Пока в Швейцарии не запустили калайдер, и черная дыра не поцеловала нас с вами взасос, расскажу о человеке, который уже там. В черной ли дыре, в земляной яме, или в приемной у того, кого избранная нация опасливо обзывает Б-г, Г-дь. Мне так вот  кажется, мой герой в печке сидит - вернулся в свой 41-й год. Маленький контуженый мальчик – без слуха, зрения, сознания и судьбы.
Впрочем, по порядку.

Что такое трудное детство? Ну, вы скажете – неполная семья, мама-папа алкоголики, во дворе пиздят кому не лень, гребаные учителя…
Фигня. Вот у доцента-психиатра Оси Гирича правда было трудное детство. До 1941-го, Гирич, как все нормальные еврейские мальчики, жрал куриный бульон и титьку мамкину сосал. У них, у местечковых, так было принято – до школы детей грудью кормили. Это мне бабушка рассказывала: сидит жидовка, из одной дойки грудной детеныш наяривает, а ко второй подбегает семилетний мальчик - отсосал и умчался в футбол играть. А еще они маленьких пацанов очень смешно наряжали: бархатный костюмчик, а между ног – дырка, из которой торчит обрезанный писюн. Это чтобы не обоссал дорогую вещь. Можно, конечно, и обосрать, но видать, мамаша перед тем, как обрядить поца в клифт, делала ему соляную клизму.

Так вот, летом 41-го в Белоруссию вошли немцы. Ну, и началось – гетты-хуетты, газенвагены-хуягены, ни тебе мамкиной сиськи, ни синагоги, ни мацы. Евреев перманентно отправляли к тому самому чуваку, которого они боятся называть - то ли к Боре, то ли к Бене. Вобщем, большая охота, которая до сих пор немцам аукается холоКОСТЬЮ в горле, была в самом разгаре.
Если с «Б» избранцы хорошо замаскировались, то от немцев - хрен спрячешься. Пришли они со шмайсерами и на хуторок, куда предусмотрительно съебался сапожник Гирич со своей многочисленной кодлой.
Рассвирепели фошисты страшно. Они ожидали, что в такой запинде наткнутся на партизанен, паебут комсомолок, вздернут пару колхозников, а тут на тебе – жидовский выводок! Поэтому никаких вас ис дас и хенде хох не было. Было как в старом анекдоте про Чуду-Юду:
-Юде? Фойер!
Постреляли весь выводок за минуту, на выходе бросили в избенку гранату и ушли.
В этой мясорубке умудрился выжить младший, трехлетний Ося. Маманя, завидев фашистов, сунула мальчишку в печь. Как мочили родню, наш психиатр еще помнит, как рвануло – уже нет...
Ну, а дальше была добрая белорусская тетка, бритая наголо башка, чтобы фашисты кудеречков не заметили, вопли: «Тиф, тиф!», от которых немцы мухой съебывались из избы.
Спасла тетка Гирича-младшего на голову будущих студентов. Закончил поц школу, мединститут, уехал в Сибирь и многие лета преподавал психиатрию.
А что ему еще делать? Крыша у Гирича нахуй снесена немецкой гранатой. То есть, она у него, с одной стороны, уникальная – четыре языка, креативное мышление, блестящее знание предмета, лекции, на которые народ сбегался толпами. Но заебы!..
Во-первых, этот ашкенази всегда перебирал янтарные четки. Видимо, из-за невроза навязчивых движений – руки надо было куда-то девать. Кстати, это частая патология, ну, вы знаете – кто ногти грызет, кто в носу ковыряется, кто прядь на палец наматывает, кто всю жизнь поддрачивает. Мало людей, которые могут засунуть руки в жопу и смирно сидеть.
Четки были чутким барометром Осиного настроения. Вот ты отвечаешь на экзамене про какие-то циклотимии, реактивные психозы и прочую лабудень, и вдруг видишь, как скорость перебирания четок увеличивается, голубые глаза лезут из орбит, зубы скрежещут…
Лучше заткнись, студиозус! И быстро, пока он не ухватил твою зачетку и не хуйнул в коридор, а то и в твою тупую башку. Это была Осина любимая фишка.
Девочек Гирич любил больше, чем мальчиков. Если девица плела всякую фигню, доцент пытался вести себя «сдержанно» – не вздрачивал четками, не швырялся, а брал зачетку, аккуратно отгрызал от нее кусочки и сплевывал на пол.
Понятно – от таких манипуляций девочки съезжали пацтол.
Кстате, мне повезло – мы с Гиричем сошлись на почве польского языка. Мы с ним на экзамене по психиатрии песню пели:
- Сидела на дембе,
  Длубалася в носе,
  А людисько гвупе
  Мыслело, же в дупе!
  Гой-да!

