Здравствуйте, родные мои, только вы остались… тока ты, газетка моя любименькая  осталась у меня с кем я могу поделиться бедою своею.
      Пишет вам Клавдия Семеновна, уроженица поселка Залипинск, что на юге у нас под Ростовом. Село наше меленькое, все поразъехались по городам и весям, осталось народу чуток совсем. Ох, эта молодежь… все им дома не сидится. А мене и ехать-то некуда. Одна сестрица двоюродная в Шахтах живет, да что толку – не ждет она меня.

Вот так и жила себе, по утру – на ферму, телушек доить, вечером ребятишкам да Кольке своему стряпню готовить. Колька – это муж мой, ему и готовить нече не надо, вернется с полей, литрушку горькой пропустит, и с кочергой по дому за нами гоняется. Сасибо господу, что надолго его не хвататет – уже через час дрыхнет.  Да, жизнь она в деревне веселая… соскучиться не успеешь. А недавно, эдак месяцев семь назад прибыл к нам геолог, шо б его бесы попутали! Приехал, на машине какой-то, снял соседкую избенку, там Никитична как три с полтинной года назад опрокинулась, и все что-то в земле ковыряется. Как мимо не пройду, так он весь грязный, в силосе – думала он нам нас водичкой одарит. Слышала я в городах эти попоявлялись, водобровоты. Ну, думаю, дай зайду, расспрашу… Подхожу, гляжу – калитка-то незапертая, ну я без стука и вошла. Захожу за избу - а там… мамочка моя дорогая… Геолог, весь голый, на животе лежит и туды-сюдю жопою бесстыжей водит, по змелице-то нашей родной. И одежа его тут же рядом валяется. А он меня тоже приметил, писюн свой грязный теребит и с улыбокою такой ехидною молвит: “А че Семоновна? Я землю удобряю, ведь последние опыты ученых показали, что лучшие удобрения – это наша бесценная семенная жидкость”, как он сказал, зперма, тьфу на нее. А я ему: ”Да что же это ты сука такая делаешь, землю нашу паганишь, и не стыдно тебе, а? Тварь ты бесовская, в этой землице же деды мои прареды похоронены, а ты писюн в нее!” Ну и веником прямо по жопе его и отстегала, а он смеется, издевается  да писюнякой своей в лицо тычет змееныш окаянный! И тут же к Васильевне побежала, главная она у нас, пусть, думаю, беса изгонит. Васильевна чуть в обморок не грохнулась тут же, а потом  всех мужиков наших собрала,  по бутылке на рыло поставила… так они эту мерзость вилами с топорамии до самого Ростова гнали…

      Ну что-то я нашим селом увлеклася как-то, не об этом поведать вам хотела. А беда приключилася со мной уже четыре месяца назад. Как обычно иду я на ферму нашу, там мне работы всегда валом: и хряков почистить, и телок подоить да навоз покидать Людей у нас мало, и десятка не наберется, так что один за десятерых выходит. Иду я себе, тишина… только кони иногда ржут, да бычки мычат. Но я как обычно сразу за дело берусь – подоить коровку с утра дело святое! Подхожу, на коленочки встаю, и давай вымя теребить. Молочко и льтся… И как-то меня все так успокоило, и замечталася чего-то. А тут чувствую – че-то тычется в меня, мычит, пыхтит. Разворачиваюсь – смотрю бычок стоит, молодой еще совсем, а самого уже елдак торчит, огромный такой, кожа буграми топорщится, а конец розовый. И на меня такими глазами смотрит, такими густными, слезами полными. А я пока на это дело смотрю недовольно очень, че я в конце концов хуев бычьих не видела, прости господи, бычок уже совсем близко подобрался, уже нависает тушей своею над мной. Я испугалася вся, задергалась, встать хотела, да жопой по его письке огромной и сколзнула. А он видно запах учуял, как замычыт! И со всего размаху мне елдак по самые яйца в пезду загнал! Я в первое мгновение просто оторепела, а потом как от  боли взвою! Вырваться хотела, а  скот меня к телке, у которой я молоко доила, прижала, да еще зубами за платье держит… И без  устали туды-сюды елдаком водит, пыхит, а я вся кземле придавленная лежу, жду когда это ж кончится. И вы знаете, родненькие мои, боль прошла, все ж таки дупло видно разработалось, и какое-то чувство приятное нахлынуло, весь низ живота захватило. Я поначалу и вспомнить не могла, что это, а потом  до меня дошло: это ж меня Колька лет 15 назад до такого блаженства доводил. А я уже и забыла что это! И вот так приятно мне стало, и не больно совсем, щекотно. Я и платье потихоньку скинула, груди лаская, соски треплю да губкие свои нижние. Ой, роднинькие, блаженство такое словами не передать. А бычок, как заведенный, хватка не ослабевает раза 4 успел кончить, пока наконец не отступил. А я вся в навозе, соломе, этой, как ее. зперме лежу , но довольныя…. Потом черным лазом из фермы и выкатилась, лишь бы никто не заприметил. Колька, вечром за столом, даже и не заметил ниче. Потом уже в бочке купалася я, и бычка моего вспоминала, его наперсток красный…

    И понеслась душа в рай: мне уже бычка мало было, я и с конями, и со свиньями резвилась. С хряками, прадва, в дупло не интересно, а вот в верхнюю дырочку в самый раз, у них пиписьки резвые такие, буровили меня чуть ли не целый день. Я так на ферме и пропадать днями и стала, уже и детки беспокоится начали, жрать-то нечего… Да я и сама поняла, что хватит, не хорошее это дело на ферме творится. Да и занемогла я шота… то рвота, то обмораки эти, голова кружится… Я почуяв неладное, к нашему фельдшеру подалась -  все ж таки уже тройня есть… опытная.

      Дядя Митя, как его все уважительно кличат, очки свои круглые нацепил да в дупло квырятся полез. Похрюкал, поохал, шота забормотал, а потом говорит:  “обрюхатилась ты Семеновна… а я и не думал, что Колька еще огого! Вот мужик: и время ему нипочем, и змий зеленый не берет.”А я вся испариной и покрылася. У меня с Колькой, как Андрюшка родился – ни-ни. А что же в животе тогда?

    А вчера чувствую – уже копытц, то есть, тьфу, ножкой бъется маленький. И что же мне, люди добрые, делать теперича, как быть? Что со зверунчиком моим делать-то? Тока на вас, родные мои, и надежда, а то в селе родном уже из избы выйти стыдно… Ой, позор мне, ой позор…..