Если бы ты был другим человеком,
хотел бы ты быть своим другом?

    Горечь полыни и алкоголя пропитывает горло и выступает влагой на глазах. Я не без труда сдерживаю кашель. Малодушничаю и запиваю дико-зелёный абсент прохладой апельсинового сока. Какой моветон... Я закуриваю и откидываюсь на спинку плетёного стула.

    Тихая музыка, приятное головокружение... Мне хорошо... Хо-ро-шо... Молоденькая официантка подходит к рыжему уроду за соседним столиком. Взгляд машинально скользит по её загорелым стройным ножкам. От туфелек на невысоком каблучке до строгой - коленки лишь слегка приоткрыты - чёрной юбочки. Потом выше... По полоскам форменной блузки... Две верхние пуговицы щедро расстёгнуты. Как же хочется припасть к этому треугольнику импровизированного декольте и втянуть запах смуглой кожи... А потом прижать эту точёную фигурку к себе...

    Мы встречаемся взглядами. Я улыбаюсь девочке... Что же ты делаешь в этой дыре? Уходи отсюда. Уезжай. Убегай... Бегом. Бегом. Бегом... В Москву, как чеховские сестры... Как я в своё время... Продай своё тело подороже, как я продал мозги... Девочка, этот город - фабрика роботов... Провинция поставляет дешёвых идиотов для мегаполисов... Трудолюбивых, старательных... Потому что самим приходилось выбираться из грязи... Зачем я вернулся сюда? Никого нет... Все, кто мог, уже нашли своих хозяев... И ты, девочка ищи... Только погаси сперва наивный огонек в своих глазах цвета переспелой черешни... Как погасил в своих синих Андрюша Стрельников лет десять назад. Да, трудно мне тогда было...

    - Миканорыч, сука, присосался, блядь? Отдай флакон, - аккуратно дёрнув за рукав его грязной спецовки, зло процедил я.
- Никола, - мужик с жадностью втянул в себя мокрый ночной воздух, - На, держи, не пизди, хватит. Пенсия, хулеж. Сука, прикинь, под цветочный горшок моя её спрятала. Ну, не дура ли? - язвительно поводя перед рыхлым носом пальцем, добродушно заулыбался мужчина лет шестидесяти.
Вытерев свою дрожащую потную ладонь о засаленные спортивные штаны, взял протянутую бутылку. Рывком приложил прозрачное горлышко к обветренным сухим губам, начал глотать обжигающе-горький тёплый напиток.

    Как всегда, немного придя в себя, мы садимся на грязную липкую лавочку возле моего подъезда. Она постоянно свободна, будто ждёт нас. Может, потому что рядом стоит мусорный контейнер? А может это судьба? Тело наполняется теплотой. Ебал я в рот этот маленький каменистый шарик с его ёбаной несправедливой жизнью. Я смотрю и смеюсь над суетящимися глупыми лицами в своей обыденной безысходности. Ссу в воняющую дерьмом открытую дверь мусорки. Иногда приходит Марьянка. Приносит пива и пару пластиковых стаканчиков. Миканорыч тогда начинает в сотый раз жаловаться на свою супругу. Пузатый щетинистый пиздабол в грязной бейсболке. Оно и понятно: целый день дома, на хозяйстве, за внуками присматривает - наседка, блядь. Вот крыша и едет. Я его никогда не слушаю, закрываю глаза и мечтаю. Так заебись. В полутьме никто их не видит, иногда только угукнешь утвердительно, ради приличия, и всё.

    Блядь, я ж здесь с Машкой зажимался в девятом классе… Сука… вот же ж блядь, вспомнил… Интересно, где она сейчас? По узкой трубе тёмной улицы мчится холодный ночной ветер. Он забирается под полы распахнутого пиджака и лижет мёртвым холодом мою шею. Я застёгиваюсь на все пуговицы… Секунду сомневаюсь, стоит ли поднимать воротник. Воротник не трогаю, лишь застёгиваю ещё и верхнюю пуговицу рубашки. Не стоило сюда приезжать… Не стоило… И, тем более, не стоило заходить сюда… В этот сраный район… Не стоит топтаться по могиле детства, которого и не имел…

