Млять, что же делать? Что сейчас, именно сейчас, в эту секунду делать? Ведь это должно когда-нибудь закончиться, ведь, млять, ничего не бывает вечным…
Страшно…Страш-но. Страшно, бля!
- Суки-и-и…
По ту сторону стены ухнуло, раскатисто отозвалось в низине, сверху посыпались куски каменного крошева, приличных размеров камень угодил по спине, прямо между лопаток. В носу хлюпнуло, как будто лопнула какая-то плотина, и сразу же потекла струйка густой, почти черной крови. Интересно, так и не заметил – это от удара в спину или все-таки раньше? Да что это за фигня, ведь никогда не шла кровь из носа, даже от приличного удара. Даже от перепада давления на высоте. А тут – второй раз за сегодня… Что ж, все бывает впервые.
Слева, шагах в десяти стена заканчивалась, и там лежал кто-то. Кто это был – неизвестно, но свой, шеврон вон видно на рукаве. Живой еще? Ухнуло снова – из чего они там валят? РПГ разнес бы эту стену вмиг, да только если попасть в нее. Видимо ниже угодило. Ниче себе – плановое патрулирование. А какое же тогда должно быть боевое?
Тут наконец дошло, что стреляют только оттуда. Ага, а кто же будет отсюда стрелять? Все как кроты – позарывались в камни и ждут с моря погоды. Бред какой. Как в дурацком анекдоте – дали пистолет сам за себя думай. Мля, а что тут думать? Думать тут всего ничего – да только… Страшно. Все это неправда, верно? Сказочки для первоклассников. Как это – чтобы прямо вот сейчас и убили? А еще хуже – ранили. В ногу. Хотя – какую нахрен ногу – в ногу попасть сложнее. Раз в пять чем в руку. Или, млять, живот. А самое простое – в голову. Тут чем не стреляй – в голову много не надо. Рикошета хватит по самое нехочу, или даже осколка камня. Между глаз – переносица то слабая, хрящик в сущности. Агась, вообще не стреляют. Смолкли. Но они там есть – куда ж им деваться. Никто по ним так и не стрелял толком. Ану, ловите на закусь.
Кольцо выдернуть – что тут сложного. Ничего. Но стремно до охренения. А если эта хрень бракованная? Если она сразу же и разлетится на куски в руках, вместе с кусками рук? Да не, и это сказки. Вот, ловите, суки отмороженные…
У-у-ух. Рот открыть. Уши закрою. Говорят этого не нужно, но а почему бы и нет? Г-гах… Хорошо что низина – там. А то бы еще назад скатилась. К папочке, млять.
А теперь с калаша немного. А-ту-ту вам, обезьяны, ловите бля подарки от белого человека. До чего же неудобно вот так стрелять – руки вывернуты немецким крестом, отдача именно что отдается даже в коленях, мать бы ее за ногу. Сколько их успевает вылететь, пуль этих? Дохрена. И не доганяют ведь друг друга, заразы. Потому как – вдруг одна из них с дефектом, заклинит нах прямо посреди ствола, да и пыль по любому попала в ствол – я офигеваю от сержанта Калашникова – надо же было полвека назад придумать такую цацку безотказную…Молодец дедушка, хрен тебе в глаз. Хотя это лучше чем галимые Мки с Пендостана пакистанского изготовления – те частенько идут в отказ. Как и сами пендосы – эти как клерки, мля, не работает степлер – не будем подшивать бумажки. А тут и пожаловаться не на что – этот степлер дедушки Калашникова работает всегда.
Ну, рожок долой. Видите все – я стреляю. И мне пох на всех. На них и на вас тоже.
- Зёма, ты че там разлегся?
Тишина. Молчит зёма. Делает вид что его укокошили. Потому что страшно ему неподетски, в этом я его понимаю. Только нехрен было сюда тогда наниматься. Если страшно. Доброволец, ёпта.
