Этот бред длился уже несколько месяцев. Его приходы за полночь, левые отмазки, разговоры по телефону полушёпотом, улыбки и объятия, липкие как патока, откуда ни возьмись взявшиеся внимание и предупредительность, и всё это с такой претензией на искренность, что становилось тошно. И я тоже хороша – тупое молчание оскорблённой невинности, могильный холод по ночам и взгляды полные бессильной укоризны, как будто он убил маленького кролика. И не было сил изменить что-то, всё ждала… А чего собственно ждала, что однажды он придёт домой после очередного перетраха и увидев мою скорбную мину вдруг всё поймёт и осознает – и что больше в жизни ни одна женщина кроме меня ему не нужна, и ни на кого кроме меня у него не встаёт, и что сволочь он последняя, а я его маленькая девочка, которой очень страшно и больно. Напрасно ждала… И уйти не могла – любила, и жить так не могла – больно.

В тот день было особенно плохо. С самого утра изгадил настроение очередной ложью об очередной предполагаемой задержке на работе (и как это ему удается всегда заранее знать, что вот именно сегодня, скорее всего ему придётся «подзадержаться», провидец хренов, хоть бы соригинальничал хоть раз). Что мне было делать со своим отчаянием в его городе, так и не ставшим для меня родным, без родных, без друзей, без работы?

Сначала я пошла в салон, потрепалась с парикмахершей и маникюршей о тряпках, распродажах и новой книжке Донцовой (если к таким штампованным шедеврам вообще применимо понятие новизны). Затем несколько часов бродила по осеннему парку. Подбирая упавшие каштаны, я снимала с них треснувшую кожуру и вдыхала этот сладковатый запах гнили, распада и готовности к смерти. Порой казалось, что шуршащие под ногами листья шепчут «терпи..терпи…» Мужчины оборачивались мне вслед и провожали долгими восхищёнными взглядами, а мне хотелось взять в руки пистолет и перестрелять их всех до одного.

Проходя мимо цветочного лотка, купила восемь гвоздик.
Потом зашла в магазин, купила продукты, две бутылки вина и пачку ментоловых  «Воуг». Он купил мне машину, но я ей практически не пользовалась. А куда мне было ездить в городе с населением в…..человек, из которых я ни одного не знаю. Все посещаемые мной места находились в десяти – двадцати минутах ходьбы от дома.  Придя домой я с тщательностью маньяка стала наводить чистоту, я заглядывала во все щёлки и углы в поисках грязи, сменила постельное бельё, повесила чистые занавески и шторы. Всё должно быть чисто, очень чисто…По первому сроку, моряк.  Потом с той же основательность готовила ужин. Креветки, курица в вине, аккуратные ломтики гренок, дольки лимона, свежайшие листья салата… Кроме того, всё должно быть красиво. Накрывала стол для ужина на двоих – сверкающие фужеры, белоснежные салфетки, вино, гвоздики… Да, не забыть лёд…

Открыла окно и долго сидела на подоконнике, прислонившись горячим лбом к ледяному стеклу окна, курила и смотрела на ночной город. Маленький город. Саратов, хоть и провинция, но поярче и по больше будет, и  ночью затосковавшей девушке есть на что взглянуть из окна и о чём поплакать. Дурацкий город, даже слёз от него не дождёшься.

До прихода любимого оставалось около получаса. Я открыла шкаф в прихожей и достала небольшой рюкзак, он собран был уже давно и лишь ждал своего часа, там лежали кое-что из того, что я привезла в этот город и кое-что из того, что я хотела бы забрать обратно. Немного денег из коробочки с надписью «семейный бюджет», права, паспорт, сигареты, ключи от машины… Ключи от квартиры оставить на столе, дверь захлопнуть… Вот в общем то и всё. Пять секунд и несколько судорожных слов на клочке бумаге – я уезжаю домой, наша совместная жизнь закончилась. Вот и всё. Последним взглядом окинула необъяснимым образом сразу же осиротевшую квартиру и бегом вниз по лестнице. Десять минут быстрым шагом до гаража. Какое-то время неподвижно сидела в машине, уставившись в одну точку бессмысленным взглядом. Это ничего, ерунда, просто дух перевести. А потом скорость, ночная дорога, ветер в окно, и музыка на всю. Столько бабла он вчухал только в одну музыку в этой машине, никогда не понимала – зачем, и теперь лишь оценила. Спасибо, любимый.

