Третья ночь прошла так же, как и две первые, в луже собственного вонючего пота, со взглядом, завороженным медленными движениями лопастей вентилятора. Из полузабытья вырвал лишь утренний вопль муэдзина, многократно усиленный матюгальником на минарете мечети, вой-вопль, рвущий отекший мозг, подбрасывающий тело на каких-то инстинктах с кровати. Рывок до холодильника, рывок дверцы на себя, рывок бутылки и рывком проталкивание вискаря по сгоревшему пищеводу – утро, десятый день штопора, проклятая Богом и людьми страна. Медленно оседаешь на пол, тупо смотришь, алкоголь встряхнул немного, но понимаешь – это полумера, и ужас подходит, хочется вырубить сознание, полностью отключить голову. На периферии мыслей крутится, как заевшая пластинка: «Продукты распада алкоголя связываются в организме водой». Хлещешь из-под крана, вонючую, пахнущую хлоркой воду, да что она свяжет! И опять – сидишь на полу, встать, идти нет возможности, да и куда? Еще рывок, еще сотка в брюхо, рваный полусон, рывок, полусон.

Самое страшное живет у человека в голове. Самые навороченные фильмы ужасов сосут с проглотом у картинок, которые выдает отравленный мозг, заботливо набитый в такую тесную черепушку. Он отек от воды с «продуктами распада», ему плохо, он дергает хозяина, подсовывая ему всякое. Древний, старше самого человечества ужас, темный и непонятный, ориентируясь только на ему известные вешки, заставляет звучать в голове хоралы, крутит перед закрытыми глазами страницы текста, вполне связного, этот текст можно даже скролить и читать в любом направлении, а затем хоралы, достигнув крещендо, обрываются – и по невидимому сигналу тебя пружиной выстреливает с кровати, тело трясется, ноги выделывают затейливую кукарачу, а в голове только одно – аааааааааа, и потом мысли пропадают совершенно, и ужас, тот самый, непонятный, берет тело уже под полный контроль, заставляет выть, корчась на полу, как вырванный зародыш, я слышал, такое желание возникает при артобстреле, и превратиться в мураша, и под землю, под коряги, скрыться, и не можешь, и не уйти от той твари, которую сам в себе поселил, и нет выхода, и отчаяние, и лишь где-то вдалеке мелькает трезвое: «Допился? В окно только не вздумай и мебель не покруши, хуй расплатишься за номер. И вообще, самолет завтра, домой летим». А древний, темный все не отпускает, человеческое все больше истончается, как туман на ветру и часть сознания холодно наблюдает со стороны, как зверь берет верх над человеком, разум сдает последние позиции и безумие одолевает…

Попустило, вроде. Легче стало. Потрясывает немного, правда, но уже тушка и голова под контролем. Еще соточку? Да не вопрос, может полегчает. А теперь – гулять, ходить по улицам, заглядывая в лавки и магазинчики, пить воду по дирхаму за бутылку литрами, прятать за очками-хамелеонами безумные красные глаза вампира-параноика, стирать ноги на базарных площадях, стоять на набережной – только бы не в гостиницу, в темный склеп, наглухо заштукатуренный плотными шторами, с вентилятором на потолке. И так – сутки, нам еще день простоять да ночь продержаться, да на самолет сесть. Пресвятая Богородица, не дай сгинуть на басурманщине…

Шмыгающих котов, чертей не ловили? Да нет, как-то не приходилось. Уже когда на подлете к Шери кто-то из полупьяных соотечественников включил Гайдна на айПоде с колонками, подумалось: «Слуховые? Должны ж коты с чертями быть!». Нет, не в этот раз, в этот – пронесло, занавеска, скрывающая сумерки, лишь только чуть-чуть распахнулась, показав, что там, за пределами разума, есть то, чего лучше не знать. Маленькая щелочка в параллельную сюрреальность, окошко, выходящее на изнанку сознания. Есть двери, которые не надо открывать. От себя добавлю – есть и окна, в которые не стоит заглядывать.