Мне двадцать пять лет. Я сижу на привокзальной лавочке среди таких же, как я. Мы ждем поезд, чтобы уехать отсюда каждый в свое место.
В моих зубах дымится дешевая сигарета. Ее дым перебивает запах нечистот бомжей и грязи, окутавший вокзал.
На мне старая кожаная куртка, затертая и прохудившаяся за многие годы; спортивные штаны, которые покрыл серый слой пыли, и драные кроссовки.
Я сижу и думаю ни о чем. Тупо смотрю на проходящих людей. Они приходят, уходят, шумят. Подходит очередная электричка и на перроне начинается суета, бегают "зайцы", толкаются бабки с тележками и мешками, ржут пьяные студенты, матерится молодой сброд. Электричка уезжает, и снова наступает тишина.
Снова тихо, снова одинокие голуби заглядывают в мои пустые глаза, подходят совсем близко. Они не боятся. Я сижу неподвижно, уставившись в одну точку, забыв о сигарете во рту.
Поднимается ветер, сдувая с перрона пыль. Она стеной несется на меня, клонит на бок, забивается в складки одежды, оседает в волосах и уголках моих глаз. Несколько мгновений и снова тихо.
На асфальте передо мной появляются черные точки. Одинокие капельки падают в пыль и сворачиваются в шарики. Я поднимаю глаза и вижу тысячи капелек, проносящихся в пыльном воздухе.
- Закурить есть? - услышал я голос сидящего на соседней скамейке бомжа.
Он пьян и смотрит тупым взглядом на землю у моих ног и наверное сам не понимает, что говорит. На его грязном лице и одежде видны пятна засохшей крови. Не дождавшись от меня ответа, он начинает что-то рычать себе под нос.
Моя сигарета дымится сама по себе. Я думаю о том, что мне двадцать пять лет. И у меня ничего нет. Нет собственной крыши над головой, нет работы, нет друзей, нет любимой девушки, нет мечты, нет денег, нет здоровья, нет амбиций, нет достижений, нет талантов, нет желаний. И нет будущего. А есть только вот это настоящее. Я сижу здесь и думаю ни о чем.
Когда же я все это потерял? Что пропустил? Что сделал не так? Моя жизнь кончилась, не успев начаться. У меня ничего нет.
- Эй, ты! Че сидишь? - услышал я голос бомжихи, подошедшей к бомжу на соседней скамейке.
У нее опухшее и загорелое лицо, хоть сейчас всего лишь начало мая. У нее опухшие губы, закрывающие редкие грязно-желтые зубы.
- Вставай! - орет она бомжу.
Бомж начинает что-то бормотать себе под нос, покачиваясь от ударов бомжихи и опьянения.
- Пошла ты, - рычит он грязным горлом.
- Ты че меня позоришь! - продолжает орать бомжиха, - Вставай!
Бомж с большим трудом, покачиваясь, встает со скамейки и, поддерживаемый бомжихой, медленно уходит прочь.
Снова поднимается ветер. Пыль оседает на моей мокрой куртке, превращаясь в грязь. А я не хочу уходить. Мне некуда идти. И не за чем. Меня никто не ждет.
Начинают падать крупные капли дождя. Все чаще и чаще. Они разбиваются об асфальт, не оставляя сомнений в начинающейся грозе.
Я посмотрел по сторонам. Перрон пуст. Вокруг никого нет. Даже голуби попрятались.
Моя сигарета медленно и слабо тлеет последней искрой. А ведь я не курю. Мне показалось, что я хочу курить, и я купил одну сигарету. Вот и последняя ее искра погасла.
Невнятный голос вперемешку с помехами и свистом объявил о прибытии очередного поезда. Я смотрю на приближающийся электровоз, и мне в голову приходят страшные, но успокаивающие мысли.
Дождь усилился. Вот по моим волосам уже текут холодные струйки. Они бегут по глазам, по щекам, по губам, будто слезы.
Вот и этот поезд ушел. Оставил после себя лишь шорох холодного весеннего дождя. За несколько мгновений все вокруг потемнело. С неба послышался гром. Струйки воды намочили мою куртку, очистили ее от грязи. Мои волосы превратились в сосульки.
Я медленно поднялся.
На самом деле мне не двадцать пять лет. Нет. Мне только двадцать. И все это неправда. И у меня еще есть время все исправить, чтобы не допустить этого. Я сдул воду со своих губ и, прозябая от холода, сказал твердо и громко:
- Беги, Корвет. Беги!