Шины зашуршали по старинной, крытой булыжником, мостовой, уводившей с дороги к поместью. "Уник", сверкая на солнце лаком, подкатился к воротам одинокого поместья в Солсбери. Я вышел из машины, нахлобучил шляпу, и, щедро расплатившись с кэбби, зашагал в сторону ворот. За спиной раздался рев двигателя, и такси, звонко просигналив клаксоном на прощание, - это было что-то вроде благодарности за чаевые,- умчалось прочь, за пустоши, обрамленные редкими рощицами. 

      Ворота, - массивная сложная решетчатая конструкция, - были заперты на замок. Я попытался отыскать электрический звонок, но обнаружил лишь тяжелый бронзовый колоколец, свисающий с каменного столба, удерживающего створ ворот. Мне ничего не оставалось, как взяться за язык колокольца, и с силой дернуть несколько раз, в надежде привлечь внимание слуг. Колоколец неожиданно громко загудел, и я испуганно отпрянул в сторону, как будто совершил нечто неподобающее. Глубокий, насыщенный обертонами, звон прокатился по двору по ту сторону решетчатой ограды, листва на одном из деревьев в саду подле дома затрепетала, и в небо взлетела испуганная птица, которая, наверное, дремала на ветке, пока звон ее не разбудил.

      Никто, однако, не торопился выходить. Я мог бы подумать, что Хейуорда не было дома, однако эта мысль улетучилась вместе с дымом, который неторопливо и размеренно вываливался из трубы на крыше дома.
      Я посмотрел на небо. Солнце скрылось: собирались сизые тучи, подгоняемые упрямым ветром, и, судя по всему, вскоре должен был случиться дождь. Я пожалел, что отпустил такси, потому что, если мне никто не откроет, мне придется очень долго идти до ближайшего жилья или более-менее оживленной дороги. Хотя я имел с собой длинный, как трость, зонт, он не помог бы моим ботинкам остаться сухими в случае непогоды, поскольку я допустил глупость не обуть калош. Подвесив на ажурную решетку ворот свой зонт за его изогнутую ручку, я принялся насвистывать что-то салонное, и от нечего делать рассматривать через ограду дом и его окрестности.

      Это было старинное, времен королевы Анны, трехэтажное строение, более походившее на замок из-за выдающихся из стен полуколонн, похожих на башенки, практически не отделанное снаружи, отчего казавшееся внушительным средневековым убежищем некоего рыцаря-мизантропа, вернувшегося из самого распоследнего крестового похода, и замкнуто доживавшего свои дни вдали от суеты, за толстыми стенами, в окружении гностических эллинских ли, иудейских ли, книг...Сравнение захватило меня, и я представил самого себя в кресле, в бархатном халате, в украшенном кистями колпаке, закинувшим ногу на ногу, рядом с толстой книгой в кожаном переплете, небрежно брошенной на секретер, на развороте которой подобием закладки моею рукой вложено мое собственное бинокулярное пенсне. Эта моя фантазия исчезла, как только мой внутренний голос напомнил мне, что я вовсе не нуждаюсь в пенсне даже для чтения.
      От ворот через двор, к парадным дверям, вела мощеная плоским белесым камнем тропинка, извиваясь между клумбами, заполненными не вполне ухоженными цветами, а кое-где и сорняками. По стенам, цепляясь гибкими сильными ветвями за выступы и щели в кладке, к земле ниспадали изумрудно-зеленые сети плюща, что придавало строению истинно английский шарм сельской старины, рано наставшей, однако неизменной долгое время, которое как будто для нее однажды остановилось. Левое крыло дома скрывалось за густой завесой листвы многочисленных, дурно постриженных деревьев, вероятно, вместе составлявших подобие садика, однако добавлявших общей картине легкой неряшливости. От смутного ощущения запустения и небрежения не спасал даже вид вполне аккуратной скамейки под навесом, занявшей место между двумя самыми большими - и, скорее всего, самыми старыми - деревьями.
      Тем не менее, остальная часть двора выглядела сносно: газон, хоть и не ровный, да был пострижен, летний домик из дерева на каменном фундаменте - остатках какого-то другого строения - по правую руку от дома выглядел премило, и вода в каменной купели фонтана посреди двора была свободна от застойной зелени. Лицо Купидона, или Водолея, изваяние которого украшало фонтан, блестело, начищенное, и по нему мелкой рябью бежали блики от колыхаемой ветерком воды.

