Огромное, по июльски тёплоё солнце уходило за горизонт, на прощанье, даря миру самый нежный, янтарный свет своих огнегривых протуберанцев. Природа, намаявшись за день от жары, приходила в движение: мураши тянулись стройными колоннами к дому-муравейнику, глубоко в чаще леса, спавшие во время зноя маленькие поросята, потянулись, похрюкивая, за вожаком – огромной кабанихой. Ласточки весело щебеча, носились уж совсем подозрительно низко над землёй.
“К дождю, стало быть” – сонно подумал Колыван. Подумав сию неказистую, в общем, то мысль Колыван Евграфьевич Редькин окончательно стряхнул с себя остатки дрёмы.
Сидел он на старой, почерневшей от времени и радиоактивной блевоты, неказистой лавочке, что стояла подле столь же проверенного временем заборчика. Заборчик, к слову огораживал весьма немалую территорию, на которой стояло пара гаражей, приспособленных под жильё, да огромных размеров сарай, который человеку непосвящённому скорее показался бы ангаром для прототипов летающих тарелок Аненербе. Рекомая территория была прямо на облоге перед лесом, куда рекомый же Колыван Евграфьевич, коли выдавалось время, ходил за дарами природы – грибочками, ягодками кислыми и адреналиновыми всплесками при встрече с медведем.
Но вернемся к герою нашего сказа – Колывану Редькину. Чтобы не вызывать у пытливого да башковитого читателя интригу неуёмную, расскажу биограхвию Колывана.
Как-как? БИОГРАФИЮ говоришь? Ну, тебе виднее, милок.
Родился Колыван в семье добропорядочных тунеядцев – отец (Ефграфий Порфирьевич Редькин) был знатным дебоширом и яростным приверженцем Бахуса (бухал, стало быть…), мать – (Даздраперма Владленовна Падших) была человеком недалеким от природы, о чём и имела соответствующую справочку.
В семье столь выдающихся людей (“Как выдадут, бля!” – говорили восхищённые соседи) Колыван не мог не получить столь же выдающихся способностей (коими не уставал радовать мир).
Наверняка детству, отрочеству и возмужанию сего славного отпрыска из колена Редькиных я посвящу отдельный обстоятельный рассказ, но сейчас коротко о насущном: закончил 9 классов в коррекционном интернате, после с трудом доучился в Профессиональном училище (ПТУ нах! - воскликнет догадливый читатель). Всё это время Редькина-младшего (джуниор бля!) сопровождали две вещи – гранёный стакан (доставшийся ему прямиком от Редькина-старшего) и бутылки разной формы и содержания (но неизбывным их ингредиентом был, конечно же, C2H5OH, в разных пропорциях). Ну а далее.… Далее было гордое, но чуть оскорбительное “БОМЖ”, отмороженная по хмельному делу нога, жизнь (которая ой как не сахар…) у пленивших его, с целью сбора милостыни, цыган. Всё это Колыван вспоминал как сон, по его мнению, весьма затянувшийся сон…
Явью же для него стал новообретённый Наставник, Друг и по редким случаям собутыльник – Семён Мамонтович Моргъ, которого от умиления и выбитых зубов Колыван звал просто – ЫЫЫЫ.
Семён Мамонтович был талантливым, но непризнанным генетиком самоучкой – его эксперименты над живыми существами повергали коллег по научному цеху в шок (а некоторых даже заставляли испытывать сильнейшей силы приступы метеоризма). Поэтому доступа к оборудованию и денежным грантам он не имел. Но имел весьма облучённый радиацией мозг (прррраклятые ррррудники, кхе-кхе) и неуёмное жизнелюбие, что помогало в его не лёгкой жизни.
Судьбы Колывана Редькина и Семёна Моргъ (О, сколько раз в школе он готов был, удавится от одного только осознания собственной фамилии, которая вдобавок ко всему ещё не склонялась….) сошлись в Алтуфьево – именно там Колыван побирался по заданию цыган. Одинокого калеку пропойцу заметил тогда блуждающий взгляд Семёна Мамонтовича. Мысли роились в его радиоактивной голове как пчёлы. И вот уже обоссавшийся одноногий поберушка едет в видавшем виде микроавтобусе Семёна Моргъ (когда то он с кулаками кидался на одноклассниц, весело переиначивающих его фамилию). По задумке Семёна неизвестный (пока ещё) нищий станет отличным сторожем в его лаборатории за городом. Выехав за город, Семён остановил машину. Обернулся в салон к новообретенный раб силе, что бы поделится планами касающихся его, нищего то бишь трудоустройства. Хотел поделиться, да передумал, глядя как осклабившийся нищеброд срёт в углу.
Дальнейший путь был не отягощён разговорами.
По прибытию на место (красота! лес рядом), Семён долго втолковывал лыбящемуся нищеброду его обязанности, кои заключались в угляде за генетическим материалом, да в кормлении оного. Колыван плохо понимал, что от него требует этот фантастический долбоёб, но как только Семен, спохватившись, извлёк из-за пазухи бутыль мутного, Редькин просветлел и часто закивал головою. Но радость Колывана быстро улетучилась (как и сознание) при виде “генетического материала”…
В большущем сарае (ОГРОМНОМ!), поделённом для удобства на отсеки, находился тот самый материал, обзываемый генетическим: таких страховил свет ещё не видывал – чешуйчатые мохнорылые упыри, колобки с половыми органами динозавров, огромные шевелящиеся палки, крылатые мерзости от которых шёл ядрёный дух, по сравнению с которым – носки 15 летнего дрочера и по совместительству фтыкателя в удафком, покажутся ароматными салфетками.
…… Но жизнь шла. Колыван пообжился на новом месте. Тут его никто не бил (ёбаные цыгане!), Семён привозил ему порою вдосталь мутной настойки, лес выручал, когда голод становился нестерпимым. Хорошо, одним словом! Перестали пугать его и давешние чудища – с некоторыми он даже пытался выпивать в пьяном угаре. Не без успешно надо сказать.
Вот и в этот раз, очнувшись от пьяной дрёмы под щебет ласточек Колыван понял, что день клонится к завершению, а значит, пора загонять в сарай его питомцев (которых, в тайне от хозяина лаборатории, Колыван выпускал погулять, тем самым завоёвывая авторитет у мутировавшей братии. Сообщения некоторых местечковых газет о нападениях мутантов-людоедов он само собою не читал. Газет не было, да и грамоте не шибко обучен…).
Итак, день завершён, пора идти закрывать сарай, заталкивать неугомонных пидорасов (как любя называл своих подопечных Колыван) по камерам, выпить остатки мутной жижи, что заменяла всё это время ему одеколон и стеклоочиститель (единственная тоска по прошлой жизни) и отправляться спать. Завтра будет новый день.