- Зёма, двигай сюда. Они молчат – не сцы, мож уже свалили. Жить тоже хотят, хоть и обезьяны. Лезь сюда, у меня фляга полная. Заременная.
Ага, подействовало. Лезет, сукин сын. Страшно, потому и фляга для него сейчас как подарок. О, Григорий это.
- Грыша, ты чего там лежал как дурак? Если бы они были поумнее, да ударили ваккурат по кромке стены – отбило бы тебе яйца вместе с головой.
- Ладно умничать, Жора, тоже мне – вояка. Давай флягу.
Морда грязная, форма порвана, даже петлицы вверх ножками. Нарушение формы одежды, наряд вне очереди. Хорошо что он курящий, а то сигареты кончились еще до этого спектакля. Кто ж знал что ночевать будем в этих развалинах.
- Курить давай.
Грязная рука ухвалила флягу, зубы застучали о жестяное горлышко. Потеет Гриша, весь как мочалка. Грязная такая. Пыль здесь липкая.
- Ухты бля, нихрена себе…У-у-ух…Ф-ф-фф…Хоть бы предупредил что самогон, я бы яблоко достал… Охренеть…
- Яблоко мне. И сигарету, быстро. Тоже хочу успеть – вдруг они надумают реванш устроить?
- Хреванш. Свалили они. Я видел. Когда ты сдуру патроны тратил их уже небыло. Только пыль столбом. Тащат они что-то.
- Или кого-то. Может – наших кого прихватили?
- Да не, у них какая-то ялда была. Гранатомет какой-то, я таких не видел еще. Только тачки ихние Француа еще в начале в расход пустил, а этот хреномет видимо возить нужно. Килограмм сто небось.
- Ну, за милых дам.
Глоточки маленькие, да и знаю что больше пяти не сделаю – самогон хоть и удачный, но зело вонючий. Из этого ихнего хлебного дерева. Доллар литр. Потом еще перегнать – он в оригинале градусов тридцать – помои. А сейчас под шестьдесят. Сам гнал. Четыре, пять…Шесть…Семь! У-у-у-уууххх. Яблочко, яблочко ты моё, родное…Хрусть, хрум…Хорошо яблочком-то. Только редкость оно здесь. Самые ближние яблони у хрена на рогах – в Израиле наверное. Дорого, но как приятно – родина бля, самжэнэ и яблочком загрызть. Грише посылкой мама прислала. Больше ничего – одних яблок. 4 кила. Он в авторитете поэтому. Молодец парныга, зёма ведь, с Черкасс.
- Грыш, а скоро домой…
- Я вот думаю остаться. Еще на год. Что мне там делать? На «Азот» идти, грузчиком? Здесь лучше.
- Грыш, а бабы? Тёлки, красавицы, белые, стройные? А тут ты – весь в шевронах, голубой картуз, эксельбанты, дембельский альбом. Там зимой холодно, а летом – жарко. Грыш – Днепр там! Купаться, рыбу ловить. А, Грыш?
- Ага, бабы. Картуз голубой. И бухать с придурками-дружбанами, еще худшую гадость чем эта…Днепр. Вот и езжай туда, купаться с рыбами.
- Не, Грыш, у меня Днепра нету. Ингул, а он грязный. Я тоже останусь на годок. Куда ж ты без меня…
- Только сдается мне, Жора, что забракуют нас. А бабла отдавать тонну – жаль. Жаль до крика. Психиатр сейчас с Пендостана, Васильича отправили на покой, клоуны. А этот прохвессор бабла берет как со своих. Ему пофиг что у нас зарплата в восемь раз меньше.
- Ну, еще по одной – и на поинт ихний. Ты помнишь где это?
- Да найдем. Пацаны уже свалили, вон Валерка ползет, с тыловой. Значит оцепление сняли. У него уоки, он и выведет.
- Лан, пей только трохи, Валерке оставь, да и мне чуток.
- На пока, кури…
- Пацаны, пора домой. Осталось что-нибудь?
