История, о которой пойдет речь, произошла лет десять назад в питерской Александровской больнице. Это сейчас там вовсю идет ремонт, деревянные скрипучие двери меняются на пластиковые, стеклопакеты там, кафель приятного взгляду оттенка, чистота и благодать. А десять лет назад это был натуральный бомжатник.

      И вот, в один прекрасный день, приехала в эту больницу съемочная группа питерского телевидения – снять самое-самое образцовое медучреждение Петербурга, которое, к тому же, находится под прямым патронажем губернатора, и показать населению славного града Петрова, куда вливается денежка из бюджета. (А чё тут гадать – стоит посмотреть только, на каких автомобилях ездит главврач и его свита, сразу становится ясно, куда утекли евроремонт, спецодежда для персонала и дефицитные лекарства для больных).

    Сунулись телевизионщики вначале в «приёмник» (приёмное отделение) и отпрянули. Я тут по телевизору недавно видел скотобойный цех, так вот в «приёмнике» была примерно такая же атмосфера, только чуть потемнее (половина ламп перегорели, а заменить некому) и погрязнее (уборщица, мол, тоже не железная, а за такие гроши еще и тряпкой махать – ну вас всех в задницу). На стенах – кровь, на полу – грязь, в воздухе – коктейль ароматов мочи, перегара и анолита. Режиссер слегка приподрастерялся – он-то ехал снимать образцовую больницу… Ни хера ж себе образец! Но тут, к счастью, выскочила старшая медсестра и захлопотала:
-    Ой-ой-ой, а вы с телевидения? А мы вас ждём! Сейчас Сергей Александрович – это наш главврач – выйдет, я вас с ним познакомлю.

      Вскоре нарисовался мужик, по которому сразу стало ясно, что именно он здесь хозяин. Очки в золотой оправе, в кармане белоснежного халата из натурального шелка (!) золотая ручка, и выражение лица – вот, блин, я тут мировые проблемы решаю, а вы ко мне со всякой херней лезете.
- Галина Васильевна, это, как я понимаю, с телевидения? – не глядя на съемочную группу, поинтересовался хозяин у старшей сестры.
- Да-да, именно они, ага, оттуда… - на всякий случай посмотрев на оператора с огромной видеокамерой и мохнатым микрофоном, ответила сестра.
- Ну что ж, - безошибочно определив режиссера, сказал главврач, - с чего начнём?
      Режиссер развел руками:
- Хотелось бы, так сказать, с самого главного, ну, с начала, что ли… Вот театр, он с вешалки, а больница?..
- Ну, тогда, если с начала, пройдемте в вестибюль – он на втором этаже.
      Оператор стал снимать подъем ведущего с микрофоном в руке и главврача по пандусу на второй этаж.

      Надо сказать, что в то время евроремонту подверглись только три куска больницы: вестибюль второго этажа, дорогущее хозрасчётное отделение и административный отдел.
      В вестибюле главврач дал небольшое интервью, рассказав об истории больницы, великих врачах, которые там работали, и, конечно же, посетовал на недостаток финансирования (наверное, дочке на «БМВ» не хватало). Поговорив минут десять, он слинял, предоставив сестре дальнейшее разруливание ситуации.

    Режиссеру не терпелось снять рабочие будни, и он попросил сестру отвести их на какое-нибудь отделение. У той дуры мозгов хватило показать им 2-е неврологическое – кто видел, тот знает. Весь коридор уставлен кроватями, тяжелейшие больные, которые если и ходят, то только под себя; в дальнем углу, тихо поскуливая, помирает бомж. Позитивом там и не пахло, пахло кое-чем другим…
- А получше у вас ничего нет? – тоном покупателя, выбирающего арбуз, поинтересовался режиссер у сестры.
      Та вспомнила про хозрасчет и повела телевизионщиков туда. А там – действительно красота – стены обшиты деревянными панелями, зеркала, светильники фигурные дают мягкий приглушенный свет.
- О! – повеселел режиссер, - это другое дело!
      Свет! Камера! Мотор! «Перед вами, уважаемые телезрители, такое-то отделение. Как вы можете сами видеть, за последние годы больница изменилась до неузнаваемости… А сейчас уважаемая Галина Васильевна нас проводит на нейрохирургическое отделение, где делают сложнейшие операции на мозгах…». Хоп! Разворот камеры на 180 градусов… «и вот, уважаемые телезрители, мы с вами находимся на отделении НХО, поинтересуемся, как же чувствуют здесь себя больные?» Заходят в палату. Там, на немецкой медицинской кровати с электрическим регулятором положения, лежит молодой бычок и смотрит широкоформатный телевизор. Он тут организм свой от шлаков очищает и токсинов разных.
- Как вы себя чувствуете?
- Дык… хорошо…
- А врачи – хорошие?
- Атличныя, нах!
- А как с питанием – кормят сносно?
- Намана!... (ещё бы не «намана» - за двести баксов-то в сутки!)
      И вот так вот хитрый режиссер, в одном коридоре и трех палатах умудрился заснять всю Александровскую больницу.

