Войдя в тоннель, вагон стремительно теряет скорость, нервно подрагивает – и вот уже движение умерло... как стреноженная лошадь, прядает от редких фонарей за окнами тьма, унизанная прожилками чёрного кабеля. Фыркают пневматические затворы, словно вынырнувшие из воды бегемоты – и всё стихает.
Умолкают пассажиры, робко поглядывая на часы.
Везде теперь у нас пробки – даже в метро...
.
Внезапно в центре вагона закипает водоворот событий. Народ подаётся в стороны, и в опустевшем пространстве остаётся дебелая тётка, лет сорока шести... ну, может быть, с половиной. На ней – мятая резиновая юбка, чёрная майка с надписью Vodka: Connected People и оранжевый жилет дорожного рабочего с плохо читаемым оттиском «5-й трамвайный парк». Приятно жмурясь, как кот, нахватавшийся валерьянки, тётка распахивает полы жилета и зачем-то вращает своей студнеобразной тушей вправо и влево...
Приглядевшись, я замечаю нечто странное: прямо под арбузной грудью тётки намотаны вкруг необъятного туловища узкие матерчатые полосы цвета хаки, отдалённо напоминающие пулемётные ленты. Вместо патронов к полоскам приторочены тротиловые шашки с матово поблескивающими детонаторами. Вот тебе, сходил за хлебушком!..
Народ, обмирая от страха, молча ждёт дальнейших событий.
.
Донельзя довольная произведённым впечатлением, тётка с размаху бьёт растопыренной пятернёй без признаков маникюра по красной коробочке с надписью «Связь с машинистом». От удара все вздрагивают и съёживаются, словно машинисту с размаху прилетело по яйцам и никакая связь ему больше не грозит.
Коробочка что-то вякает – невнятно, но крайне раздражительно... Тогда тётка наклоняется к ней и орёт, блестя золотыми фиксами под сочной губой с чёрными усиками:
– Алё-о, это налёт! Что?!. Ах, ты... а я говорю, налёт!! Слушай-ка сюда, говноед: следующая станция  – КОПЕНГАГЕН!! Или я взорвусь сейчас к чёртовой матери!
Какая ещё, нахуй, ваххабитка... я семнадцать лет замужем!! Сам ты казз-зёл!!
.
Доселе молчавшая внутренняя трансляция истерически взвизгивает, и ледяной женский голос произносит, тщательно выделяя согласные:
– Будьте осторожны: поезд отправится ровно через две с половиной минуты! Следующая станция – Копенгаген! Талоны и проездные билеты сохраняйте на всём протяжении поездки!..
.
Вагон трогается, освещение гаснет. Прогрохотав с полчаса в полнейшей темноте, состав подъезжает к опрятной платформе в золотистых китайских фонариках, уставленной пластиковыми цветочными горшками.
Просыпается голос умирающей в навозе Снегурочки:
– Станция Копенгаген!.. Поезд дальше не пойдёт, просьба освободить вагоны.
Смуглый молодой человек, вертя на пальце вереницу ключей, смущённо предлагает старушке во фривольных джинсах: может, такси?.. Нет-нет, я в парк! – отвечает старушка. Поджав губы, оба собеседника торопливо проскакивают на выход.
.
Стараясь не суетиться, остальные пассажиры тоже выходят на чистенькую платформу и тут же начинают наперебой мочиться в уютные пластиковые горшочки с аспарагусом и геранью. Тётка с тротилом гордо проносится по платформе, напоминая взбесившееся дефиле. Кто-то из пассажиров пытается остановить её, устыдить неразборчиво... она на ходу только отмахивается и орёт:
– Некогда мне! Нахуй-нахуй... в депо!
.
Ганс-Христиан Андерсен упоённо накачивает ребристым чёрным страпоном сухую и длинную, как норвежская иваси, Сельму Лагерлеф в её поджарый, чуть оттопыренный зад. Оторопев, я наблюдаю, как Сельма то и дело вскрикивает невпопад, затем, приноровившись к ритму, начинает сбивчиво рассказывать про совокупления гадкого утёнка с Матушкой Гусыней... Сидящая рядом на изящной скамеечке чёрного дерева мясистая девка, небрежно измазанная бронзой, уныло  шлёпает по мраморному полу чем-то вроде чёрного сдвоенного ласта. Вот оно что, догадываюсь я: склеить ласты – это и означает в Дании стать Русалочкой!
.
Сидящий на гнедом скакуне Никита Михалков, одетый в царский мундир с белой морской фуражкой, спизженной у капитана японской шхуны, привстаёт в стременах и презрительно бросает Андерсену, похожему на запыхавшегося актёра Мигицко:
– Делом надо заниматься, милейший! Делом!
Кивнув и сбросив потрепанные панталоны с тощего зада, Ганс-Христиан сдёргивает с Михалкова фуражку и опорожняет в неё кишечник, в одночасье заполняя калом снизу доверху. Довольный наделанным, великий сказочник нахлобучивает фуражку на голову великого режиссёра по самые уши.
Никита одобрительно кивает в ответ и трогает жеребца.
Жеребец, неожиданно для всех, взвивается на дыбы: да заебали вы трогать... трогали бы лучше кого-нибудь другого! Михалков снова кивает; скрывая обиду, он степенно слезает с седла и ведёт коня в поводу, напевая: ой, веду-уу, веду-веду-веду... в поводу-уу, воду-воду-воду!..
.
С другой стороны платформы подходит уже знакомая электричка.
Невидимая миру Ледяная Баба зазывает:
– Поезд следует со всеми остановками... Не задерживайтесь при выходе из вагона!
Прикорнув в грохочущей темноте, я подавленно размышляю: а может, нет её совсем, этой Дании? Брехня одна, для отвода глаз... Вот что! Если завтра мой вагон метро снова захватят, буду проситься в Куала-Лумпур: надо бы змею заспиртованную купить...