- Ага, вечно за вас думай. Грыша, яблоко все не сгрызи, хоть занюхать оставь шматочок…
- Снимают наш взвод с патруля. На Базу вертаемся. Не нравится мне это.
- Ты как, Валер, кого-то подстрелил?
- А шут его знает…


* * *


Здесь, в вонючем тупичке, образованном стенами трех домов, тесно прижавшихся друг к другу по воле нерадивости своих архитекторов, возводивших эти дома как карта легла, он упал, как мешок с мусором, и постарался вжиться в образ этого самого мешка. Свернувшись в грязной луже, среди полувекового мусора и прелых листьев, боясь пошевелиться, и вдыхая-выдыхая промозглый ночной туман он лежал, слушая удары сердца и звуки за забором.
А за забором звуков было хоть отбавляй.
Сначала выли сирены, но их сразу же выключили – мешали работать ментам, да и лишние любознательные здешние жильцы были бы помехой. Бравым ОБОПовцам. Сегодня была их ночь, они заказывали музыку и они танцевали всю эту канитель.
«Кино, ей Богу. Ну мля, как же угораздило так тупо лажануться! Детский сад…»
За забором грохотали по мостовой ментовские берцы, слышались надсадные хрипы бегущих, удары о что-то твердое. И о что-то мягкое. С хрипами и проглоченными стонами… Он прекрасно представлял, что там происходит – воображение как на экране рисовало все до мельчайших деталей. Они ведь уже и не стреляют – незачем, братва уже пустая, патроны закончились до обидного быстро. И тупо – палить куда попало все горазды… Мудачьё. Скорее всего завалили парочку мусоров, а теперь они будут до победного конца вот так рысачить и ломать всех подозрительных…
Свалить не удалось никому. Подстава потому-что – сдал их кто-то уверенно и со знанием дела. Тех, кто оставался в машинах – приняли первыми. Тихо и красиво. А остальных красавцев – человек двадцать, по десять от каждой из сторон – теперь вот вылавливали. Стрелка, бля, Аль-Капоне нервно курит в сторонке…И ведь не 92 год – опыт, опыта вагонами у каждого ведь, ан нет – все оказались в заднице, самоуверенные и тертые мудаки. Менты знают всех. Это к гадалке не ходи. Список принят по протоколу, от стукача. И лежать здесь – бессмысленно, придут и сюда. Сейчас вот собачек подвезут – и придут. Все мешки с мусором перероют, все подвали обойдут… Выходить, нужно выходить, иначе пристрелят, суки. Хоть и нет ничего колюще-режуще-огнестрельного – пристрелят. Они сейчас с индульгенцией – сам видел как одного мусорка почти пополам перерубило из АКСУ. Броники-шмоники – в кино это спасает, спору нет. А с пятнадцати шагов нихрена не спасает. Говорил ведь – стволы сейчас не в тему, не те времена, блять. Говорил разве? Наверное себе говорил, сам то пустой изначально был. Дурак, идиот. Мудила.
- Жорик, Жора-а-а…
Сзади кто-то с надрывом дышал, шептал его имя. Он выглянул из своего идиотского «укрытия», в виде кучи мерзкого мусора, которым еще минуту назад конвульсивно нагреб на себя. Это был он. Грыша, мать его за ногу. Братэлла, зёма…
- Грыня, какого хрена?...
- Жора, молчи. Молчи, Жора. Мне край, - в горле лежащего в грязи человека забулькало, он поперхнулся, но сдержался, не зашелся кашлем. – Мне всё, братка. Три штуки поймал, одну в ногу, остальные в брюхо, бля…Бля-а-а-аа…
Человек изогнулся в приступе кашля, но не издал и звука. Только хрипло забулькало снова.
- Грыш, ты выползай к ним. Они тебя в «Скорую» определят, выживешь. Потом разберемся, сейчас нужно живым остаться, братка.
