Библиотека была пуста. До закрытия ещё оставалось больше часа, но с утра хмурившееся небо, разродившись, наконец, под вечер ливнем, не располагало к прогулкам. Обычные для такого времени посетители разумно предпочли теплые кресла перед телевизорами и кухонные чаепития с газетою в руках, нежели добираться до библиотеки под зонтами, перепрыгивая лужи и обнажившуюся грязь. Обычно часов с 10 утра и до 6 вечера в залах было людно, к вечеру же движение, столь нервировавшее весь рабочий день гардеробщицу, утихало. Словно выжидая этого момента, появлялся седоволосый старик, этакий эталон вежливости и обходительности с женским полом, за что работницы в годах, коих было большинство, не чаяли в нём души, а молодые побаивались и старались избегать. Появлялась какая-то неразговорчивая женщина, обходившая стеллажи и уносившая домой то Мопассана, то вдруг Павича, то вообще что-то непонятное, выписанное из каталога и пылившееся почти полвека в хранилище. Никакой закономерности в её выборах не наблюдалось, да и навряд ли таковая была - однажды она долго изучала раздел с дамскими романами, а выбрала в итоге со стеллажа "Франция" де Сада, вероятно подкупившего её названием "Жюстина". Часто заходил худощавый парень - студент, которого девушки-библиотекарши боялись больше, чем докучливого старика. Глядя на него, почему-то сразу всплывал образ Раскольникова, и девушки в разговоре о нем сходились на единственном прилагательном - "мерзкий". Сейчас же залы были пусты, и Марина, сидя на своем рабочем месте, от нечего делать скребла ногтём подставку для карандашей, вмонтированную в библиотекарский стол. Дождь не утихал, и едва слышное потрескивание ламп дневного света на потолке в совокупности с ливнем за окном создавали в читальном зале какую-то бледно-зелёную меланхоличную атмосферу.

- Кто бы это мог быть? - из глубины коридора донесся звук хлопнувшей двери. Марина в шутку скрестила пальцы на руках и молитвенно глянула на потолок - возраст ей еще с натяжкой, но позволял причислять себя к "девушкам" (обращение, которое, она подозревала, через пару лет станет восприниматься ею как лестный комплимент) и недолюбливать завсегдатая-старика.

- Здравствуйте! - Незнакомый мужчина, войдя в зал, остановился около дверей и внимательно осмотрелся по сторонам, словно пытаясь найти здесь кого-то ещё, кроме сделавшей вид, что читает книгу, Марины. Марина оторвала глаза от бесполезно прочтенного несколько раз слова "перелетела". - Здравствуйте.

Мужчина учтиво улыбнулся в ответ, развернулся и, достав из кармана пальто ("Неужели гардеробщица не на месте?" - пронеслось в голове у Марины) связку ключей, закрыл на замок дверь с внутренней стороны и щелкнул выключателем, погасив в зале свет. Марина изумленно привстала со стула: "Извините, вы, наверное, элек…", но тут же осеклась - зачем бы электрик, которого ждали с самого утра, стал закрывать за собой дверь? Да и ключи от зала были только у неё и у сторожа. Мужчина стоял у входа и молча смотрел на Марину. На вид он был чуть постарше её самой. Когда он проходил мимо стеллажей к столу Марины, в движениях его почувствовалась явно солдатская выправка. Марина стояла на месте, внутренне борясь с желанием закричать, и глядела широко раскрытыми глазами на улыбающегося незнакомца. Остановившись посреди зелёного ковра, на углу которого стоял Маринин стол, мужчина некоторое время что-то искал во внутреннем левом кармане пальто ("Сейчас точно закричу…"), и в итоге выудил оттуда какую-то синюю статуэтку, которую торжественно, и словно боясь разбить, поставил на стол перед отшатнувшейся Мариной. Статуэтка, вероятнее всего, была небольшим, сантиметров 15 в длину, драконом (были различимы два изогнутых крыла), но из-за отсутствия, присущей всему китайскому и так завораживающей европейцев, вычурности, она больше походила на синюю рептилию, застывшую в животном сне.

