История учит нас тому, что на заре капитализма общество рождает новых художников, склонных жить в двух мирах - в реальном, не всегда чистом и человечном, и идеальном, созданным самим художником. Стихи, предлагаемые Вашему вниманию, подкупают доверчивой, искренней интонацией. Что стоит за их порой грустными строками? То самое ощущение двойственности бытия: мира реального, жёсткого и почти мёртвого, и мира идеального, сотканного из символов и ярчайших образов. Конечно, внешний мир невольно касается сердца, а значит, и мира идеального. Отсюда и горечь и внезапное отчаяние.
Друг мой дальний, заказывай музыку!
Я на свете уже не жилец...
Блоковское одиночество, так свойственное русской поэзии вообще, в крови новых романтиков...

Коротко об авторе: Константин Янковский родился в Брянске в 1972 году. Окончил филологический факультет Брянского Государственного Университета. Уже на первом курсе было заметно его "лица необщее выражение". Бывало, на лекциях мы занимались литературными стихотворными пародиями или придумывали неологизмы типа "смехуярышня" и "жоползень". Личная жизнь у Костика не сложилась, и он запил. Не виделись мы лет 12, но, по слухам, сейчас он уже не пишет и полностью деградировал как личность. Очень жаль.

Предлагаемые Вашему вниманию стихи написаны в начале-середине 90х годов прошлого века.


На паперти туманного забвенья
Я - нищей Смерти брошенный тюльпан.
Меня сметет неумолимый веник
И горбунов унылая толпа.

Мой серый прах омоет не слезами,
Но окропит похмельной блевотой.
И Музу пустят жители Рязани
По кругу: Смелой бронзовой пятой

Я не шагну на зависть Ахиллесу.
Слух обо мне пройдет, как с яблонь дым.
Зоилы скажут: "Вроде пил, как слесарь,
А потому и помер молодым".

_______________________________________


Отворена последняя калитка.
На сердце - плесень от пяти хлебов.
Не знаю сам, хула или молитва
Вожатый мой, но только не любовь.

За трубку мира плата - труп кумира.
За все дороги - яблоковый конь.
Прости меня, осиновая лира
Или струной пеньковой успокой!..

Друзья в стакан за словом не полезут,
Но, стукнув пяткой в пламенную грудь,
Придумывая, чем я был полезен
Для государства, закопают в грунт.

И, уронив заржавленные каски,
Всю валерьянку жадно долакав,
Над персонажем, выбывшим из сказки
Замрут они, как не пришей рукав.

И только мой вассал, мышиный герцог,
Котенок, самый нужный, самый мой,
На злой волынке раненого сердца
Сымпровизирует последний си-бемоль.

В моей стране глубокое несчастье:
Микробы рвутся к нашим ярлыкам,
Серьезно болен верный мой ушастик,
Мурлыкавший так нежно мурлыкант.

Его тошнит от этой непогоды,
На выход из дому наложено табу.
Здесь все твое, великолепный лодырь,
Включая пыльный шахматный табун.

Затворена последняя калитка:
Верней замка забота о больном.
Порукой в том настойка эвкалипта
Да на ушко нашептанный Бальмонт.
________________________________


Чисто женское

Нет, я тебя никак не назову:
ни мороком, ни пагубой, ни праздником.
Сквозь эту телефонную золу
пластмассовый тюльпан любовной азбуки
не разбужу. Ни призвуком, ни празвуком.
Произнесу несложное "фи-фи",
пожму плечами, сплюну через левое.
Я ни-че-го не знаю о любви,
а потому - такая ошалелая.
Мне ни-че-го не хочется весь день:
Мой нежный зверь, почаще мне названивай!
Ведь даже очень маленькой звезде
нужна планета - пусть и без названия.

___________________________________



Я не дал бы и ломаной шахматы
за российский граненый Грааль,
но душа хулигана распахнута
словно старый беззубый рояль.

Вот и снова с пустыми бутылками
я брожу, как последний дебил.
Город мой, тополями утыканный,
я тебя никогда не любил!

Эх, дорога моя бесконечная!..
Я по ней непременно приду
никотиновыми колечками
обвенчаться с лягушкой в пруду.

А куда мне идти еще, зюзику,
в чей уткнуться красивый жилет?
Друг мой дальний, заказывай музыку:
я на свете уже не жилец.

Нет, меня не пропустят без рапорта
лицезреть Богородицу-мать:
А наутро взойдет солнце с запада -
и посуду начнут принимать.

____________________________________


В траве, вибрируя ногами,
импровизируют кузнечики.
Как хорошо, что ты нагая!
И к этому добавить нечего:

* * *
Фиолетовый суслик
В нимбе желтой луны.
Телеграфные гусли.
Вой далекой зурны.