- Жори-и-и-к…
Он протянул грязную, облепленную грязью и листьями руку, человек судорожно вцепился в нее своей не менее грязной, обжигающе горячей рукой.
«Свиздец Грыше. Вышел весь»
- Жорик. Матери моей напиши. Что видел меня…Меня-а-аа…На вокзале. Я…Ехал…Куда-то… С девушкой…Аллой..
- Грыша, щас выйдем вместе. Все равно примут. Так хоть бить не будут. Сами выйдем. Вдвоем…
- Жори-и-и…
Хрипы перешли в клокотание, человек выпучил глаза, да так что белки сверкнули в свете тусклой Луны, лицо его исказила страшная, нереальная гримаса, он попытался что-то сказать, но взамен слов из его рта вылетели брызги чего-то липкого. Теплого. Черного…Рука, с нечеловеческой силой сжимавшая его ладонь обмякла. Глаза как-то вмиг погасли, тело выгнулось в чудовищной судороге, и…И больше человека не существовало…
- Суки! Су-у-уки! Су-у-у-у-уки-и-и!!!...
Он ломанулся куда-то вперед. Прямо из положения лежа, из своей вонючей норы, из своего лежбища. Сшибая какие-то заборчики, путаясь в развешенном драном белье, позади него звенели какие-то кастрюльки и разбивались стекла. Он падал, разбивал лицо, руки, несколько раз ударялся грудью о что-то острое и неподатливое, которое все-равно поддавалось его безумному натиску, его ничего не видящей гонке с препятствиями. Хлопали какие-то двери, ступеньки, миллион ступенек и площадок, потом подвалы, потом кусты, освещенные и неосвещенные дороги, сигналящие машины и в ужасе отскакивающие от него люди. Потом – вода, много воды. Он поплыл, как заправский пловец, поплыл быстро, не ощущая тяжести далеко не летней одежды и обуви. Потом вода закончилась, начались кусты, деревья… Трасса, впереди замаячила трасса, с ревом тягачей и встречными огнями… Он согнулся на обочине в приступе кашля. Кашель перешел в рвоту, потом так согнутым пополам он опять побежал безумной трусцой, выплевывая кровь и желчь…Потом он пришел в себя, шагая по обочине. Сунул руки в карманы куртки – там была вода и раскисшая пачка сигарет. Он машинально выбросил все это, вывернул карманы. Потом шел еще, долго. Сознание работало как лампочка в светомузыке – то есть контакт, то нет его. Но шаг не сбивался. Он привык ходить, давно привык, еще в экваториальной пыльной стране. Как она называлась?... Маленькие дети, ни-за-что на свете не ходите в Аф-ри-ку гулять…Млять… Потом он остановился, повернулся назад и взмахнул рукой…
Ревущий КамАЗ остановился, обдав его тучей выхлопных газов. Он потянулся, открыл дверь.
- Тебе куда?
- Туда…
Водила ткнул передачу, поддал газу и вырулил на дорогу.
- Откуда ты?
- Оттуда…
- А…
Потом включилось сознание. Он засунул руку во внутренний карман куртки, вытащил смятые бумажки, не глядя протянул их водителю. Тот нерешительно замялся, потом взял. Он знал – там много. Баксов триста…Водила тоже это понял, и было потянулся к рычагу – остановиться.
- Браток, не нужно… Ты рули. Я просто хочу уехать. Куда довезешь…
- Я пустой, потому сверну с этой трассы – там пост скоро, километров через семьдесят. Поедем немного по другому пути. В Днепропетровск тебе подойдет?
- Подойдет. Дай закурить?
- На, - водитель протянул пачку «Монте-Карло». – Слушай, у меня есть ноль пять. Будешь?
- Буду… Это я буду.
- Вот. А из закуси – яблоки есть. Яблоки будешь?
Яблоки…Пыль, жара, вонючий теплый самогон из заременной фляги, земной шар в окружении листьев…
Может - это яблочные листья?..
Яблоки…
- Буду… За упокой души брата, Грышы…