Что и говорить, именины - вещь серьезная и приятная. И вдвойне приятно, когда именины не у тебя, а у кого-нибудь другого. Вот у Грубина случились раз именины племянника. Годик ровнехонько стукнуло. Купил Грубин подарок - огромную грелку - и идет себе на именины, радуется теплу, щурится весеннему солнышку. Хорошо-то как!
А народу тем временем скопилось довольно много. И все, знаете ли, в основном, родственники: дядья да братья, шурины-мурины, золовки всякие там. Пришел Грубин, подарок всучил, получил порцию недобрых взглядов, да и сел себе тихонько в уголок. Тут уже гости собрались и стали рассаживаться за столом, желая занять места поинтереснее. Грубину досталось место с краю, рядом с одной старухой, дальней родственницей, то ли чьей-то бабушкой, то ли тетушкой - не важно, главное, что старуха была на редкость отвратительна и, что самое неприятное, поминутно издавала массу непотребных и омерзительных звуков.
Эти звуки довольно сильно мешали Грубину сосредоточиться на угощении, и поэтому он начал коситься на старуху весьма недовольно. А старухе что? Правильно - ей не до грубинских сантиментов и нежностей, она, знай себе, налегает на салаты да заливные, жрет селедку под шубой, чавкает болгарским перцем, уминает сучковатыми пальцами во рту яйца с майонезом. Ест, вобщем, с аппетитом. А у Грубина от такой ее активности кусок поперек горла становится. Да еще старуха поминутно издает некий таинственный звук - не то клацанье, не то клецанье - не разберешь, потому как звук тихий, но вполне отчетливый.
Вообще, Грубин не очень любил своих родственников, а уж тем более старух. Он старался всячески избегать их шумных застолий, разухабистых гуляний и крикливых пикников. Родственники Грубина были люди своенравные, громогласные, бесцеремонные, невоспитанные и все сплошь огромных размеров. Сам Грубин был этакой белой вороной и заслужил в родственном кругу славу чудака, слегка тронутого умом. Вот и сейчас вся родня с треском в ушах уплетает праздничный обед, опустошая салатницы, блюда, тарелки, чашки, миски, бутылки, стаканы и рюмки, а Грубин сидит, прикрыв рот ладошкой, да на мерзкую старуху испуганно таращится.
Старуха как раз вкусно выпила рюмку водки и впилась на удивление белыми и ровными зубами в маринованный помидор. По губам и подбородку старухи потекло. Причмокивая и жмурясь от наслаждения, она стала запихивать выпотрошенную шкурку помидора в пасть. В этот момент, с уже до тошноты знакомым Грубину клацаньем, великолепные зубы старухи вывалились и рухнули в черное ущелье под стол. Старуха, выругавшись вполголоса, кряхтя и отрыгивая, полезла вниз. Грубин сидел ни жив ни мертв. Вскоре торжествующе-пунцовая, старуха извлекла из-под стола вставную челюсть, все облепленную пылью и волосками неизвестного происхождения, и, поболтав ею в грубинском стакане с компотом, с тем же клацаньем водрузила на место. Пошевелив губы и десны, клацая и посасывая, старухина челюсть уютно устроилась во рту хозяйки. Сплюнув Грубину на брюки комочек свалявшейся пыли, старуха набросилась на горячее.
Покачиваясь и с трудом соображая, Грубин вышел в коридор. Наклонившись, он принялся впотьмах искать свои реликтовые кроссовки, прятавшиеся среди нагромождений пахучей разношерстной обуви. Из гостиной донеслось дружное звяканье рюмок, звуки гулких глотков, звон тарелок и дружное чавканье. Выйдя из квартиры Грубин вызвал лифт. И уже в лифте, где-то между двенадцатым и четвертым этажом, когда сила тяготения проникла в мозг и, материализовавшись головокружением, кусочком льда упала куда-то в кишечник, из недр Грубинского желудка вырвалась мощная тугая струя, залившая весь лифт и оставившая мутные разводы на стенах.

Дворник, следивший, чтобы терьер с седьмого этажа не нагадил на только что подметенной дорожке, недовольно покосился на прозрачно-бледного молодого человека, нетвердой походкой вышедшего из подъезда. Увлеченно почистив нос грязным сарделеобразным пальцем и обтерев извлеченные субстанции об фартук, дворник медленно направился в зияющую и испускающую прохладу пещеру подъезда, сердито оглянувшись пару раз на террористически настроенного терьера. И спустя минуту, подъезд взорвался звериным воплем взбешенного честного труженика, которому остаток дня придется посвятить чистке и вылизыванию лифта, этого поистине гениального изобретения человечества и свидетельства неизмеримо высокого полета человеческой мысли.

© Облом off