– Ну, ударь меня! – говорит она, глядя мне в глаза. Я думаю: опустить руку или вмазать ей как следует? Может быть, боль для нее – свобода? А вдруг она верит в бредовейшее «Бьет, значит, любит»?  Я ведь ей сразу сказал, что никого никогда не любил. Наивная, она решила, что будет первой. Впрочем, я не говорил ей, что не люблю людей вовсе. Она бы все равно не поверила. Или сочла за эгоизм. И ошиблась бы: я ненавижу всех людей без исключения – себя в первую очередь. Из всех мелочных и завистливых тварей, отравляющих Земной шар своими испражнениями, я – самый гадкий! Наверное, я даже «соль земли»: элитарный ублюдок, сверхотброс. А что я могу думать тогда о христианском боге, по образу и подобию которого я создан?!

Признаться, я устраиваю ей сцены ревности исключительно из приличия: дабы не отставать от того же соседа со второго этажа. Он, когда жена не давала на дозу, выбросил ее из окна. Интересно, где же предел загадочного женского терпения? Он ведь после даже не навещал супругу в больнице. Вернувшись, она обнаружила его в компании обдолбанной шлюхи. И что же? С незажившей рукой пошла на работу, чтобы муж мог без проблем ширяться. Но, черт возьми, меня не волнует, почему она так себя ведет. Куда интереснее: кто же из этой пары раньше сдохнет? Я бы даже поспорил на большие деньги с друзьями, если бы они – и друзья, и деньги – у меня были…

Отец перед смертью давал мне наставления: «Не верь людям! Когда они улыбаются тебе в глаза и поздравляют с успехом – про себя думают: “Чтоб ты сдох!” Когда сочувствуют твоим потерям – за спиной улыбаются: “Так тебе и надо!”» Я не хотел расстраивать старика, но все же решил сказать правду: «Папа, я знаю все это… по себе.» Не думаю, что мой ответ ускорил его смерть. Впрочем, он и так достаточно пожил.

Вот кого я старался не расстраивать, так это мать. Как ни крути, я вылез из ее утробы, после моего появления на свет ей пришлось пару лет комплексовать из-за своего обвисшего после родов брюха. Она тратила на меня свое время, здоровье и нервы. Наверное, из всего человечества ее я презираю меньше всех.

«Зачем ты живешь?» – спросите вы. Отвечу. И мой ответ – это, прежде всего, признание самому себе. Так вот: я, как последняя блядь, боюсь умирать! Я боюсь боли, не переношу вида крови. Да и вдруг существует все-таки этот самый ад. А Сатане придется отрастить третью руку, чтобы я составил компанию Каину и Иуде. Интересно, нам дадут поговорить? Вчетвером. Забавно, правда…

Она смотрит, не шевелясь, мне прямо в глаза. Это напускная гордость. Может, она думает, что я ударю, а потом меня замучает совесть, и я, раскаявшись, упаду перед ней на колени, расплачусь, буду молить о прощении. Она, наверное, уже продумывает, что кажет мне, когда сама опустится на колени рядом и обнимет меня. Наверняка у нее мелькнула мысль, что после у нас будет страстный секс прямо на полу, без гандона, с криками от удовольствия, с ее рваной блузкой, которою так долго расстегивать, с моей нежно исцарапанной спиной, с опрокинутой со стола цветочной вазой… Что ж? Мне чертовски нравится ее идея!..

– Получи, сука!..