- И всё-таки я не люблю легких побед, - сказал как-то Пузырев без всякого вступления. - На женщин, которых легко соблазнить, я смотрю примерно так же, как опытный рыболов смотрит на рыб в аквариуме в супермаркете. Ни труда тебе не надо, ни ума – выбирай любую, доставай сачком и неси домой жарить. Такую рыбу человек бывалый и себя уважающий даже в руки брать не станет.
    Я чуть сдвинул в сторону наушники – кажется, он готовился поведать мне новую историю:
    -  А каких же вы любите? – спросил я, зная, что  Пузырев, вроде бы, не упускает никаких.
- Я люблю, чтобы женщина глубинная была, c секретом, не реагировала чтоб на примитивные приманки и дешевые наживки, чтоб не засовывала любопытную голову в ячейку сети, а уж если и попалась, то  билась в руках так, что сердце колотилось бы в такт ее биению, чтоб выпрыгивала даже уже на берегу из ведра и скатывалась обратно в реку.
    А когда получается так, что не успеешь удочки размотать и червячка достать, а она уже из воды смотрит на тебя немигающими глазами и ждет, чтоб ее вытянули, или того хуже сама в лодку к тебе заскакивает, то я такую женщину сразу назад отпускаю. Нет, дома, конечно, она у меня побывает, но только один раз.
    Может, я в чем-то и не совсем прав, но такая уж моя натура. Наверное, это у меня от деда передалось – рыбак был еще тот. Только он, действительно, на рыбах специализировался. Но трудности тоже любил. Моего деда однажды на льдине в море унесло, так он, пока его спасали, еще штук десять наловил. Вертолет уже висел над ним, спасатели на веревках под мышки уже держали, а он последнюю рыбину вытягивал и орал, чтоб резко не дергали, а то сорвется.
    Так и мне по наследственности перешло: азарт охотника и любовь к препятствиям.
    Поэтому, когда однажды в городской библиотеке одна молодая библиотекарша, взяв мой читательский билет, вдруг на меня выпучилась, как форель, через свои стекла, не моргая, - я на нее почти внимания не обратил, скука да и только. Я, по правде, и в библиотеке-то случайно оказался. Со школы в подобном заведении не бывал. Я вообще считаю, что настоящие мужчины в библиотеки не ходят, ну неприлично  это как-то, это все равно, что на балет прийти. Но так получилось – нужно было одну подшивку газет пролистать.
    Так меня в этой библиотеке еще и заставили читательский билет получить, а для этого формуляр заполнить. Я им объяснял, что я здесь ненароком и что больше ни  в жизнь ногой не появлюсь, клянусь всеми стеллажами,  я и так уже отчихаться не смогу от вековой пыли, но меня таки вынудили записаться.
    А билет мне достался, ну как насмешка, под номером семь тысяч семьсот семьдесят седьмой. Мне-то лично без разницы, но когда на выдаче этот номер увидела  молодая библиотекарша в очках, то она сначала уставилась на меня, как на звезду эстрады, а затем срывающимся голосом произнесла: «У вас такой счастливый билет – это знак! Вы, наверное, не совсем обычный человек?»
    - Конечно, - говорю, - я даже родился седьмого числа седьмого месяца. Ровно в семь утра семь минут.
    Она стояла очарованная и умиленная. Соблазнять такую женщину с завязанным сзади лошадиным хвостом из блеклых волос и в бесформенном свитере, мне, понятное дело, не хотелось. Я забрал газеты и сел листать. И больше про нее  не вспоминал - меня ждали куда более интересные и трудоемкие встречи.
    Вечером она мне вдруг позвонила – я ж им, не подумавши, свой настоящий телефон в анкете оставил. Делать нечего - пришлось, давя зевоту, предложить ей завтра встретиться, погулять. Ника (так ее звали) согласилась раньше, чем я успел закончить фразу, у нее, оказывается три дня свободных. «Ладно, думаю, погуляем часик, а потом незаметно окажемся недалеко от моего дома, зайдем ко мне, быстренько занесу ее в свою картотеку для статистики и выпущу в свободное плавание».