Мужчина стоял поодаль и, как будто впрямь зашел именно за этим, изучал в полумраке полку "Литература школьной программы". Марина мысленно досчитала до пяти в надежде успокоиться - иногда помогало. - Вы к кому? - пришедший ей на ум вопрос был явно дурацкий, но за имением других вариантов, она решилась и на этот. Мужчина, казалось, уже не обращал на неё никакого внимания, просматривая оглавление какой-то книги, взятой из глубины стеллажа. Это одновременно и успокаивало и еще больше настораживало Марину. Она, пересилив себя, взяла статуэтку и протянула её незнакомцу: "Заберите. Это моё рабочее место и украшения здесь не нужны.…Вы слышите меня?…Я к вам обращаюсь. Объяснитесь, в конце концов, что вам здесь нужно.… Что вы там рыскаете? Я же с вами разговариваю!…Некрасова еще в школе надо было читать, а не шляться потом по библиотекам… У меня вот был физик, которого мы с девчонками прозвали Сифилий, потому что его звали Василий Сафронович и он всегда мыл руки перед едой в столовой… Все думают, что я сама доброта и пытаются делать гадости, но я помню всё!… Я даже помню, как я радовалась, когда меня пацан какой-то обозвал на улице сукой. До этого я слышала, как старших девчонок пацаны суками называли. А я всегда завидовала. Думала, вот когда вырасту большой, то меня тоже будут называть сукой… И омлет я всегда выплёвывала в коробку для мусора. Пододвигала поближе, делала вид, что жую, а сама в неё выплёвывала… Как галстук пионерский завязывать, тоже до сих пор помню: берешь, делаешь вокруг шеи как будто сначала на узел обыкновенный, а потом петельку такую - хоп, и просовываешь туда, а потом затянула аккуратно, чтоб не как попало было, а красиво, аж в зеркало себя охота поцеловать… А ты, пидарас, зря подумал, что я испугаюсь. Тебе, наверное, и ебала-то никто в жизни не бил. Ну, че ты там отвернулся? Признавайся, били тебе ебало так чтоб в кровь и мясо, а потом три месяца под капельницей и жрать через трубочку и срать под себя, потому что медсестры в ординаторской с мужиками из палаты напротив ебутся, а ты смотришь на утку около кровати и из-за гипса повернуться не можешь. А сестра старшая потом на следующий день приходит и яблочный сок с печеньем приносит, размалывает в соке печенье и этой хуйнёй тебя с ложки кормит, и молчит, потому что она всегда молчит, а я за неё, дуру, пиздюлей от пьяных чурок получаю и целка моя в двенадцать лет порвана…"

Мужчина спокойно смотрел на Марину, которая прижала статуэтку к груди, словно это было распятие, и кричала, воинственно выставив вперёд голову. Марина на некоторое время смолкла, шумно перевела дыхание, потом упала на колени и, мелко переступая, двинулась на незнакомца, предусмотрительно отошедшего для отступления к проходу между стеллажами.

- Ты знаешь, сволочь, что такое хуй во рту?!! Конечно, откуда тебе знать?!! Сам только горазд свой член девкам за щеки совать… Что б ты, сука, знал, я первый раз парня всего обрыгала, когда он мне свой хуй в рот засунуть вздумал. Иди сейчас и попроси нашего сторожа, деду Колю, чтоб он тебе хуй в рот запихал! Тогда, сука, поймешь… Муженёк мой бывший, наверное, хуй во рту за десерт считал. Год почти вместе жили, когда узнала, что эта скотина пидарасится со своим шефом. Голубок ёбаный!… А я от него уже третий месяц носила под сердцем. Когда поняла, какая он тварь, то все окна дома подносом выбила. На унитаз встала и локтём себе по животу со всей силы пару раз, а потом рукою туда так, пальчиками, и снова по животу, чтоб не выродить на свет божий еще одного пидора… Соседи на шум стучатся, звонят, а поздно: присела на корточки и на эту жижу кровавую смотрю-не налюбуюсь и смеюсь! Громко смеюсь! Смеюсь, плачу и затылком о стену ебошусь…

Марина медленно подползала на коленях к мужчине, но тот все время отступал назад. Неожиданно она издала протяжный, напоминающий собачий, рев, переходящий в поскуливание, и встала на четвереньки, сжав статуэтку в правой руке. Мужчина зачем-то одобрительно кивнул ей головой. Марина продолжала передвигаться, правда на четырех конечностях уже несколько быстрее, так видимо и не оставляя своего намерения добраться до незнакомца.