      Я бросил взгляд на наручные часы. Прошло не менее десяти минут с тех пор, как я позвонил впервые. Я вновь взялся за язык колокольца, и раскатистое эхо его звона наводнило округу, пронизав мою душу трепетом воспоминаний, упрятанных некогда в самую потаенную и, чего греха таить, мрачную из глубин моей души.
      На этот раз я уловил какое-то движение в окнах, и вскоре парадные двери распахнулись, выпустив из дома двоих людей. Один из них - седовласый старик, согбенный под тяжестью времени - суетливо семенил, перебирая кольцо, на которое были нанизаны ключи, трясущимися пальцами. Следом за ним, почти не отставая, широким, хотя и неторопливым, шагом, шагал высокий пожилой джентльмен, опиравшийся на трость. Хотя походка его была тверда и размашиста, ясно было, что каждый такой широкий, уверенный шаг, дается ему трудно. На голове у него высился старомодный цилиндр, а его слуга был и вовсе с непокрытой головой, а сюртук его знавал лучшие времена. Едва увидев эту процессию, я понял, почему я не был услышан поначалу. Ко мне приближались двое таких же старых как этот дом людей, возможно, туговатых на ухо. И в том, что они могли не услышать звон колокольца, или попросту забыться в спонтанном стариковском сне, не было бы ничего удивительного.

      Слуга торопливо отпер ворота - они со скрипом отворились, и господин в цилиндре вцепился в мою правую руку, приветственно, не без возбуждения, тряся ее обеими своими руками. Я невольно обратил внимание на то, что кожа на его кистях усеяна пятнами склеротических бляшек - следов источения ядом Гекаты.
  - Добрый вечер. Вы, несомненно, мистер Стеди? - старик заговорил высоким, клекочущим голосом, сглатывая острый кадык после каждой фразы. - Мы ждали вас до обеда, однако дороги на север, я слышал, развезло после наводнения, и ваш путь мог сделаться затруднен...Очень рад, что вы все-таки добрались до моей скромной обители...Иначе мне пришлось бы наутро возвращаться в Лондон, а я уже, увы, дурно переношу длительные поездки.
  - Добрый вечер, мистер Хейуорд, рад, что вы оказались на месте. Я, было, подумал, что мне придется коротать ночь на улице, вдали от людей, на пустынной дороге у покинутого дома, - и я улыбнулся, давая мистеру Хейуорду понять, что шучу, хотя в тот момент искренне верил в то, что говорил. - Хорошо, что у меня всегда бывает с собой зонт!
  - Ах, мистер Стеди, мой слух совсем слаб в последнее время, и скоро я смогу общаться с другими только, направив в лицо собеседника раструб слухового аппарата! Очень хорошо, что Рэмси вернулся с заднего двора быстро, он и услышал, как вы позвонили во второй раз, - и Хейуорд пригласил меня жестом последовать за ним в дом. Подхватив свой зонт, и бросив последний взгляд на начинавшее темнеть небо, я зашагал по дорожке, вымощеной камнем, за странной парой, в старый дом, который, возможно, вскоре станет моей частной собственностью - самым главным приобретением в моей жизни.