    Мы договорились увидеться ровно в полдень. Без пяти, с дежурной розой в руке, я был на месте. Ее не было, а я думал, честно говоря, что она давно уже ждет меня. Не было ее и в двенадцать. А в полпервого я решил ей позвонить домой, ну так, на всякий случай, потому что она что-то явно задерживалась. Трубку взяла Ника. Я даже сразу не нашелся, что ей сказать.
    - Вы дома?
    - Да, - ответила она.
    - Почему? - спросил я. – А я вот вас жду, как договаривались.
    - А вы разве не знаете?
    После этого вопроса у меня промелькнули в голове, сменяя, как в калейдоскопе, друг друга, мысли об упавшем метеорите, ядерном взрыве,  курином бешенстве. Вроде с утра ничего в новостях не передавали.
    - Так что случилось, Ника?
    - Этой ночью было полное лунное затмение.
    - Так. И что?
    - Как «что?», это же знак!
    - Какой знак?
    - Очень плохой знак. Нельзя на этот день, день после лунного затмения, назначать встречи, иначе будет большая беда. И вообще сегодня лучше никуда не выходить.
    Я рассмеялся, но смех у меня получился неестественный. «Какой бред!» Мне очень хотелось что-то сказать ей, но я сдержался. Я только спросил:
    - А  завтра мы уже сможем встретиться?
    - Конечно, - тихо ответила она.
    - И затмения никакого не намечается – ни лунного, ни солнечного, ни, простите, человеческого?
    - Никакого. Вы на меня не сердитесь?
    - Ну что вы, я вами восхищаюсь – вы предотвратили беду. 
    Вечером мы  снова созвонились, проболтали целый час, перешли на «ты» и снова договорились на двенадцать, и она снова не пришла. По уже сложившейся традиции  ровно в половине первого я опять набрал ее телефон. Трубку взяла Ника.
    - Ника, - сказал я, – ты не поверишь, я сегодня пять раз просыпался ночью, на Луну смотрел, один раз даже через бинокль – все чисто было, ни единого пятнышка. Может, ты что-то заметила?
    - Да нет, - извиняющимся голосом ответила Ника, - с Луной все в порядке. Тут другое… Я уже практически вышла, но тут вдруг соседка сверху с пустым ведром мне навстречу поднимается – мусор выкидывала. У нас все соседи давно мусор в мешках выбрасывают, а эта, экономная, в ведре носит. И надо ж было такому случиться, что как раз мне попалась.
    - Я понял, - догадался я, - это был плохой знак.
    - Да, - подтвердила Ника. – Очень плохой, два года назад, когда мне эта соседка вот точно так же утром с пустым ведром попалась, у нас днем  пожар в библиотеке случился – я со второго этажа прыгала.
    - Да, это уже серьезно.
    - Еще бы! А сегодня вообще получилось аж две приметы. Я тогда сразу еще вспомнила, что мама рано утром, извини за подробность, крышку унитаза забыла закрыть. И уехала на весь день на дачу. А я так и спала несколько часов с открытой.  Ты на меня не обижаешься? Я  очень хотела с тобой встретиться, но ведь нельзя рисковать отношениями. Нужно беречь их, чтоб, если уж встретиться, то так, чтоб все звезды и все карты сложились на удачу! Правда?
    - Правда, - сказал я совершенно искренне. Я вдруг включился. Я подумал, что, кажется, более трудной женщины я еще в жизни не встречал и, наверное, не встречу.
    Вот уж не ожидал от нее. Второй день пытаюсь затащить даму в постель, а не могу даже увидеть. И причины, главное, какие-то все непростые. Я стал вспоминать, как она выглядит: шелковистые волосики, собранные на затылке в аккуратный пучочек, оригинальный свитерок, под которым вырисовываются две манящие возвышенности, аристократическая осанка, модные очки… Я ее хочу.
    Весь вечер мы проговорили с ней по телефону. Я предложил, чтоб она загадала: если судьба против того, чтоб мы завтра встретились, и вообще, если Судьба существует, то пусть ночью даст три четких знака. И если до утра ничего не произойдет, то можно уже ни на что никогда не обращать внимания. На том и порешили.
    Утром я ей, разумеется, позвонил. Радостным, прямо-таки сияющим, голосом Ника доложила, что проспала, как убитая, и никаких знаков ночью не было, встречаемся, как обычно, в двенадцать.
    В полпервого я уже набирал ее номер с мобильного.
    - Ника, что случилось?