- Когда ешь суп, в него надо сперва плюнуть… Иначе можно отравиться… С мужиками есть из одной тарелки нельзя… Иначе можно отравиться… Целовать их в рот ни в коем случае нельзя… Иначе они могут специально отковырнуть языком со своего нёба личинок и незаметно поселить их в тебя… Ебаться только с женщинами и собаками… А лучше дрочить… Огурцами, бананами, колбасой, ножками от перевернутых кресел, нагретыми под горячей водой столовыми ложками, бутылками, кроличьей лапкой, душем, пылесосом, свернутыми в трубку журналами, руками, пальцами, ногтями… Ёлочными игрушками, лампочками, фужерами, статуэтками…

Марина вдруг замолчала и застыла на месте. Мужчина остановился и подошел ней настолько близко, что та могла уже запросто схватить его за ногу, если, конечно, этого добивалась Марина своим преследованием. Она мельком глянула на правую руку, в которой сжимала дракона, затем опять громко и как-то победно проскулив, ловко перевернулась на спину. Лежа, и по-прежнему не выпуская из реки статуэтку, она довольно быстро справилась с длинной черной юбкой, ловко стянув её с себя и отбросив ногой в сторону. Затем она принялась низко хрипеть и извиваться, пытаясь стянуть с себя белые в розовый цветочек трусики. Какое-то время ей это не удавалось из-за судорожной спешки и занятой руки. Наконец Марина с ними совладала, оставив, правда, их висеть у щиколотки левой ноги. Оставшись лишь в темно-синей блузке, сквозь которую угадывался рельеф лифчика, она закинула назад голову с закрытыми в садо-мазахистской истоме глазами, раздвинула ноги и резким движением ввела статуэтку себе во влагалище.

- Облака на снегу…- Марина мямлила себе под нос пересохшими губами, сквозь её опущенные веки были видны ломаные траектории движения глазниц. - Тихий-тихий ручей… Он течет ни о чем… Утекает ничей… Он в ничейные камни…В ничейной траве… Под ничейной землей… Он в своей глубине… - Она начала плавно гладить себе грудь, волосы на лобке, живот, иногда тихо взвизгнув, обхватывала себя за голову и принималась подергивать свои густые каштановые волосы. Вскоре она затряслась всем телом, задвигала животом и через секунду замерла на полу, изредка ловя ртом темный, пахнувший книгами, воздух.

- Сидеть! - неожиданно громко приказал мужчина. Марина тут же задрыгала в воздухе ногами, пытаясь руками опереться о пол. Через пару секунд она на четвереньках сидела около ног незнакомца, по-прежнему с закрытыми глазами и слегка приоткрытым ртом. Сзади из её половых губ виднелись лишь две синие лапки дракона и загнутый вправо хвост.

Мужчина не спеша направился к библиотекарскому столу. Марина, ни на шаг не отступая от его левой ноги, довольно ловко и даже грациозно передвигалась на четырех конечностях. Из стола он вынул два отделения с регистрационными карточками читателей и вывалил их содержимое на пол.

- Ищи! - скомандовал мужчина. Марина, взвизгнув, подпрыгнула к куче и принялась её суетливо обнюхивать, разбрасывая руками в разные стороны. Иногда она поднимала какую-нибудь карточку, но секунду поводив по ней носом, откидывала и вновь набрасывалась на оставшиеся. Незнакомец достал из пачки сигарету и закурил, равнодушно глядя на мелькавшие лапки и хвост статуэтки. Наконец, в очередной раз обнюхав карточку, Марина слегка подпрыгнула, еще раз обнюхала и, по всей вероятности убедившись в результате, взяла её в зубы и подползла к мужчине. Тот улыбнулся, погладил Марину по голове и, полушутя шлёпнув её по губам (Марина игриво не разжимала зубов, словно намекая, а попробуй теперь отбери!), взял из её рта карточку, в верхнем правом углу которой сквозь трафарет была выведена жирная буква "Р". Он внимательно изучил карточку с обеих сторон, хмыкнул: "Музыкант что ли?" и, достав из кармана паспорт, положил её между обложкой и первой страницей с надписью "Паспорт гражданина Союза Советских Социалистических Республик. Вологодцев Герман Павлович".

Он еще раз погладил Марину по голове, обошел сзади и аккуратно вынул статуэтку. Марина повалилась на бок и замерла на полу без чувств. На её блаженную улыбку упал выглянувший из-за тучи багряный луч закатного солнца, которое, вскоре после ухода Германа, осветило кровью весь читальный зал.