    Ну, вроде все. Задание начальства снять позитив выполнено, и съемочная группа спускается на первый этаж. Но тут режиссеру входит в голову мысль, что как-то приторно больно все получилось. Надо бы добавить экстриму. И, благо времени еще немного есть, задумывает он снять сюжет а-ля сериал «Скорая помощь» - типа, мы его теряем, и сумасшедший забег с каталкой до реанимации. Срочно готовится каталка, капельницы, и самые симпатичные медсестры. Ищут подходящего больного. Заглянули в смотровую травмы. Там – алкаши да бомжи битые. Не тот типаж. В терапевтической смотровой сидит мрачный псих и несет какую-то пургу себе под нос. Тоже не то. В хирургической – бабка со вздутием живота.
- Йо-майо! – возмущается режиссер, - полное отделение больных, а нормального нет!
- Ну, уж какие есть! – отвечает старшая сестра, которой этот Стивен Спилберг порядком надоел, - мы их тут не выбираем!
      И в этот момент открывается входная дверь, и в «приёмник» входит молодой парень в белом халате – санитар Эдик. Он хитрым способом несет только что купленную бутылку водки. Способ этот заключается в том, что бутылка прячется под халат, рука засовывается в карман и через халат держит бутылку. Снаружи абсолютно незаметно.
- Вот! – восклицает режиссер, - вот нормальное лицо! – и указывает пальцем на Эдика. Тот присел на краешек измены, увидев кучу народу во главе со старшей медсестрой, которая лично обещала Эдику, что если хоть раз она его поймает с бутылкой, то снизит ему КТУ с 2,3 до 1. (КТУ – коэффициент трудового участия, на него умножается оклад после начисления всех надбавок, получается зарплата).
- Сейчас укладываем его на каталку, - продолжает режиссер, - накрываем простыней по подбородок, чтоб халата не было видно, и везем в реанимацию. И цигель-цигель, времени нет!
      Все попытки Эдика отмазаться, естественно, не прошли. Железной рукой старшей медсестры он был уложен на каталку и накрыт простыней.
- Руку дай, щас катетер пластырем тебе прилепим, типа он в вене.
      Эдик вытащил свободную руку.
      Поехали!
- Стоп-стоп, - притормозил всех оператор, - эту руку в кадре не видно!
      Эдик не успел даже рта раскрыть, как держащая бутылку рука была вытащена старшей сестрой.
    Па-а-аехали!
- Парень, ты рожу сделай, будто тебе хреново, - наклонившись, попросил Эдика режиссер.
      А Эдику, в принципе, и притворяться-то не нужно, он и так проявляет чудеса эквилибристики, пытаясь удержать на своем животе пузырь. И на лице у него – целая гамма чувств: ожидание, что вот сейчас каталку ещё раз тряханет – и всё, и смутный огонек надежды, и страх перед неизвестностью. В общем, все те чувства, которые и должен испытывать больной, которого везут в реанимацию придурошно орущие «мы его теряем!», «пульс 20, нитевидный», и прочую подобную чушь врачи.
      Но вот каталка приезжает в реанимацию, останавливается. Старшая сестра кладет пластиковый пакет капельницы с физраствором на грудь Эдику, гладит его по голове и говорит:
- Ну, не волнуйся, теперь всё будет хорошо.
      И Эдик отвечает ей широкой улыбкой со вздохом облегчения.
      Стоп! Снято! Съемочная группа удаляется из реанимации вместе со старшей сестрой.

      И никто не заметил, что во время этой брутальной поездки простыня слегка съехала, а эдиков халат расстегнулся. И прозрачный пластиковый пакет капельницы лёг точно на стеклянную бутылку. Не заметили этого и телевизионщики, когда монтировали программу; и внимательный телезритель в конце сюжета про Александровскую больницу мог наблюдать довольно улыбающегося больного, в вену которого текла прозрачная жидкость из пакета с отчетливой надписью «Наша водка».

P.S.  А главврача через полгода сняли. Видимо, заворовался совсем, бедняга.