      Я познакомился с Хейуордом с неделю тому назад. По телефону голос его казался моложе, и я принял его за джентльмена в расцвете лет, без стеснения распродававшего нечаянное, как у меня самого, наследство на юге Англии. К своему удивлению, голос мистера Хейуорда показался мне похожим на голос другого джентльмена, из моего смутного прошлого, которое я не хотел вспоминать, но которое порой возвращалось ко мне по случайному поводу или во снах.   
      Нас представил его агент по недвижимости - мистер Шеймас Бриеннан, который сегодня также должен был прибыть в Солсбери, чтобы показать дом во всей его красе, и попытаться сохранить неизменной цену, которую изначально заломил для меня и еще одних потенциальных покупателей, супружеской пары Хьюзов - лондонского викария с улицы Тули, и его жены- за эту груду красного кирпича посреди пустошей и холмов. 
      Впрочем, цена была, сказать по справедливости, не такой уж и неосновательной. Таких же размеров особняк где-нибудь в Лондоне должен был стоить на минимум тысячу фунтов дороже. Вместе с тем, конечно же, Солсбери - не Лондон, и даже не Нью-Орлеан, город, в котором я провел семь лет своей жизни, и который покинул три года назад, разоренный, сдавшийся, проигравший, истощенный, в трюме голландского парохода, с последними несколькими пенни в кармане. Те пенсы я выбросил за борт, но не для того, чтобы когда-нибудь вернуться в Новый Свет. Просто они не имеют хождения в Англии. И я ничего не хотел оставлять себе на память о жизни в Америке.
      Если бы я тогда знал, что перед смертью моя двоюродная тетка, миссис Анабеллина Шелли-Вудхэм, решит сделать последнюю гадость своей многочисленной родне, истекавшей слюной в ожидании смерти упомянутой вдовы от никак не желавшей прибрать ее окончательно к рукам чахотки...Стряпчий отыскал меня на подпольном боксерском турнире, в котором я был отнюдь не зрителем...Дальнейшее было как в тумане после доброго джеба, и туман тот рассеялся еще весьма нескоро. Воспоминания об этих временах и по сию пору тревожили меня иногда головной болью, от которой не спасали ни компрессы, ни азиатские бальзамы.

      Однако, все это, за исключением мигрени, уже свыше трех лет было в прошлом, и я, наследник двух хоть и не чудовищно богатых, но крепко стоящих на своих торгашеских ногах домов - Шелли и Вудхэмов - пребывал ныне в лоне относительного благополучия, и все, о чем мечтал - обзавестись собственным поместьем, вдалеке от глаз людских, чтобы в спокойствии и тишине, в стороне от чужой зависти и чужих тщет, провести остаток своей жизни. По крайней мере, попробовать это сделать.
  - Осторожно, мистер Стеди, - голос старого слуги мистера Хейуорда вывел меня из хоровода воспоминаний, - Скамья в прихожей довольно ветхая, садиться на нее не советую.
      Он закрыл за нами входную дверь, и поспешил принять наши плащи. Я вручил ему свой зонт, а он в ответ протянул мне пару затейливо расшитых домашних туфель. Пока я в легком смятении разглядывал выданные для ношения исторические экспонаты, Рэмси пристроил мой зонт в напольную вазу для зонтов, по соседству с тремя другими, такими же длинными зонтами с загнутыми ручками. Мистер Хейуорд заметил, как я разглядываю загнутые носки предложенных мне туфель, и пояснил:
  - Я люблю красоту и уют во всем, мистер Стеди. Жаль, не за всем поспеваю следить, но знаю, что и нынче колониальный стиль здравствует, и не собирается быстро сдавать позиции под натиском новомодного арт-нуво.
      Он бросил Рэмси свои цилиндр и трость, и направился вверх по лестнице, в гостиную, из которой раздавалось ни с чем не сравнимое, являвшееся почти музыкой для моих ушей, привыкших к шипению газовой горелки, потрескивание дров в растопленном камине.