- Извини, братан. Подкурить есть чем?
Я останавливаюсь. В конусе грязно-жёлтого света стоит алкаш. Он держит, как бы извиняясь, дешёвую зажигалку. Я пытаюсь вглядеться в его лицо… Оно кажется глупой картиной. Словно фон для синей зажигалки написанный жёлтыми и чёрными пятнами… Смутно знакомый фон… Я видел это лицо… Или просто кажется… Нет, не вспомнить… Никак…
- Не курю… братан…
Честно говоря, зажигалка у меня есть. Но мысль о том, что от неё подкурится эта тощая оборванная фигура пробежала неприятной волной по спине и рукам. Поэтому я вру и иду дальше… Алкаш… Блять, явно его где-то видел… Вернуться спросить? Нет, маразм… Блядь, да и что там… При таком свете я хоть Папу Римского увидеть могу в любом бомже… Не то что еблище знакомым покажется… Да и рос я здесь… Может это брат Витькин? Хотя нет. Тот пониже был… И голос я не запомнил… Хотя хуй ли, пропитый, блядь, прокуренный… А ведь и я мог так же стоя… Безумный фейерверк вспыхивает в глазах… «Что за нах?», - мелькает где-то на самом краю сознания. Потом тело запоздало чувствует боль от удара в затылок и погружается в вязкую тьму…

    Пошарив в дырявом кармане своей разодранной куртки, выудил мятый чинарик и зажигалку. Замёрзшие пальцы слушаются плохо. На ветру из зажигалки вычиркивались только скудные искры. Я матерился уже минут пять, когда в полукруг, освещаемый тусклой лампочкой, висящей над чёрным провалом подъезда, покачиваясь, вплыла крупная фигура:
- Извини, братан. Подкурить есть чем? - мужик бессмысленно уставился на зажигалку в моей руке, промычал нечто невразумительное и двинул дальше. Я стоял и смотрел ему вслед: "Не-человек, мудак сраный". Неожиданно, из соседнего подъезда выскочил коренастый паренёк с бутылкой пива в руках и в широких белых шароварах. Держал он её как-то неестественно, явно не собираясь пить из неё. Из-за его спины высунулась прыщавая очкастая рожа:
- Вот он, сука, не успел далеко уйти, - пальцем ткнул в крупного мужика.
Паренёк резво метнулся к нему и, слегка подпрыгнув, обрушил свою бутылку ему на голову. Мужик, как шёл, так и рухнул вперёд еблом в мокрый асфальт. Очкарик подбежал к упавшему мужику и брезгливо пнул его в бок.
- Пидорас, сука, - горделиво подытожил он свою победу.
Из чёрной пасти подъезда показалась белокурая головка девушки.
- Это не он, не он. У того куртка спортивная была, а этот в пиджак одет, - девушка задумалась.
- Ладно, нужно ещё пива взять, - сказал коренастый и, не оглядываясь, деловито засеменил прочь, увлекая за собой всю компанию.

    Я оглянулся по сторонам. Подарок судьбы, блядь. На улице никого не было. Только на лавочке, тихонько воркуя, сидели Миканорыч и Марьянка. На меня они не обращали никакого внимания. Подошёл к валяющемуся в луже телу. Какие у него заебатые блестящие туфли. Перевернул набок. Из внутреннего кармана пиджака достал портмоне. Триста баксов. Ахуеть, вот пруха. Встряхнул лопатник, из него выпала цветная ламинированная карточка водительских прав. Кто тут у нас, та-ак: "Андрей Иванович Стрельников". Воспоминания разом накрыли голову. Андрюха. Андрюха, блядь. Откуда он здесь?

- А ну покажи.
- Да нормально всё, - говорю я, но всё же приподнимаю край тенниски.
Вика бережно проводит пальцами по пятну гематомы.
- Проходит.
- Да. Коля молодец, помог... Хорошо рядом был...
- Коля, этот...
Вика сама опускает тенниску и отходит. Коля стал запретной темой. Я пытаюсь не хвалить его, Вика - не говорить, что этот алкаш нам не нужен. Алкаш... Как она не понимает... Хуй с ним, что он в тот вечер скорую вызвал. Может, это он меня и саданул по башке, а потом просто нашёл права... Но детство... Детство никуда не денешь. Его можно только скрывать...

