Переход Суворова через Альпы видели?
Ну, или хотя бы участвовали?
Так вот, сватовство Мони Эйхенбаума к Леане Сохадзе немногим уступало этому батальному полотну: сплошная экспрессия!
Разве что штыковая атака прошла где-то поодаль...
Зато громы и молнии летали, как ошалелые!
Холодный сапожник, дядя Йося Кырчану, сказал однажды: каждый Вий дождётся своего Гоголя! На этот раз своего Вия дождался полицмейстер Сохадзе.
Старый служака привык считать себя человеком взвешенным и упорядоченным. В его семье никогда не били горничных по лицу и даже не хлопали громко дверью.
Но когда Моня, сиротинка Божья, запинаясь и переступая по ковровой дорожке потрёпанными башмаками, изложил цель своего прихода, полицмейстер взвился, как воздушный змей в восходящем потоке!
И поскольку Моня отказа по поводу сватовства категорически не принял, в доме развернулась подлинная битва Самсона с филистимлянами.
Впрочем, Леана, как истинная Далила, сразу же овладела ситуацией.
Она щёлкнула Моню по носу и взвизгнула так громко, что все умолкли.
– Я уезжаю к тётушке в Анкару, – сказала Леана.
Лёгкое облачко, которое заметил только Моня, пробежало по её нежному личику, чуть зацепившись за носик с лёгкой горбинкой.
– Рейс в следующий четверг, –  продолжала Леана, пребывавшая как бы в лёгкой задумчивости, однако продолжающая наблюдать исподтишка за непрошеным женихом. – Вернусь через два месяца... Тогда и решу, за кого замуж выйти!
Моня лихорадочно высчитывал: сегодня суббота... остаётся четыре дня, чтобы собрать деньги на билет. Он должен ехать вместе со своей возлюбленной!
Что вы смеётесь? Жизнь влюбленного – это мечта о несбыточном...

Двор Моти на Пересыпи принял живейшее участие в судьбе ухажёра.
Старый Нечипайло, ветеран морских битв, целыми днями ожесточённо сипел в пустую трубку. Тётя Софа выбивала ковры, словно надеясь вместе с пылью изгнать, как экзорцист, из полицмейстера гордыню и непокорство.
Даже дедушка Циммерман, улыбаясь, словно младенец, беззубыми розовыми дёснами, принёс откуда-то потрёпанную картонку.
Послюнил химический грифель и вывел на картонке кривыми печатными буквами:
«Евреи города Одессы! Объявляется подписка на билет в один конец для Мони Эйхенбаума. Моня сирота и влюблён, как баран...»
Подумав, Циммерман отрицательно замотал головой и вымарал последнее слово, исправив его на «Ромео». Затем он вышел к воротам и, оглядевшись, прикрепил картонку между редких кольев изгороди. Воззвание старого Циммермана не собрало, правду сказать, ни копейки, хотя и вызвало немало зубоскальства...
Между тем полицмейстеру Сохадзе и без того приходилось несладко. Как назло, именно его участку выпало несение караульной службы во время визита важных французских гостей к нефтяным негоциантам... 

...Стоило мясоедовским жуликам Зибен-Ахту, Ключарю и Сене-Сочи увидеть компанию заграничных чижиков с дамами, разодетую даже шикарнее, чем одевается дамский куафер Яша Глечик, у аристократов удачи моментально зачесались ладони!
Ну, а когда у Зибен-Ахта чешутся ладони, всякий на Привозе скажет –  держитесь крепче за кошельки... Хотя, если честно, это вряд ли поможет.
И вот громадный Ваня-Ключарь, шлёпая вперевалку по Французскому бульвару, толкает широченным плечом рохлю-француза. Тот испуганно отшатывается прямо на приземистого Сеню-Сочи... а сзади, разумеется, налетает спешащий неведомо куда Зибен-Ахт.
Для того, чтобы остаться после этого маленького инцидента при кошельке и наручных часах, французу не помогло бы даже притвориться швейцарским сейфом.
Французы, между тем, народ склочный...
Тем же вечером в делегации зреет международный скандал.
И полицмейстер Сохадзе получает сразу два пакета с нарочными.
Один пакет, от губернатора, предупреждает об угрозе прекращения важного международного визита со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Другой – что у полицмейстера свободно найдутся время до утра и триста рублей, необходимые для выкупа награбленного.
Жулики тоже кое-что понимают в международных осложнениях. Если есть кому наставить ходящих путями неправедными на путь истинный...
Полицмейстер что-то взвешивает на невидимых весах. Наконец, второй нарочный, смущая полицмейстера прицельным сморканием из одной ноздри, получает искомые триста рублей и скрывается в сумерках.

