А вчера у меня сердце остановилось. Ну да, насовсем вроде как. Утром проснулся, а оно не бьется. Угу, тоже думал сначала что временно, начал пульс искать – не обнаружил. Пришлось идти в поликлинику, снимать кардиограмму. Терапевт сказал, чтоб я над ним не издевался, а в кардиологии медсестра вообще закричала: «Иди нахуй отседова!». Я расстроился и поломал всю их аппаратуру, завязал провода узлами и поджог несгораемую ширму. Никогда не любил врачей, какие-то они высокомерные. Там еще много чего сгорело – нефиг оформлять пути эвакуации горючими материалами…
Я вышел из поликлиники под накрапывающий дождь и неожиданно успокоился. Подумал, что раз уж сердце не бьется, то и терять мне больше нечего и надо бы успеть повидаться с некоторыми людьми, сделать несколько важных дел пока мозг еще работает.
И сразу поехал к начальнице на свою бывшую службу. По дороге непонятка вышла с таксистом… не смог заправиться бензином, только десять литров в него и вошло, лопнул… а ведь такая красивая колонка была, с подсолнухами… А вообще не жалею их, хапуг и шакалов. Когда приехал, с экономистом нашим новым в коридоре встретился, тут уже совсем неудобно получилось, и почему я их так ненавижу? Заставляют всех экономить, а сами только и делают, что потребляют. Попросил его не дышать минут пять – не сдюжил парень, а ведь молодой, крепкий, кислорода захотел… а кто будет думать о легких планеты? Как там у летчика одного: встал, похмелился и дома убрать не забудь… и не буду дальше подробности излагать. Совсем неинтересно, как я срал на стол начальницы, а потом спрашивал, не голодна ли она. Удивительно как-то вспоминать, как блевал на нее «ягуаром», что сделаешь, если пил его первый раз в жизни… Кхм… впрочем, о какой жизни речь?
Своя смерть в голове почему-то не укладывалась. Не хватало воображения. Да и не думал никогда на эту тему, даже в прыщавой юности под впечатлением от вроде бы правильных книг.

***

…Комната залита матовым светом, струящимся из белых шероховатых стен и потолка, это создает иллюзию тумана. Я на стуле, посреди комнаты. Они синхронно вылезают из стен и садятся на пол друг напротив друга. Один, статный старикан с рыхлым носом и бегающими глазами. Прикинут стильно, в свободно развивающиеся шмотки без лейблов, седые волосы катят к бороде-лопате. Другой, худой сутуловатый брюнет неопределенного возраста с изможденным рябым лицом. Некоторое время они молча сидят, глядя перед собой.
– Ты в предбаннике, нигер, – говорит первый и встает.
– Да, чухан, ты в жопе, – добавляет второй и ржет, сверкая фиксами.
– Шансов немного, но этому я тебя не отдам, не ссы, – старик кивает на рябого и шамкает губами, – имей ввиду, хотя… если что, будешь на подхвате.
– Что за дела, на каком подхвате? – я решаю вмешаться.
Меня игнорируют, седой старик гладит свою окладистую бороду и смотрит в потолок, рябой сидит в углу и хихикает.
– Отойду… – последний звук схлопывается и растворяется вместе со стариком. Рябой перестает хихикать и скрипучим голосом вещает:
– Подхват есть следующее…

Передо мной возникает размытая голограмма и идут буквы: «Снеговик Вася был хоть и потрепанным, но духовно богатым мифологическим персонажем. Его физическое тело давно утратило классические шарообразные формы, потеряло изначальную белизну и хрустящую чистоту структуры. Теплые грязные зимы давно изменили его кристальный лик, превратили снеговика в замызганное сероватое в крапинку существо с заплатками разносортного снега по всему телу. Однако в душе Вася оставался прежним, словно те из нас, кто редко смотрит на себя со стороны и все время ругает фотографов за неудачные работы…».

– Стоп! Пардон… – рябой яростно скребет затылок, – это титры к смысловой единице «графоман», сей момент, исправим…

Голограмма обретает четкие контуры, и проявляется изображение. На безлюдном, неухоженном пляже лежит обнаженная упитанная женщина. Камера выхватывает ближний план. Ноги женщины широко раскинуты, между ними, над внушительной рыжей кочкой курчавых сальных волос роится мошкара. Слышно жужжание. Камера медленно уходит в сторону и фокусируется на старой вороне. Ворона, бочком, медленно подкрадывается к лежащей женщине. Камера мечется от глаза птицы к клитору женщины, торчащему из всклоченного куста. Ворона потешно и неуклюже взбирается на женщину, захватывает клитор клювом и пытается проглотить, но безрезультатно, клитор только оттягивается. Камера снова уходит в сторону. Крупным планом подлетающий воробей. Затем камера отъезжает, в кадре беседа воробья с вороной.
– Привет воробей! – ворона с трудом говорит, коверкая слова, в ее клюве зажат клитор.
– Здравствуй ворона, что это ты делаешь? – воробей выглядит очень оптимистично, все время подпрыгивает и машет крыльями.
– Да вот червяка никак не выдерну, помоги мне, будь на подхвате! – ворона переводит дух и с усилием продолжает тянуть клитор на себя.
– Конечно, ворона, я тебе помогу! – воробей с энтузиазмом принимается ей помогать.
Утомленная ворона отпускает добычу, сила инерции швыряет воробья вперед, бьет по периметру о стенки влагалища и с чмокающим хлопком затягивает вовнутрь. Ворона чешет лапой голову, недоуменно разводит крылья, кряхтит и тяжело отлетает от женщины.

