Шаки миня к калитке тянет. Я ему мол тут сваи дила делай – диревня ведь, нет, тянет к калитке. Пашол за ним, он через какие-то репьи, крапиву засохшую потянул миня к лесу, у миня ноги заплились, я спытыкнулся и как слетствие надъебнулся. Ни то сазнание патирял, ни то проста вырубился. Ачнулся ат холада (осинь ептыть), где-то чо-то шумело, где-то кто-то арал. Встал, агляделся. От андрюхиной избы астались две абуглифшиеся стены и его гордасть – русская печь. Окало пипилища суитились пажарные, минты и какие то люди. Пашол к ним узнать о маем псе, навстречу бижали Андрюха с Маратом.
-«Живой, живой! Ты где был?»
-«С Шаки гулял.»
Радость на лицах сменилась болью. Тут люди в форме вапросы стали задавать, Марат атвел их в сторону, чо-то пошушукал, атстали – казлы. Андрюха рассказал, что взарвался кател АГВ или ОАГВ (хер знает как эта система называеца), атчиво случился пажар, Надька там сгарела (упакой ее душу). Кагда уладили фармальнасти, Андрюха сказал, што едем сдаваца, я ему, мол сабаку бы найти, да еще адин день пабухать нада. А он, мусара землю роют, тибя закрыть хатят, лучше тибе в бальничке спрятаца. Лагична, ф казиматы НКВД мне ни ахота на старасть лет, с довадами сагласился и сдался.

    Отбыф какое-то время в атстойнике, миня пиривили в абычную палату, жина вот мне ноут принисла и я пытаюсь успокоить пастаянно трясущиеся руки, набираю этат текст. Докторша мая мне талдычит, што буду так бухать – крякну, стыдит миня, салидный мусчина, а дапился до ручки и апять пра эту гарячку. Я ей гаварю, что эта не гарячка, а данное проишествие из области непознанова и сверхъестественова. Нет, гаварит, эта у тибя крыша патикла. А я ей,хуй с тобой, гарячка так гарячка, тагда миня алкагализм ат смерти спас! Ржот, дура, как ф цырке.

    А в завиршении скажу: пейте, падонче, вотку и вино на здаровье, миня вон пьянство от смерти спасло, ни так страшен черт как иво малюют. Да и сколько  я раз допивался, а чертей так ни разу и не видел, пиздеш это фсе.