Третьи сутки стоял мёртвый штиль. Боевой крейсер "Пылкий" бороздил носом зелёную волну Чёрного моря. Молодой, но опытный кавторанга Николаев, сжимая в руках бинокль, вглядывался в синеющую даль. Лучи утреннего солнца ярко поблёскивали на воде, в голубом небе не было ни единого облачка. Однако мысли Николаева были далеко от столь идиллистического морского пейзажа. Попыхивая зажатой в зубах папиросой, он думал о том, что за идиоты сидят в штабе, и какого чёрта его корабль, один, без поддержки, направили в один из наиболее опасных квадратов.

- Мичман! -крикнул Николаев.
- Здесь! -подскочил молодой, подтянутый младший офицер.
- Вольно…Доложите обстановку. Никаких происшествий во время дежурства не наблюдали? -спросил капитан.
- Никак нет, товарищ капитан. Море спокойно, противник нами замечен не был. Боевой дух состава на высоком уровне, несмотря на то, что мы здесь одни.
- Спасибо, можете идти…

Мичман Васильев козырнул, развернулся на каблуках, и помчался обратно на вахту. Николаев докурил папиросу и швырнул окурок за борт. Вглядываясь в зелёные волны, он думал о том, что глубоко-глубоко под ними расстилается мёртвое царство серо-водорода.

Постояв на палубе, он решил спуститься проверить трюмы и машинный отсек.
Спустившись по трапу вниз, в отсеки первого уровня, он пошёл вдоль стены, изучая её на предмет повреждений и попутно здороваясь со снующими туда-сюда матросами и офицерами. "Крепок старик" - подумал Николаев. "Подумать только, выдержать такую атаку, и не иметь ни одной пробоины, ни одного разошедшегося шва." И в этот момент началось то, чего Николаев тайно панически боялся все эти три дня.

Всё началось с лёгкого, далёкого жужжания. Так жужжали моторчики, вынутые из детских игрушек, однако Николаев моментально понял истинную природу этих звуков. Подбежав к ближайшему устройству внутренней связи, срываясь на крик, он проревел в трубку - "Всем занять боевые позиции! Расчеты, к бою! Матросы - разобрать винтовки и стрелять из укрытий!" Затем он бегом кинулся в радиорубку, перескакивая по три ступеньки зараз, спотыкаясь и падая. Радист сигнализировал об атаке, просил поддержки военных судов, крейсерующих в этом квадрате, но из динамиков слышалось лишь потрескивание, и порою мелькали случайно перехваченные отрывки ненавистной, лающей речи.

Все десять крупнокалиберных орудий "Пылкого" по команде уставились в небо. Клин из пятнадцати "Мессершмидтов" разразился треском пулемётных очередей и залпами пушек. Начался ад…

Молодые, необстрелянные матросы хаотично метались по палубе, сбивая друг друга. Некоторые в ужасе прыгали за борт, чтобы там найти свою смерть. Первый же заход вражеской эскадрильи дал "Пылкому" две пробоины.
"Мать их, у нас же раненые!" -Вскричал Николаев, и кинулся в изолятор. Две юные медсестрички хлопотали у прикованных к койкам Краснофлотцев, пожилой, убелённый сединами доктор полулежал в углу, прижимая руку к вспенившейся кровью груди. И тут на палубу, аккурат под которой находился изолятор, упала бомба.

Всё перевернулось кверх дном. Обломки обшивки, медицинские склянки, оторванные части тела разлетелись по помещению. В полу образовалась огромная дыра, пробитая упавшей сверху мачтой. Иллюминаторы весело зазвенели осколками стёкол от пулемётной очереди. Сразу пять или шесть пуль впились в плечо Николаева. По белоснежному кителю стали расплываться алые пятна. Теряя силы, пятясь назад, борясь с самим собой, капитан сделал несколько неуверенных шагов, и полетел в пустоту…

Очнулся он от адской боли, плавая в трюме среди мёртвых тел. Рвануло котёл, и кипяток хлестал во все стороны. Звуков перестрелки уже не было. Корабль медленно погружался кормой в бездну.