      Мы уселись в гостиной на пару придвинутых к камину кресел, мистер Хейуорд протянул мне коробку с сигарами. Я вежливо отказался. После двух подряд расстройств психического свойства, случившихся со мною некогда в Новом Свете по причине неумеренного потребления бетеля, я более не курил ни наркотических растений, ни табаку.
  - Мистер Хейуорд, а где ваш маклер, мистер Бриеннан? Помнится, он обещал прибыть вместе с четой Хьюзов, на их авто. Или они отказались смотреть дом в самый последний момент?
  Мистер Хейуорд повернулся ко мне, и в глазах его блеснуло отражение языков пламени из-за каминной решетки: - Да, они отказались, викария вызвал его патрон...А поскольку автомобиль - их, мистер Бриеннан оказался вынужден задержаться. Он будет завтра утром.
  - О, так мне несказанно повезло: достоинства дома, который я имею намерение приобрести, мне продемонстрирует тот, кто более других в них сведущ - сам хозяин! - и я кивнул мистеру Хейуорду. Он кивнул в ответ, и на его лице появилось нечто вроде улыбки.
  - Да, мистер Стеди, это наиболее правильное решение. Я не хочу сказать ничего плохого в адрес Шеймаса, но он, как мне кажется, слишком много внимания уделяет всем этим..деталям, - промолвил Хейуорд так, что слово "деталям" показалось сказанным с отвращением к нему. - Вы меня понимаете? Эти канделябры...лепнина..решетки..."а это у нас охотничьи трофеи - знаменитый Солсберийский Волколак, гигантский волк, наводивший ужас на окрестные селения в середине пятнадцатого века"...Ох, мистер Стеди, я не люблю, когда красоту старины оскорбляют, возводя ее в культ...Разве этот камин существует для того, чтобы люди цокали языком, восхищаясь его возрастом, мистер Стеди? Нет! Он согревает это жилище... Он безупречно выполнен, и в нем отличная тяга даже во время июльского штиля, однако он - всего лишь камин, а не фреска с житиями...Зачем же уподобляться дикарям, и не считать нужным скрывать свои первобытные восторги от созерцания явлений материальной культуры, мистер Стеди? Только не говорите мне, что вы из таких, а не то я, право, не смогу не думать об этом, показывая вам дом! - вдруг словно испугался Хейуорд. Я поспешил убедить его в обратном:
  - Уверяю вас, сэр, я видывал в жизни достаточно уродства, чтобы перестать, наконец, переоценивать красоту... Я бывал и тем туземцем, который отдает великолепного скакуна за горсть пороху или бочонок дурного виски, приходилось мне быть и тем мефистофелем, что трясет пред очами невинного аборигена блестящей безделкой, и меняет ее у него на полновесное золото. Я говорю сейчас аллегориями, ибо даже вспоминать о том, чем мне приходилось промышлять в Америке, теперь невозможно без душевной муки. У меня было дело в Орлеане, которое я успешно провалил...я размещал необеспеченные облигации... Дело моих принципалов прогорело, когда я нахватал на радостях от мимолетной удачи еще облигаций того же треста на вырученное от сделок, для их перепродажи... Я оказался разорен до нитки, практически банкрот... А потом стал снова богат, когда умерла тетка, которую я даже никогда не видел... Меня мало что, с некоторых пор, удивляет в этой жизни, мистер Хейуорд, а уж вещи - и подавно.
  - Что ж, тогда, полагаю, мы с вами договоримся! - воспрял духом мистер Хейуорд, и с наслаждением выпустил клуб дыма из только что раскуренной им сигары: - Скоро пять, мистер Стеди, Рэмси подаст нам чаю. А пока - отдыхайте с дороги.

      Я вытянул ноги к самой каминной решетке, и пристально наблюдал за танцами искр в жерле камина, размышляя о том, какова, все-таки, оказалась извилиста дорога к моему дому, настоящему, собственному дому, дорога длиною в целую жизнь. Возможно, сегодня она завершится здесь, в этом славном уединенном месте. Как удивительно все сложилось - я искал счастья за океаном, на другом континенте, а в результате, после тысяч невзгод, и самых отвратительных мне злоключений, имею возможность обрести его в месте, которое некогда решительно отверг и покинул, как думал, навсегда. И вот я уже три года как вернулся, и готов признаться всему миру, и самому себе, что об ином и не мечтаю, кроме как найти покой здесь, - чем лукавый не шутит - в этих гостеприимных стенах.

      За спиной неожиданно раздался гулкий звон, и мне стало не по себе, как если бы я перенесся обратно к воротам, теперь уже в сумерках, и снова стоял и тянул на себя колоколец, во тщете пытаясь быть услышанным обитателями дома. Однако я по-прежнему находился в кресле, согреваемый живым теплом из камина, а звон, который я услышал, исходил, как оказалось, из монументального вида напольных часов, стоявших в углу гостиной у меня за спиной, отчего я их и не приметил сразу, когда зашел в комнату. Я невольно бросил взгляд на мистера Хейуорда - не заметил ли он мое краткое смятение? Мистер Хейуорд оставался само спокойствие, и с выражением простой и добродушной задумчивости дымил своей сигарой.