До родного города оставалось три часа езды. Решила, что пора звонить Лариске.
«Привет, друг, разбудила небось?» На том конце трубки лишь недовольно бурчали.
«Не спи дружище, мне нужна твоя помощь. Я от своего ушла. Насовсем. Через три часа буду в Саратове».
«Тааак…что дальше?»
«На море со мной поедешь?»
«Ты серьёзно? В конце октября на море?»
«Ты же знаешь, моя давняя мечта – увидеть море. Пришло время её осуществить. Ну так как?»
«Блин, у меня работа... Давай на следующей неделе?»
«Сегодня, друг, сейчас или никогда…. Мне действительно нужна твоя помощь…» Какое-то время мы молчали. Мысленно я молила – ну давай же, давай, иначе к чёрту всё!
«Ладно… Я собираю вещи. Потом позвоню начальнику – скажу, что заболела».
«Спасибо. Я позвоню, когда буду подъезжать»
А потом было море. Ничего прекраснее в своей жизни я до того никогда не видела.  Оно было холодным, суровым, но удивительно честным. Море не обещало нам в конце октября шикарной погоды, тёплых ночей и ласкового прибоя, а потому с полным правом обдавало ледяными брызгами и пронизывающими ветрами.
А ещё была пьянка, такая беспробудная, и сладкая и горькая одновременно, как в последний раз в жизни. Мы жили в машине, спали в машине (благо печки работали исправно), пили в машине, слушали Земфиру – «Любовь, как случайная смерть…». Просыпаясь по утрам, мы пили заранее припасённый в термосе кофе и курили, глядя на серые волны. Потом ехали в ближайший населённый пункт позавтракать, купить сигарет, выпивку и какой-нибудь еды. Телефон свой я выключила как только мы выехали из Саратова.  На четвёртые сутки такой жизни, мы полностью потерялись во времени и пространстве. А на вид напоминали респектабельных бомжей – грязные, прокуренные и проспиртованные, с горящими дурным блеском глазами, в хорошей тачке с вечными бутылками из-под виски и мартини на заднем сидении.

На девятый день отсутствия, сидя в замызганном пальто на холодном песке и слушая шум прибоя, я позвонила ему:
«Через три дня приезжай в Саратов – привезёшь мой компьютер и заберёшь тачку».
«Ты где, сумасшедшая, я обыскался тебя. Что случилось? Ты чего выёбываешься? Вообще хоть понимаешь, что я уже чего только не передумал за это время. Ну чего тебе в жизни не хватает? Я твоим звоню – да была, но куда уехала не сказала. Ты где шляешься?»
«Я на море». Собственный голос казался мне чужим, низким, хриплым и безразличным.
«Чёкнутая что ли? Там же холодно. Какого хрена тебя вообще туда понесло?»
«Всегда хотела увидеть море».
«Мы же летом вместе собирались в Турцию».
«А я хочу одна, осенью и в России».
«Ну что случилось, что? Ты ведёшь себя, как эгоистка»
«Сука, это ты меня спрашиваешь, кабель грёбанный? – постепенно я начала срываться на крик, -  Хочется тебе трахаться на стороне, так имей совесть хоть скрывать это так, чтобы я ни о чём не догадывалась. А ты как последняя скотина даже об этом не позаботился. И знаешь что, любимый, не тебе обвинять меня в эгоизме»  Пару минут мы молчали, а потом он начал врать, а потом оправдываться, а потом просить прощения. Да так дёшево, я заслужила вариантов по остроумнее. В конце концов, мне это надоело. Он мешал мне слушать прибой и крики чаек.
«Короче, купи себе курицу и еби ей мозги, а мне твоя трахомудрия уже параллельна. Приедешь через три дня в Саратов – привезёшь мне компьютер и заберёшь тачку».
«Машину я тебе купил».
«Мне твоя машина без надобности». Отбой. Гудки…ровные как биение молодого здорового сердца. Выключила телефон, а то если начнёт звонить – сорвусь, расплачусь, а то ещё чего доброго прощу суку.
«Любовь, как случайная смерть…»
Пускай, может я потом всю жизнь буду жалеть о сделанном, потому что люблю его, скотину, всё равно, пускай. Переживу, привыкну, в конце концов. Но жить так я тоже не могу. Не будет мне счастья рядом с человеком, которому не верю. Так уж лучше страдать и мучаться без него, чем каждый день видеть, как он месит и валяет в грязи мою любовь.
«Любовь, как случайная смерть…»
Сказывается всё-таки воспитание. Отец обвинял бабушку в непомерной гордыни, я упрекала отца за необоснованный гонор, а сама… С тех пор, как осознала, что есть Бог и нужно жить по его заповедям, боролась с гордыней. Все остальные шесть заповедей было прочувствовать легко, а гордость оказалась неискоренима. Можно молчать, можно терпеть, можно подчиняться и преклоняться, а всё равно рано или поздно она заговорит в тебе, потому что это часть тебя, твой стержень, и по - другому ты жить не умеешь. Но иногда очень хочешь.

Я достала из кармана пальто сигареты и закурила. Песок был везде: в волосах, хрустел на зубах, забивался в подкладку и карманы пальто, казалось, это сама суть вещей дряхлеет и рассыпается. Подошла Лариска, молча села рядом и обняла за плечи. Я положила голову ей на колени. Может от порывистого осеннего ветра, а может от красоты свинцового моря слёзы лились и лились, тихо, беззлобно и обречённо. Так мы и сидели, две одинокие и забытые миром родные души на пустынном угрюмом пляже, волны жаловались нам на свою судьбу, потому что вот уже близко была зима.
Зима будет долгой, но всё обойдётся.