Не было слышно голосов. "Или все погибли, или отбили атаку и успели эвакуироваться" -подумал Николаев. И тут он услышал шлёпающие шаги.

-Капитан! -послышался знакомый голос.
-Мичман, мать твою, ково хуя ты тут делаешь? Немедленно спасайся! Это приказ! - заорал Николаев, собрав последнии силы, и, с грустью прошептал - а меня уже не спасти…
-Капитан, не волнуйтесь, атака отбита, все эвакуированы. Я искал вас среди живых и среди мёртвых… -Васильеву было тяжело говорить, он был неоднократно ранен, кровь сочилась из его тела, но он шёл. Шёл спасать своего капитана.
-Ну, вот…вот…еще шаг, еще…-Васильев, накинув руку Николаева на плечо, сам еле ковылял, но упорно продвигался вперёд. На свет.

Стоя на палубе, Васильев сдёрнул с себя спасательный жилет, натянул его на капитана, и силой вытолкнул его за палубу. После этого его лицо сморщилось от дикой боли, потеряв последнии силы он рухнул, и навсегда закрыл глаза, успев прошептать --" Задание выполнено…атака отбита…".

Вечернее солнце медленно погружалось в море. Старик сидел на своём излюбленном месте - на травянистом холмике, у обрыва, и вертел в руке стакан с водкой. Отстёгнутый протез лежал рядом. Перемена погоды вновь расшевелила давно и прочно сидящие в теле околки. Николаев уже который год приходил в этот памятный для него день на побережье, и водкой да чёрным хлебом поминал своих боевых товарищей. Да...жизнь медленно подходила к концу. Он уже не тот. Нету уже того статного, мужественного капитана второго ранга Николаева, осталась лишь старая развалина, да былые воспоминания.

Смена режима…демократия. Нет ему теперь ни признания, ни уважения. Ветеран, ёбтыть. Да что ему давал этот статус? Ничтожную надбавку к пенсии? Нынче он вынужден выпрашивать пустые бутылки у точно таких же сопляков, которым после войны он читал лекции в академии, и которые с уважением внимали каждому его слову. А теперь? Каждый норовит оскорбить, унизить.

А женщины? До и после войны? Все танцплощадки приморских городов сходили по нему с ума. Даже отлежавшись в госпитале после гибели "Пылкого", несмотря на инвалидность, не то что женщины, а молодые девчонки вешались на шею статного сорокалетнего капитана…А теперь? Крым отошёл к Украине, флот практически развалился. Вот еще и "Курск" этот. Во времена его молодости одна такая подлодка решила бы, пожалуй, исход войны в первые же месяцы, а вон - как бездарно с ней обошлись. Запил сын. Николаев так и не дождался внуков. И вот теперь, всё, что осталось ему, жалкому престарелому калеке, так это сидеть на пригорке, и вспоминать о былом.

Вдруг послышался знакомый голос…
-Капитан!
Николаев не поверил своим ушам. Повернув голову, он увидел Васильева. Тот стоял рядом, в странном серебристом сиянии, и, что больше всего шокировало Николаева, ничуть не изменившийся с момента их последней встречи, всё такой же молодой, подтянутый, двадцатипятилетний мичман.
-Капитан, время пришло. В тот раз, по причине вашего отсутствия и гибели всего офицерского состава, я взял на себя командование кораблём. Теперь я должен передать его вам.
-Каким кора… -и, недоговорив, Николаев вгляделся вдаль. Озарённый лучами солнца, по воде шёл его "Пылкий". Серебристо-призрачный, он не оставлял за собой кильватерной линии. Без малейших повреждений. Все десять его орудий были грозно уставлены в небо. Николаев обернулся, но Васильева уже не было. И лишь "Пылкий" замедлил ход, словно призывая своего капитана вновь встать на его мостик. Николаев прошептал -"Я всё понял". Встав, он пристегнул протез, и подошёл к краю обрыва. Внизу билась о камни морская пена. Перед ним пронеслась вся его жизнь в картинках. Старость, нищета, забвение. Нет! Он - гордый капитан Красного Флота. Не бывать ему старым калекой! Набрав полной грудью просоленый морской воздух, он молодым голосом крикнул -"Полный вперёд!", и прыгнул вниз.