Полицмейстер Сохадзе вовсе не так уж наивен по натуре и хорошо знает своё дело.
Любому, кто смыслит в сыскной работе, очевидно, что барахло с залётного фраера сняли либо люди Пети-Метронома, либо архаровцы Котика... то есть, пардон, Фимы Барабанова. Впрочем, Котик последнее время работает под аристократа и обчищает пузатых фраеров вместе с супругами и содержанками только в знаменитом Оперном театре...
Наконец, клиента могли сработать Зибен-Ахт со товарищи.
Тут и выбирать не из чего! 
Но если с деньгами полицмейстера что-либо приключится, жулики знают: Одесса будет месяц дрожать от облавы. Прямо хоть Привоз закрывай!
И тогда воры сами отдадут потерпевших...
Ближе к полуночи раздался стук в дверь, и вышедший на крыльцо своего уютного, утопавшего в зелени домика полицмейстер обнаружил тряпичный свёрток с крадеными цацками, кое-как примотанный суровой нитью к дверной ручке.
Наутро французы передумали уезжать, и переговоры с нефтепромышленниками плавно перешли в эндшпиль.

На следующий вечер Зибен-Ахт и старый Циммерман уединились для непростой беседы. 
– Ты мою афишу читал? – начал Циммерман.
– Это где клоуны и говорящий кот на проволоке? – спросил неунывающий Зибен-Ахт.
– Мотя, конечно, клоун... но вовсе не кот на проволоке! И он должен уехать в Турцию, – сказал Циммерман с почти родительской интонацией. – Ты себе ещё украдёшь, Зибен-Ахт... 
– Я вас умоляю! – сказал Зибен-Ахт. – Тоже мне, нашли мецената! Вы мне ещё родовую травму заговаривали, старый болтун, когда я примеривался сдёрнуть ваши часы с цепочкой... Чего вы тут лечите?! Какое мне дело до Мони, трясця его матери?!
– Моня очень влюблён, и Моня должен быть счастлив! – сказал Циммерман. – Иначе мальчик отправится по скользкой дорожке. Он может вырасти циником, философом или анархистом... Ты же не хочешь, чтобы наш Моня сделался анархистом?
– Да чтоб меня украли, если хочу! – сказал неунывающий Зибен-Ахт.
– Но у меня есть ещё пара слов для тебя, Зибен-Ахт! – продолжал Циммерман, предостерегающе подняв вверх тонкий, высохший палец. –  Если ты откажешься помочь мне, я всегда сделаю так, что вам, божедомам, мало будет места на пароходе!
Слухай сюда, Зибен-Ахт, и вынь из ушей мозоли.
Фима-Котик ходит до Циммермана, и Циммерман говорит дельное с Котиком.
Петя-Метроном стучит ко мне по ночам, и я иду беседовать с Метрономом.
Хотя и нужны вы Циммерману, как единственный зуб во рту!
Но я говорю вам, что делать завтра после сделанного вами сегодня. И вы, глупые сторожа чужого добра, пока что живы и на свободе! А теперь что ты хочешь, Зибен-Ахт – чтобы я однажды взял, да и изменил своему общественному долгу?!
Собеседники смолкли, и в тишину ворвалась перекличка паровозных гудков.
Плотный запах жасмина можно было резать ножом.
– Ишь, как цветы воняют... не иначе, к дождю, – сказал Зибен-Ахт, слегка омрачась. – Вы, Циммерман, у Бога на особом счету. И он таки не даст вам помереть своей смертью!..
– Я говорил с тобой терпеливо, как с дауном от рождения, – сказал Циммерман, пожевав пустыми дёснами. – Изыди, крендель! Только выручку не забудь – положь её вот сюды...

Пароход, отчаянно дымя, уже собирался покинуть пристань, когда Моня, увешанный узелками и чемоданами, ворвался на сходни, как заплутавший торнадо. Увидев жениха, Леана даже подпрыгнула от счастья и, сбежав с верхней палубы, набросилась на Моню с расспросами.
– Нарядный какой! – теребила она растерянного юношу. – Причёсанный!.. А кудри-то, кудри зачем намочил? Ладно... Ты, Моня, вот что скажи: где ж это ты, босяк, набрал-таки денег на билет? А? Разве что украл, или помог кто?
– Конечно, помог! – слабо улыбаясь, сказал Моня.
Он никогда ещё не был так счастлив и с трудом осознавал происходящее. 
– А кто же? Кто помог-то? – не отставала Леана.
– Ну ясно, кто... евреи города Одессы! – сказал Моня, и оба расхохотались.
Так ничего и не добившись, Леана помогла неопытному путешественнику разыскать свою каюту. Моня закинул вещички в угол и гордо повёл невесту в буфет – праздновать победу над полицмейстером с пирожными и шампанским.