Мы в злобе провожаем каждый час,
И ночью простыню грызём от злости,
Собаки так грызут пустые кости,
И Я, внутри, грызёт наружных НАС.
И кажется порою мне, что злоба,
Кайма, что заткала периметр гроба.


- Женька, ты главное не ссы. Греби, работай ногами. Ничего чертяка, я тебя научу плавать, как рыба. Чтобы моряк черноморец, да какого-то головастика не обучил?!
- Дядя Миша, а ты ещё про море расскажешь?

- Жагру надо пилить осторожненько, вот так. До конца не пропиливай, потом тоненьким гвоздочком пробьём. Жагра, это Женька самое главное в самопале. Сделаешь больше чем нужно и останешься без пальцев или глаз.
- Дядь Лёш, а тебе палец самопалом оборвало?
- Неа, это я пьяный подсклизнулся и возле крылечка на снегу поспал малость. Не отвлекайся, а то помогать не стану.

                                                                  ***

- Васильевна, а ты своей корове-то скажи, пусть сука стриженная, на мою капусту не зарится. Я не посмотрю, что ты мать-героиня, обоим сковородником бошки порасшибаю. И тебе и корове твоей гуляшшей.
- Чё это у меня корова-то гуляшшая? Ты говори, да не заговаривайся лярва продмаговская.
- А то? Я ведь всё вижу. Как твоя шалава на мово быка поглядывает. Вся в хозяйку!
- Ну, всё пизда нестроевая, ты у меня допросилася…


Скандалу этому, если верить современникам, почитай без малого сотня лет. С чего он начался? Да толком-то уже никто и не помнит. Говорят, что когда-то, ещё при последнем царе, схлестнулись две соседки, Антонина и Прасковья. То ли мужика не поделили, то ли ещё какая беда приключилась, а только с тех пор срать соседке в палисадник, стало делом родовой чести.
Уже перемёрли с той и другой стороны все виновники, уже царю, чекисты снесли буйную головушку, а, мстя кровавая так и осталась жить поживать, да дерьма наживать. Благо, что хоть мужики пока в эту междоусобицу не встревали. Пока…

Все же знаем прекрасно, ну что нам делить с теми папуасами, которых вывел Миклухо-Маклай, скрещивая себя и макаку. А вот с соседом всегда есть о чём поговорить, есть, за что в харю вцепиться. На то он и сосед. Жаба мерзкая!

Столкнуть соседского кота в колодец, это ли не счастье?! Никто ясно дело Катерину к этому не подбивал. Само получилось, спонтанно. Просто пришла утром по воду, а тварь подлая сидит себе на срубе и башку о доску козырька чешет. Увидел Катерину, и ну извиваться. Типа погладь меня здесь, а ещё вот тута. Ну и погладила. Только смяргал удаляющимся воплем. А Катерина радостная и в приподнятом настроении побежала на ключик.

Кота достали через полчаса. Мокрого насквозь, слипшегося и противного. Доплавался Ихтиандр херов. Светка, хозяйка его, полчаса бегала по всей окраине и орала, что её Барсик посклизнулся и упал в бездну. А Катерина тем временем сидела дома и тихонько радовалась, светлой бабьей радостью. Мелочь, а как сердечку приятно!
Зато уже на другой день Катька пожалела о своей пакости, да только сделанного в зад не воротишь. 

Трезорка сызмальства любил косточками побаловаться. Да какой же пёс этого не любит. А тут выходит Катерина с утра во двор, а чего-то не хватает. Пусто как-то и неухожено. А Трезорка лежит себе на грядке, между укропа и петрушки, и вроде как не шевелится. Катерина только лишь ухватившись за верного сторожа, поняла, холодный. Холоднее не бывает. Заголосила Катерина на всю округу, запричитала, а толку-то:
Зато в соседнем дворе, её антагонистка Светка затеяла стряпню на радостях. Предварительно вымыв руки от остатков крысиного яда.

Потравленный огород, перебитые вроде как нечаянно горшки, стираное бельё на верёвках в кляксах свежей грязи. Вот далеко не полный список бабьих радостей, скрашивающих быт и невзгоды социалистической действительности. Казалось, что конца и края не будет этому противостоянию. Но, господин случай распорядился иначе. А может просто на небесах устали взирать на это безобразие. Которое более всего походило на отправление естественных надобностей в стойке на руках.

Погожим летним вечером, когда вся деревня отмечала праздник чьей-то там независимости, две враждующие семьи, воспользовавшись, случаем, отдыхали каждая на своей территории, на сколько им позволяли вдохновение и фантазия. И там и тут, прямо под открытым небом были накрыты столы. Простая и немудрящая закуска, такие же напитки. Брага да самогонка. Что ещё людям надо для отдохновения от трудов праведных.

