Дядя Яша меня боялся. Моя мама дружила с его женой, тетей Стэфой. Мы оставляли у них ключи. Я частенько сидел у них и читал книги, которые не мог достать, где-то еще. Обменивались подарками. Были соседями и не ругались. Но меня дядя Яша боялся.

- Ты вырастишь антисемитом! - говорил он всегда, когда находил меня у себя гостиной.

Мне было уже четырнадцать лет и мне было плевать на еврейский вопрос во всех его формах. Он же стоял в дверях и взглядом своим осуждал мои будущие преступления.
- Почему? - каждый раз спрашивал я его, отрываясь от чтения.
- Ты похож на еврея и будешь за это мстить, - в голосе его было столько грусти, что любой нищий позавидовал.

- Кому мстить дядя Яша? - спрашивал я.

Он подходил меня, садился рядом и говорил:
- Евреям.
- Почему тогда не маме с папой? - интересовался я.
- Ты слишком похож на еврея, значит, ты любишь своих родителей. Их ты пожалеешь.
- И что? Ну, буду я антисемитом. Вам-то что? - искренне недоумевал я.
- Мы соседи и ты наведешь погромщиков. Ты-то точно знаешь, что мы евреи. Максим я тебя не осуждаю, это жизнь, это эволюция духа, ты не сможешь противостоять природе.
- Дядя Яша ну почему сразу антисемитом? Может, я стану расистом?
- Максим, я сам не люблю негров и кавказцев. Расизм это другое. Совершенно другое чувство. Ты станешь антисемитом. И наведешь на нашу квартиру погромщиков.
- Ну, какие могут быть погромы!
- Максим в стране бардак, а там где бардак, обязательно бываю погромы. Все эти гласности, перестройки, память и Солженицын - все к погромам, ты еще вспомнишь мои слова.


Я вздыхал и больше не спорил. Тем более что страна, чуть ли не во время нашего разговора, действительно развалилась. А в девяносто третьем, прямо перед моим шестнадцатым днем рождения, не дожидаясь страшного, он уехал. Как сам говорил, ради детей, тети Стэфы и чистой совести погромщиков.


Вернулся он в прошлом году. Зашел к нам. Один. Тетя Стэфа умерла во время какого-то теракта - у неё не выдержало сердце. Дети как-то устроились, только младшая стала проституткой, хотя может это и к лучшему, говорил дядя Яша, все-таки не кибуце. Зачем вернулся, долго не отвечал. Только уже под самый конец сказал.


- Максим, я теперь понимаю твой антисемитизм. Я теперь тоже антисемит.