Мои руки пахнут копченым салом. Нюхаю их, закрыв от удовольствия глаза. И вижу последний теплый день позапрошлой осени, когда я гостил у друзей в одной отдаленной деревушке. Помню, как беззаботно сидел на желтом поле, средь бородатых охотников, укутавшись в душистом сене (чтоб не холодно), хоть и седели мы у костра, и пили знатный деревенский самогон, который закусывали душистым копченым салом…
    А тут в одном селении убили пятерых поросят. Я долго шел по следам убийц, было видно, как животных волоком тащили по земле (те, должно быть, визжали от страха). След привел в заброшенный сарай, где нашлись лишь «рожки да ножки», и тупой армейский нож, что забыли злодеи…
Оденусь потеплее, скоро осень.

*    *    *
    Обычною я провожал велодевочку до «Шинного завода», в окрестностях которого та проживала. Путь мой лежал через промышленную зону и без того индустриального города. К концу августа пришли ранние сумерки и холодные осенние ветра. Крутя педали, я гнал по пыльной дороге до тошноты известного маршрута, ориентируясь по блеклому освещению фонариков. В спину кололи озлобленные взгляды помойных гопников, что поправлялись пивом у придорожных ларьков ночного Омска. В наушниках звучал меланхоличный голос Леонида Федорова: «не пойду ли я, собирать коноплю-ю-ю-ю, ведь любимой уж нету-у-у-у со мной?..».
    Трубы забытых заводов, пожарные вышки, заколоченные помещения бараков, водонапорные башни, склады промышленных предприятий -  через пейзажи этих достопримечательностей пролегал мой велопуть. В эти странные дни, я отчетливо понимал, что если в ближайшие 2-3 года, мне не удастся кардинальным образом изменить свою жизнь, то я так и сгину в гопической среде заводских труб и водонапорных башен…
    Доехав до своего подъезда, я подолгу крутил переднее колесо (проверял на предмет «восмерок») и, неподвижно вглядываясь в мистическое мерцание спиц, видел себя сквозь дистанцию времени. Видел на каком-то безлюдном пляже далекого побережья, провожая закат земного светила, сидя в кресле-качалке, неизменно с бутылкой рома в руке. И под крик чаек, я вспоминал те странные дни, когда мой нелегкий путь пролегал через жемчужную пыль провинциальных дорог…
*    *    *
    Я вижу, как она, - нагая бегает по конопляному полю Чуйской долины…
Я еду за ней на своем велосипеде и очень хочу ущипнуть за ногу, но она излучает энергию холода и равнодушия.  Я хочу прикоснуться к ее зрелому телу, хочу скатывать с него пластилин конопляной пыльцы своими мозолистыми руками…
    Нас ослепил свет встречной машины и, напугавшись,- мы слетели в кювет. Велодевушка непоправимо сломала шею. В окровавленных ссадинах, я сижу на желтой листве придорожного леса, держа свою бездыханную любовь на руках. Полная луна освещает её бледную грудь. Теперь я могу трогать ее, сколько захочу, трогать ее труп, пока он еще теплый и подвижный, очень трогать, пока он не одеревенел - обильно покрывшись трупной синевой... 

*      *      *
    
    Оставив веложенщину в осенней листве неведомым жителям сказочного леса, я еду дальше крутя велосипедные педали. И улыбаюсь, думая о том, что в скором времени у нас с дядей Сережей появится наша мечта, - Армейский «Hummer» со сверхмощным освещением и громкой связью. Он будет покрыт зловещими рисунками в виде толпы ходячих трупов, и назовем мы его – «Мертвецкий патруль». Салон патруля будет обтянут красным бархатом и кожей, а так же оббит черными породами дерева, - словно высококачественный гроб.     
    Безлунными ночами мы будем выходить на трассы, охотиться на невежественных водителей и мстить за велоподругу, что гниет в осенней листве. Мы будем тихо ползти по обочине встречной полосы и, выждав момент,- внезапно включать все прожектора, что будут размещены на крыше и капоте патруля, при этом сигналить мощнейшим клаксоном и кричать в громкую связь: ебыдок, выколи себе глаза или убей своих детей!!!
По-накури, будем созерцать сгорающие в кювете машины… Оооо, я вижу, как горящие живьем дети тупорылых отцов кричат: папа, зачем ты еблан?!


Антоша МЕФИСТО