Не нащупали пальцы
Путеводный шнурок.
Я снимаю свой панцирь.
Нажимай на курок.

______________________



Шикарный плед,
полпуда эскимо.
На что-то большее рассчитывать нелепо.
Сижу в тепле.
За окнами - кино:
под хохлому расписанное небо.

Да, это так:
на свете счастья нет
( на том я не был, стало быть, на этом).
Но если - ах! -
погибну на войне
с самим собой, то все-таки - поэтом.

Я тот, кого
положат под стекло
с табличкой: "Жил вполглаза и вполсердца".
Еще рывок.
Последнее кило.
Стакан портвейна в качестве десерта.

Безумный март.
Стеклянное табло
усыпано осколками снежинок.
В душе - зима,
а все-таки тепло
при мысли, что я Здесь:
Не-пос-ти-жи-мо.
_____________________________

Я спросил у подземного хоббита:
"Как пройти эту боль стороной?"
Он качнул насмешливо хоботом
и сказал: "Как и мир остальной".

Я не понял, что это значило
на подземном его языке.
А жена его тихо нянчила
чей-то череп с дыркой в виске.

Я окликнул болотную троллиху.
Вот что чудо в ответ изрекло:
"Мало песен земли алкоголику -
Подавай ему шведский фольклор!"

Долго я мокасины изнашивал
по изнанке земли голубой,
но никто не ответил по-нашему,
как пройти стороной эту боль.

Утром встал я. Сначала на руки.
И проснулся в холодном поту.
Пригодились младенчества навыки,
но, казалось, вот-вот упаду.

Я дополз до заветного ящика,
я наполнил граненый грааль.
Все в порядке. Она. Настоящая.
Ну, душа, гори - не сгорай!..

Утром встал я. Для первости на ноги.
Устоял. Стою до сих пор.
Это кто там шагает по радуге?!
Вызываю на связь Интерпол!..
_______________________________


Я мог бы спеть на языке Фортран
у фонаря на городском вокзале.
Ему ведь тоже больно по утрам
смотреть на мир зелеными глазами.

Как Диоген, который офигел,
не вынеся вселенского разврата,
я припадаю к дружеской ноге
печального железного собрата.

Жить вредно, умереть еще вредней,
но жить и умирать попеременно:
Я мог бы извиниться перед ней,
но извиняться вечно: О Геенна!

О чем ты плачешь, дурочка-душа,
дырявая и нежная, как флейта?
Ушла и точка. Все-таки ушла...
Храни меня, классическая флегма!

Я в новый день вступлю, как в комсомол,
и подмету банановые корки.
Забуду ли, забудется само -
Не все ль одно?.. Развинченные колки

Я разбросаю по лесостепям
с окурками да рифмами впридачу:
великого отсутствия Тебя
не станет меньше от моих заплачек.

Я мог бы спеть на языке Фортран
блатные песни города Рязани:
Но отчего так больно по утрам
смотреть на мир зелеными глазами?

______________________________


Заблудилась дорога моя:
мне не выдали точного плана.
Догорело серое пламя,
заржавел далекий маяк.

Не поет на плече Гамаюн,
не цветут голубые розы.
В каждой клеточке мозга - розыск:
потерял я веру мою.

Поросла (лежи и молчи!)
воля к жизни пучками хрена.
Хорошо, тепло на печи!
Боже мой, как я сам себя нена:

Вот и все. Сломался комедь.
И болит неукушенный локоть.
Это больше, чем прихоть и похоть:
я люблю вас, девушка Смерть!
25.I.95
_______________________


Ушельцу

Quod licet Jovi, non licet bovi.

Каждый дом без людей - твой костел,
Съев бульдога в житейском кубизме,
книги жалоб снеси на костер,
чтобы снова понять букву жизни.

Три угла от людей обермудь,
у порога вырой траншею.
Строй дорогу, с которой свернуть -
все равно, что свернуть себе шею.

Все печали - дым над водой.
Делай дело, не думай о прочем.
Выплюнь жалкие песни обочин.
Строй дорогу, пока молодой.

Докажи, что не чу-человек ты,
что Юпитеру ты не бык.
Ибо знай: человек - это вектор
от нуля до Не-может-быть.

______________________________



"Я" не звучит гордо,
"мы" - не звучит совсем.
Радость ушла из города
мышкой шуршать в овсе.

Все вам бирюльки да хохмы!
А маятник - вжик да вжик.
Если поэзия сдохла,
я не хочу жить.

Поскольку болезнью века
не стала Его любовь,
я налагаю вето
на старую рифму - ":"

____________________


Прозрачная осень.
Назвал бы ее спокойной,
если б тоже был деревом.



"Есенинское забулдыжное обострённое чувство жизни и смерти, трагичность существования, принимается как одно из правил игры" (Константин Янковский).