Тело, кое-как одетое в рваное тряпье, уже опустили в оцинкованное корыто, накрыли крышкой. Расплавленное олово ртутным ручейком заполнило щели…

Нечеловеческий вопль пронесся над всей базой. Татьяна молотила в грудь прапорщика маленькими кулачками и, как-то по-звериному выла, мотая головой из стороны в сторону. Ее душили рыдания. Ее трясло как в лихорадке, а прапор лишь смотрел мутным взглядом и приговаривал: ничего, ничего! Ты должна лететь! Ни завтра не после завтра борт не прилетит!  Прапорщик был начальником “Черного тюльпана”…

Татьяна прилетела в афган добровольцем. Как им тогда сказали, помогать братскому народу  Афганистана строить дома, школы и налаживать инфраструктуру. Обратно она вернулась совершенно другим человеком…

Как обычно каждое утро Татьяна спешила на службу. Она была медсестрой на военной базе недалеко от Хайратона. За тот год, что она пробыла тут она насмотрелась всякого. Как привозят обугленные тела солдат, которые еще почему-то ОКАЗЫВАЕТСЯ не мертвы и стонут. Видела, как привезли солдата снятого с дерева. Говорят духи распяли его на дереве и аккуратно сняли кожу с торса, да так, что кожа с его живота оказалась у бойца на темечке. Говорили, что он мучался еще десять часов…
Сначала ее мутило и она, еле сдерживая приступы, убегала подальше от всего этого. Она не хотела видеть, как ушедшие на боевой выход молодые бойцы превращались в кучу обугленного мяса. Она не хотела видеть пьяных и озверевших сослуживцев, которые, вернувшись с боевых, пили за погибших молча. Она не хотела смотреть в глаза дембелям, которых в последние недели их службы вдруг внезапно отправляют на какой-то блок сопровождать колонну. В глазах читался приговор. Многие из тех, кто так рассчитывал на скорый дембель в один миг становились двухсотыми…

Татьяна  пыталась отсторониться от всего этого. Не замечать. Уйти! Убежать подальше. Но все это было в первые месяцы. Человеческая нервная система- штука очень сложная и тонкая.  Со временем привыкаешь даже к виду обезображенных человеческих тел. Нельзя привыкнуть только к одному. Когда узнаешь, что это твой дружок, с которым вы вчера весело хлестали спирт и материли духов.  Через год она уверенной походкой направлялась к месту службы. Она была медсестрой, сестричкой и той, чей образ навеки застыл в зрачках ушедших у нее на столе… Она была их проводником на ТУ сторону.

Как обычно в таких условиях, когда женщин кругом очень не много, да и половина из них еще укутана в длинные черные одежды, у Татьяны было много поклонников. По началу она стеснялась и краснела, когда те дарили ей джинсы-варенки, кроссовки и прочий ширпотреб типа солнцезащитных очков. Потом научилась выбирать и четко знала, что и от кого ей нужно. Не было только одного. Любви. Был спирт, короткая ночь, прорезаемая автоматными очередями и глухим и зловещим дробным стуком КПВТ.  Спирт давал ощущение любви. Ей казалось, что вот наконец то она влюбилась и теперь она кому то нужна. На утро от этого оставался лишь легкий стыд и горькое разочарование.

С боевого дежурства возвращалась колонна. Несколько БТРов и пара КамАЗов. На броне сидели люди. Бойцы. Черные лица, насквозь прокопченные. Этот загар никогда уже не сойдет с них. Но не только сидели. Лежали. Раненые, убитые. К ней принесли паренька с тяжелой контузией. Он даже задорно улыбнулся ей. Какие у него глаза! Татьяна никогда не видела таких голубых глаз. Раньше она видела в глазах солдат лишь страх и серую пелену спирта. А парень весело улыбался и заорал, что, мол, у него и похуже бывало! Она знаками попросила его, чтобы говорил тише. Он понял. Сам то он почти ничего не слышал вот поэтому и орал.

Виктору до дембеля оставалось два месяца. Они с Татьяной были вместе уже достаточно, чтобы понять и узнать, что они подходят друг другу. В этот  вечер они сидели в ее отделении, и он рассказывал, как геройски он влепил из РПГшки в танк. Танк этот когда-то захватили духи, вырезав беспечный молодой экипаж ночью. Танк был весь обвешан броней. Но не простой броней. Он объяснял ей, что это такие коробочки с тротилом. При попадании обычного снаряда  из РПГ в БТР струя жидкого огня с температурой в несколько тысяч градусов врывается в кабину и выжигает все внутри. При попадании в танк, защищенный подобным образом, коробочки взрываются и направленно отводят от корпуса танка взрывную волну. Так вот, он сумел попасть в то место, где башня соединяется с корпусом танка. Огненный цветок как в замедленной съемке стал вырастать над танком. Стебель был огненный, а сверху его венчала башня. Потом, бешено крутясь в огненном смерче, она отлетела в сторону, зацепив при падении нескольких духов, которые метались в огне, крича что-то на своем гортанном наречии. Татьяна сидела и делала вид, что внимательно слушает и даже иногда поддакивала. На самом деле ее мало интересовали подробности устройства военной техники. Слушая, Виктора она, понимала, что это его могут в следующий раз привести на броне черномазые и усталые сослуживцы. От этого ей становилось дико страшно. По спине сбегала струйка леденящего пота. Она не знала, что она будет без него делать. Гораздо важнее для нее было то, что вот, наконец, они с Виктором остались одни. Ей хотелось забыть все тревоги в его объятиях. Она теснее прижалась к нему. Они так молоды.

Под звуки уходящей колонны Виктор обещал ей, что они улетят вместе. Она ждала его уже два дня. Ее срок в этом аду подошел к концу. Объятия, поцелуй, слезы. Его срок закончится после последнего боевого выхода.

Рев двигателей борта перекрывал все другие звуки. Она ждала его с вещами. Ей сказали, что колонна уже прибыла, и он должен успеть. Тут она заметила шевеление в толпе провожающих. Несколько чмырей (необстрелянных солдат) несли двухсотый. Она не обратила внимания на них. Она ждала своего Виктора… Прапорщик устало подошел к ней и сообщил, что вот в этом цинке и есть ЕЕ Виктор.

Они улетели вместе…

Посвящается воинам служившим в Афгане, Карабахе и двух чеченских кампаниях.

Рассказ является вымышленным. Все совпадения случайны.