Это означает:
Сидела на дубе
Ковырялась в носу,
А дурные люди
Думали, что в жопе!

А еще мы пели:
- Як мне кохаш, то мне беж
  Хуч за склянечку вудки,
  Бо мне коха цала веж –
  Слепы, горбаты и крутки!

А это значит:
Если любишь, бери меня
Хоть за рюмку водки,
Потому что меня ебет вся деревня –
слепой, горбатый и маленький.

Юным особам Гирич часто задавал вопрос по алкоголизму:
- Пришли к тебе в гости два кавалера. Ты им поставила бутылку. Выпили они по 100 граммов, один – хуяк, берет гитару и диким голосом поет. Чего-нибудь типа «Милая моя, солнышко лесное». Глазки тебе строит, живенький, готов ибацца хоть всю ночь подряд.
Второй… Где же фтарой? А он уже обрыгал тебе финский унитаз и при этом обосрался. За кого из двоих замуж пойдешь?
- За первого… - попадает на провокацию барышня.
Вы думаете, Гирич объясняет тупой телке, что такое фермент алкогольдегидрогеназа? Вы думаете, он говорит ей о наследственности, о том, что спирт – это йад, и что только генетические алкаши в молодости не блюют от водяры?
Ага.
Контуженые гласки Гирича сходятся к переносице, из горла - орлиный клекот:
- Пока я живой, будешь работать санитаркой, овца!
И ставит девочке в зачетку жирный кол.

Умер Гирич совсем недавно - в воде. Зашел в горную речку Ману – остановилось сердце. Хорошо, что забрала его не горячая, а холодная стихия. Хорошо, что не в 41-м, а через много-много лет. Мы, его студенты, опечалились – таких ебанутых и талантливых больше не будет.
О смерти Гирича мне сообщила однокурсница Ирка. Долго, по коровьи вздыхала в трубку. Уж ей-то Ося – отец родной. Так получается. Все мы помним забавную историю Иркиного замужества...

Вот как это было. Жил в общаге Юра Цих - немец. Добрый, интеллигентный парень, сегодня – классный стоматолог.
Прославился он забавным дефектом речи. Бывало зайдешь в гости, а он:
- Тыр, матло, колбата – кутайте ребята!
Так его и звали – «Тыр, матло, колбата».
А потом Юра получил еще одно погоняло. Свалила группа из колхоза на неделю раньше и в полном составе получила выговор.
Во первых строках студиозусы прочитали:
«За… такую-то поебень… объявить выговор – ЦихуЮ…»
С тех пор все говорили: «ЦихуЮ – все похую!», а к Юрику прилепилось – Цихуй.
На самом деле Юрке было далеко не все по хую, а особенно Ирочка – красотка, легкоатлетка, курсовая звезда. Горделивое существо на Юрика если и глядело, то как-то раздраженно.
И вот Ирке исполняется двадцать. И в ее квартиру приглашаются гости. Один из них, неожиданно – Юра Цих!
Парень в ахуе. Мы всей общагой собираем Юрку к принцессе. Кто котлы притаранил, кто галстук, кто за цветами сбегал. Собрали влюбленного олуха. И на последок кто-то из парней налил 100 граммов чистейшего спирта. Для смелости.
И это был писдец.
Цих подошел к дверям, за которыми во всю шло веселье и мохнатые кобели водили хороводы вокруг красавицы Ирки. На звонок вышла мама именинницы. Юра протянул ей веник, попытался открыть рот, ну, типа: «Потдравляю ват такой ниибатта ахуенной дотерью!», и начал блевать. На маму, на стены, на пол…
В коридор выскочила толпа. Возникла немая сцена.
Мама отмыла Юрика, уложила отдыхать. А потом говорит дочке:
- Выходи-ка ты за него замуж. Чует мое сердце – хороший парень.
- Ты, мама, прямо, как Гирич, - вздохнула Ира.

Юра с Ирой действительно поженились.
И все у них здорово, как и предсказывал больной на всю голову Гирич.
Пусть будут ему пухом – земля, огонь, вода, черная дыра.