– Занавес! – орет мне в ухо рябой, – понял что такое «на подхвате»?
Он хватается за живот и дико хохочет. Ситуация начинает напрягать:
– А где ваш друг? – интересуюсь.
– Не друг он мне, – рябой закатывается еще сильнее, – гнида он черножопая, хотя с виду весь такой правильный… ты еще убедишься…
В ноздри шибает озоном, появляется седой старик. Вглядывается куда-то в пустоту, бросает укоризненный взгляд на рябого и говорит вроде как мне:
– Сейчас другое кино будем смотреть, точки бифуркации… неважно… все зависит только от тебя, если сможешь – вернешься…

…Ушел с работы. Все псу под хвост, почти пятнадцать лет в никуда. Стопка научных работ, квалификационных корочек, методичек, разработок мероприятий – да и хер с ними… слезы подопечных, это да, это – сложнее, а ведь все равно решаемо. Да и почти безболезненно, в общем-то. Оказалось, что так. Не зря говорят, что мужчина живет фрагментами. Да похуй уже на все, собственно. Время от времени надо ставить перед собой новые задачи, особенно когда возникает ощущение тупика по курсу следования… Ждать пинка под зад? Увольте, лучше самому…

…Три операции за восемь часов, две последних с наркозом по вене. После маски еще бодрился. Открыл глаза и сразу медсестре анекдот. Она удивилась, мол, как быстро в себя пришел… да, на один раз, чтоб выглядеть героем можно собраться… Перед второй глаза метались, ощущение непоправимости, страшно… доктору тоже страшно, прячется за деловитостью… и дома никто не знает, друзья только, кто ж думал, что так выйдет… На третий раз уже и памяти не осталось, терпения тоже, только обреченность… Когда же это все кончится… Было ли?  Как в тумане…

…Все-таки полез напрямую. Сейчас подняться на площадку, еще метра три вверх и на месте. А они пусть обходят вокруг, подойдут через полчаса, а их уже ждут. Ха-ха. Зря, что ли на одной руке учился подтягиваться? И на пальцах… Вот и уступ уже, только спешить не надо, фора еще о-го-го какая. Поплотней к скале надо, еще плотней… да… вот так. Рыхловат известняк. Ай… сыпется гад… Провал, темнота в глазах, вздох – сумел, зацепился. Ноги в раскоряку, локти ободраны, ладони саднят, голову не поднять… нельзя отлипать от склона… Или можно? Вверх никак, вниз… нет, лучше не думать… Ждать… громко кричать, стараясь не шевелиться и ждать, когда сверху скинут веревку…

…Играем свои роли каждый. Типа опытный такой, ага. А она целка. Первый курс, совхоз яблочный – удачный шанс начать новую жизнь. Знаем мы ее целкость, а то тут ребят нет с ее городишка… Ха. Семиабортная бля… Ленка-вафля. Ну да хуй с ней. Надо же с кого-то начинать? Как на заказ во второй день дождь обложной. В картишки у них в комнате дуемся. И немного одеяльцем прикрылись, ну холодно ведь… Ух ты, сиськи… мааленькие… тёёпленькие…
«Давай вечером приду».
«Конечно приходи, по прогнозу дождь на завтра, у нас почти все девчонки отпускные взяли, мне скучно будет».
Третий час возимся, не дает… А пизда на ощупь какая-то странно неприятная, сырая вся, липкая… Надо бы руки помыть… Больно, ага, так и поверил…
«Люблю, конечно, разве ты не чувствуешь?»… «Ну да, кончил, ты ж не сказала, что туда не надо»… «Да не будет ничего, не бойся»…
Кровь на простыне, вот ведь сука хитрая! Нее… не наебет, пацаны зря пиздеть не будут…

– Пойду картошку тяпать, а ты тут будь, это я вчера специально сделала, чтоб тебе не скучно было, – мама улыбнулась и накинула на шалаш полог.
Зачем сломал этот домик? Она и не видела, как разносил его на части. Почему? Может обида какая всплыла, захотелось сделать неприятное любимому человеку… или вырвалась придавленная воспитанием страсть в разрушению? Она сказала только: «Ну, спасибо, сын», поджала губы и заплакала. Неделю не разговаривала, справедливая ли кара пятилетнему садисту?
…Дернулся и проснулся, мама сидела рядом и обеспокоено смотрела в глаза, гладила по голове:
– Ты чего сынок? Приснилось что?
– Гадость какая-то, мама… гадость приснилась, плохой взрослый сон, – еле удерживал слезы.
– Ничего маленький, завтра у тебя день рождения, мы вместе с папой пойдем в магазин и купим тебе большую книжку с картинками, как и обещали, – она ласково взъерошила мои волосы.
– Мама! Я не хочу книжку, не знаю почему, но я совсем ее не хочу! –  взволновался и попытался встать.
– Лежи, лежи сына, что ты так переживаешь? Не хочешь книжку, купим тебе игрушечный автомат, хорошо?
– Да, конечно, спасибо мама! – потянул руки вперед и поцеловал ее в щеку.

***

– Можешь вернуться в любой из этих моментов, тут ты испытывал пограничные эмоции. Мы сделаем коррекцию по нужному вектору, это твои воспоминания, твой шанс, – глаза седого перестают бегать, он ждет ответа.
Я зажмуриваюсь и долго молчу, затем поднимаюсь, грубо отстраняю старика и кидаю ему через левое плечо:
– Нахуй.
Подхожу к рябому, замершему в углу, хлопаю по плечу:
– Ну и чё там с подхватом, чухан?