    - Плохо… - голос ее дрожал.
    - Что плохо, Ника? С кем?
    - Мама…
    - Что-то с мамой?
    - Нет. Я уже выходила, и  как раз мама пришла - она с базара вернулась и рассказала, что кто-то ночью с трех машин во дворе поснимал номерные знаки. Ни колеса не тронули, ни дворники на стеклах, ничего, а только одни эти знаки, и зачем они им? Я, как про знаки услышала, то все сразу поняла!
    Я, конечно, попытался убедить Нику, что это случайное совпадение, но чувствовал, что доводы мои хлипкие, как весенний лед. И, что досадно, сам же этот эксперимент посоветовал. Ладно, думаю, завтра ей на работу – пусть хотя бы туда доберется. Договорились, что вечером лично заберу ее из библиотеки – пора брать ситуацию в свои руки.
    Весь следующий день я готовился к решающему бою. Главное, не упустить ни одной мелочи. Начал я с собственной квартиры. С туалета. Купил на унитаз крышку, закрутил намертво краны, чтоб не текли. Спрятал на балкон пепельницу – она в виде черепа. Снял в прихожей надколотое зеркало. Убрал двусмысленную картину. Перевернул под раковиной веник – метущей частью вверх. Завел стоящие часы. Выбросил свою любимую чашку без ручки. Смазал петли дверей. Ни одной малости не было упущено. Я даже купил учебник по фен-шую и повязал на всех трубах и батареях красные ленточки, особенно в зоне любви. Я даже про кошелек не забыл - оставил в нем только новенькие банкноты,  сложив их по номиналу по возрастающей.
    Когда с квартирой было завершено,  в дверь позвонили. Это пришел сосед Арнольд, театральный электрик,  одолжить денег. Этому бедолаге начальство опять  зарплату задержало. Я  выбрал самую ветхую купюру и, уже закрывая дверь, вдруг заметил, что номер у моей квартиры какой-то нехороший – 113! Я раньше на такую ерунду внимания не обращал, но теперь, спасибо Нике, стал разбираться.  Я дал Арнольду еще денег и попросил по дружбе заодно зайти в хозяйственный отдел и купить два номера: «77»для себя и «76» для него. Наши квартиры были рядом, и перебивать номера придется сразу на двух. Арнольд с готовностью сбегал и собственноручно все поменял. Он, молодец, даже не спрашивал зачем, надо так надо, только попросил занять ему еще немного. Я дал ему еще налички  и  совет  быть мужчиной, а не слизняком, ведь лучше один раз, как следует, стукнуть кулаком по столу директора, чем сорок раз стучаться по соседям.
    Я оглядел квартиру и остался доволен. Потом занялся наружной ее частью. Возле своей двери бросил половичок с надписью: «Добро пожаловать!», а над самой дверью прицепил золотистую декоративную подкову. И еще заменил входную ручку на обычную - у меня была в виде черта с рогами. И главное, загнал в подвал огромного черного, как уголь, подъездного кота с одним ухом  и задвинул отдушину кирпичом. Все!
    Затерев напоследок неприличный рисунок на первом этаже, я отправился за своим затянувшимся счастьем. По дороге, в трамвае, я уговорил кондуктора продать мне по двойной цене пару счастливых билетиков и как в воду глядел – Ника, когда мы, встретившись возле библиотеки и чуть-чуть для приличия погуляв, поехали ко мне, первым делом стала проверять наши билеты. Я ликовал: я чувствую эту прекрасную женщину, она в моих руках. И под моим контролем мы сумеем обойти все дурные приметы и добраться, наконец, до моей кровати.
    Выйдя из трамвая, весь оставшийся путь мы преодолели на одном дыхании – без приключений, хотя я от напряжения вспотел. Нам больше ничего подозрительного не попалось, кроме двух бомжей с пустыми бутылками, но я вовремя отвлек ее внимание. Да еще, когда мы уже подходили к моему дому, я вдруг впервые заметил, какой ужасный у него номер – «66б». Причем номер этот был крупно продублирован краской на стене  и так неаккуратно, что буква «б» походила на третью шестерку. Пришлось заходить с другой стороны. В спасительный подъезд я вошел на всякий случай первым и только уже в лифте перевел дыхание: кажется, все теперь позади.