Между столами было метров сорок, и вроде бы друг другу пирующие не мешали. А началось всё с песни. Где-то в начале было слово, а здесь песня, стало быть, явилась камнем преткновения.
Катеринин муж Лёха отслужил срочную в бронетанковых войсках, а после армейки устроился в родном колхозе, конечно же, на трактор. Пахал от зари до зари, в дрязги извечные не вмешивался. С соседом и другом детства Мишкой здоровался и оба делали вид, что ничего не происходит.

А Мишка в свою очередь отмантулил на Отечество и товарища Устинова на Черноморском флоте и уволился в запас старшиной второй статьи, с большого противолодочного корабля. Работал электриком, звёзд с неба не хватал. С Лёхой был ровен и по-соседски приветлив. Не пускать же с братухой юшку из-за баб.

Когда пирующие стороны налились спиртным под завязку, начались разговоры на повышенных тонах, прибаутки и песни. Это Катерина затянула любимую Лёхину песню про трёх танкистов. Муж и остальные гости с удовольствием подхватили десятком лужёных глоток. Песня зазвенела и взвилась над вечерней деревней.

И надо же было такому случиться, что именно в это же самое время, Светка, чирей ей на язык, завела любимую мужнину флотскую про девятый отсек. Примерно в течение минуты пирующие пытались переорать сопредельную сторону. С одной стороны плетня неслось: …в эту ночь решили самураи, перейти границу у реки…
А из-за плетня им не в такт и вопреки, отвечали: …только запах чужой мысли вдруг оборвал, что такое, несёт вроде дымом…

Самогонка, смешанная с брагой, вещь неудобоваримая и мало того, крайне опасная. А тут ещё бабы подзуживают. Зундят на ухо, словно мухи навозные.
- Мишк, а веть оне специально дразнятся. Мол, видали мы флотских, говна-то…
- Лёшик, мне кажется или эти скоты назло нам песню ломают. Типа тракторист сраный, кому ты нужен со своим мазутом…

Ударила сивуха в дурные головы, и началось то, что рано или поздно должно было случиться.
Первым из-за стола поднялся кряжистый и немного косолапый Мишка. Словно чуя перестановку на сопредельной стороне, поднялся с лавки сухой дровощепистый Лёха. Песни прекратились, стороны замерли в предвкушении народного развлечения. А мужики уже сошлись посередине и уперевшись руками в плетень, ломали друг друга глазами.

- Ну, что портяночник сраный, может нашу споём на два голоса, - пробасил Мишка. – Давай подтягивай, потом случая не представится. Приобщишься дерьмо к Морфлоту, хотя никогда жабе не плавать под парусом…
- Да нет брат мой, жопа в ракушках. Это ты сейчас споёшь то, что я тебе позволю, прогундел Лёха. – Давай запевай гавно, нашу, конкретную. На поле танки грохотали…

Глаза мужиков уже давно налились кровью, требовалось всего лишь одно слово, и оно прозвучало. Орала, конечно, Катерина, кто ж ещё.
- Да врежь ты уже ему Лёшик, видишь кочевряжится водоплавающее…

И вот уже плетень, жалобно хрустнув, рухнул под весом двоих неслабых мужиков. Какое-то время два воина ломали друг друга на манер борцов, но Лёхе удалось отстраниться, и сильнейший удар бросил Мишку навзничь прямо на грядки. Бросил, но не убил же. Мишка вскочил и кинулся в атаку. Замелькали кулаки, в воздухе слышался треск, надсадное пыхтение и хрип. Наконец двое сцепившись крепче родных друзей, рухнули на землю.

Эта арматурина, к которой Светка привязывала козу, торчала тут с незапамятных времён. Вот на неё и упал всей своей тушей Светкин мужик, Мишка-черноморец. Когда он успел выхватить из-за пазухи нож, никто не заметил. Но только арматурина и стальная полоска остро отточенной стали, достигли своих жертв одновременно. Хрюкнул Мишка горлом, и полетела его душа в небеса, а может к морю чёрному да глубокому. А на нём угомонился танкист Лёха, из пробитой груди которого торчала рукоять соседского ножа.

Так и лежали они в уплотнившейся тишине. Два соседа, два друга детства. Вместе росли, мужали. За девками Пожвенскими ухлёстывали. Дрались за них, иногда спину друг дружке прикрывая.
Лежали, обнявшись, как родные братья. А по деревне нёсся душераздирающий визг двух глоток. Монтекки и Капулетти, круг замкнулся…

26.07.08 г.