Эту историю я услыхал ещё пацаном зелёным. Возвращался урка из мест лишения свободы. Путь его лежал через скотный двор. А поскольку многие годы был лишен, сей чел женского внимания, то увидев старую подслеповатую кобылу, взыграло его ретивое не по децки. Не долго думая подкатил он чурбачок к стене, спятил кобылку и пристроил своего меньшого брата лошадушке в ссальник. Ну, ебёт он «дивчину», а она овсом хрумкает, хули ей сраные пятнадцать сантиметров. Однако ж минут через пять похорошело кобылке, только невдомёк ей, почему до конца не вставляют, что блять за экономия? Ну и решила она это дело поправить самостоятельно. Раз мало, стало быть, надо назад сдать, вот она и сдавала до тех пор, пока не раздавила своему злосчастному ёбарю тазовую кость о стену. Отсюда родился стих, кому не по нраву, идут лошадей ебать, аминь!
Темнело, звёздный хоровод,
Разметил небо автогеном.
И сеновал соитья плод,
Манил к себе душистым сеном.
Они украдкою вошли,
По джеймсобондски озираясь.
Черны, как негры в сомали,
Тихи, как вкрадчивый китаец.
Она спала, её морфей
Как кистенём ей смежил очи
Один шепнул, давай скорей,
Не спи телок, ужель не хочешь?
В дорожке лунного луча,
Сверкнула грудь, как амальгама
А хрен, давно за палача,
В стоячке мы не имем срама.
Держи башку, - шепнул один,
Здесь как в кино, легко и просто.
Ты прямо рыцарь-паладин,
В пизду такое благородство.
И хуй кручёной тетивой,
Взметнулся к небу, как Гагарин.
Час ИКС настал, дерзай, не стой,
Рыдала плоть в хмельном угаре.
Любовной похоти клинок,
Под тёплым пледом ночи синей.
Вонзался в плоть, как альпеншток,
Лишь жидкость хлюпала в вагине.
Но «черенок» коротковат
вдруг показался «пациентке»
Она сдала чуток назад,
Прижав беднягу жопой к стенке.
Трещала тазовая кость,
Метался ёбарь жириновским.
И если б снова довелось,
Дрочил бы дома с коньяковским.
А друг, конечно же, сбежал,
Предпочитая кросс, пиздянкам.
Он десять улиц отмахал,
И спрятал блуд за оттоманкой.
***
В пизду Бианки, Баруздин,
Здесь слово дедушке Крылову.
Уж, коль пошёл, иди один,
Ебать соседскую корову!