    Я нажал кнопку своего этажа и  поцеловал Нику. Она была восхитительна.
    - А давай, - предложила Ника, - я попробую сама угадать, где ты живешь?
    - Давай! – согласился я. –  Хотя, я думаю, ты сразу узнаешь. Мою дверь спутать невозможно.
    Двери лифта раскрылись, и я сделал пригласительный жест: прошу! Ника подалась было вперед и вдруг застыла,  лицо ее исказилось страхом, глаза испуганно остекленели, а губы задрожали. Я повернул голову и… 
    У меня, в принципе, крепкие нервы, но даже я вздрогнул от увиденного. Прямо напротив лифта возле моей двери у стенки стояла черная крышка гроба. Возле нее был венок, и рядом на коврике «добро пожаловать» сидел безухий черный кот.
    Моя спутница, побелевшая, как смерть, от такого зловещего натюрморта, пыталась что-то сказать, но у нее ничего не получалось. Я вышел из лифта. «Что за хрень? Кто умер?» Соседская дверь была настежь открыта.
    - Вот это знак!.. – раздался у меня за спиной в гробовой тишине утробный голос Ники. – Мне пора домой.
    - Погоди, - бросился я назад к лифту, но поздно – он захлопнулся, как сказочный склеп, и уехал вниз. Мое сердце в один миг тоже опустилось вниз, прямо в желудок, и начало перевариваться – оно мне было уже не нужно. Я схватился за голову – все кончено! «Вот жизнь! – пронеслась горькая мысль. – Кто-то умер и, сам того не зная,  утащил с собой напоследок чужую любовь…»
    Я вбежал к соседу и остолбенел: посреди комнаты я увидел перевернутый гроб, а под ним – согнувшегося в три погибели Арнольда.  Он, как улитка свой домик, волочил его к балкону.
- Арнольд, кто умер? – спросил я.
Арнольд вместе со своей ношей вдруг завалился набок – он оказался в доску пьян.
    - Бра-тан, - заговорил Арнольд, узнав меня. – Я сделал это…
    - Что ты сделал?
    - Я – это… Я сказал директору… раз не платите мне зарплату… то я заберу ее у вас театральным реквизитом… Я давно им хотел сказать всю правду… в  матку… Я правильно сделал…что забрал реквизит?.. Ну скажи – правильно?..
    - Правильно, - сказал я. И больше ничего говорить не стал – пощадил его самолюбие. И даже пальцем не тронул, хотя очень руки чесались. Я только надел ему на шею венок, а потом схватил за грудки и уложил его в его реквизит, выволок на лестничную площадку и спустил на пол-этажа вниз.
    Затем вернулся к себе, посрывал все ленточки, забрал с балкона пепельницу и закурил. Я был вне себя и никак не мог успокоиться – столько потратить сил и все зря! Рыбка ускользнула, будучи уже почти на сковородке. В это время я уже должен был снимать с нее чешую.
    В открытую форточку вдруг что-то влетело и шлепнулось мне на руку – это оказалась божья коровка. «Это знак», - подумал я и, посадив насекомое на ладонь,  неожиданно для себя загадал: если божья коровка вылетит сейчас обратно в форточку, я пойду вытаскивать из гроба соседа и даже извинюсь перед ним, а Ника пусть хоть через неделю, пусть даже через месяц, но станет таки моей!
    Подул сквозняк, и форточка тут же захлопнулась. А букашка брыкнулась спиной на стол и поджала лапки…
 
      Пузырев встал и достал из кармана зажигалку.
  - Так что она так и не стала вашей, - спросил я.
  - Ты что смеёшься? – удивился моему глупому вопросу прапорщик. – Когда это я не добивался того, чего хотел? Я ж в знаки не верю. Она сама на следующий день мне позвонила и рассказала, что видела ночью сон, но не в одном соннике не нашла, что он означает.  Я ей сказал, что моя бабушка была специалисткой в этих делах и я немного разбираюсь. Ну и объяснил ей ее сон – жаркая ночь с мужчиной, но если он не сбудется, то тогда она не доживет до утра. Вот и всё. Дожила, как миленькая.
  Я от души рассмеялся, а потом спросил:
  - А что ей приснилось?
  - Да не помню точно – глупость какая-то, по-моему, велосипедный насос…

http://igorsudak.livejournal.com