    Она не знает, что отец был алкашом, а мать убежала от нас с каким-то хмырём. Она не знает, что маленький Андрюша почти каждый вечер прятался от пьяного бати на улице, и возвращался домой поздно ночью. И до утра не мог спать. Кто-то однажды сказал, что у пьяного сердце может остановиться. И я, рыдая, прислушивался к его храпу... Раз храпит, значит дышит. А иногда вдруг храп обрывался, и моё сердце, словно тисками зажимало... А потом громкий хрюкающий вдох - жив значит, просто дыхание задержал. И сердце отпускает. И как этой девочке, которая ходила в один из лучших лицеев и каждый год отдыхала в Болгарии, рассказать о том, как батя повесился? Как я, тринадцатилетний сопляк, перерезал верёвку тупым ножом. А батя хрипел, выпучив глаза и обделывался в старые линялые треники... Она просто не поверит. И не поймет. Она думает, что такого просто не бывает. И не бывает мальчиков, которые зимой на заднем дворе бабкиного дома обливают себя бензином из пластиковой бутылки и чиркают спичкой... Меня передёргивает. Я ей сказал, что ожоги - это так... Малыми баловались на стройке, гудрон расплавленный пролился... А если бы тогда Коля не увидел? Не повалил бы меня в снег, не сбивал бы пламя... Хуй его знает, как бы там оно все было... Я смотрю на Вику. На её обиженно сведённые плечи. Не стоило сюда приезжать.

Прислушиваюсь. Затих. Отлично, теперь можно поспать. Я еще раз прижимаюсь ухом к прохладной двери. Норма. Еще сутки ему осталось продержаться и всё. Можно кодировать. Господи, как же низко надо опуститься… Как сильно надо зависеть от алкоголя, чтобы вот так… Хотеть бросить и не мочь. Да что там бросить… Трое суток без пойла не мочь продержаться… Не встреть я его, так и всё… еще пару лет и пиздец. Скорее всего, замерз бы зимой на улице. Как тот мужик на школьном крыльце. Сладкая смерть, вроде, называется… Заснуть и не проснуться…
Вика уже давно спит. Я ложусь возле неё, на остывшую половину кровати. В темноте не видно её лица, но я могу хоть сейчас рисовать его по памяти. Спящая, она совсем как ребёнок. Как ангел. Это ерунда, что у нас сейчас всё вот так… Холодная война, молчаливое противостояние… Эти мои попытки помочь Коле… Нет, её можно понять… когда он бесился и орал на всю квартиру… на весь дом… когда от его метаний сотрясались стены… Вика не привыкла к такому. Но она поймет. Должна понять. Да и какая, в конце концов, разница? Ведь это друг…

- Привет-привет. Что у нас хозяйка вкусненького сегодня приготовила? Поздравляю...  - заходя в дом, игриво сказал я.
Традиционно протянул хозяйке букет цветов и бутылку хорошего вина. Последнее время я часто ужинаю у Андрея дома. Мы шутим, вспоминаем школу, рассказываем анекдоты. Иногда просто пьем пиво и смотрим футбол по телевизору. Сегодня девять лет со дня их первой встречи. Андрей смущенно улыбнулся и дружелюбно подтолкнул свою жену.
- Картошка пюре, - улыбнувшись, сказала Вика, - и стейк из лосося.
- Она у меня молодец. Умничка. Всё умеет. Вот, ты скажи, Коля, что ты обычно на ужин ешь? - чувствовалось, что Андрей безмерно гордится этим.
- Да-а, я в столовой обычно кушаю, дома редко, - отмахнулся я.
Молодая хрупкая женщина в кухонном переднике. Я бы даже сказал лет на семь, восемь моложе мужа. Очаровательная белокурая головка с правильно-изогнутыми дугами бровей слегка наклонена набок. На губах играет радушная улыбка хорошей хозяйки. Или нет? Блеск глаз... Рукой периодически поправляет прическу...
- А я вот ещё коньяк захватил, - делаю невинное лицо и наивные глаза, - армянский, пять звёздочек.
Мне нравится наблюдать, как моментально ломаются изгибом брови на бледном лице Вики. Смотреть на маленький, немного вздёрнутый вверх носик. Я присаживаюсь на корточки, развязываю шнурки и, кося глаза, любуюсь её стройными ножками, прячась от Андрея. Не могу, не хочу натыкаться на его беспечно-влюблённый взгляд.

    Когда лежишь и смотришь в потолок после секса с какой-то очередной девушкой. Обнимая её и прижимая к своей груди, а думаешь о другой. Вспоминаешь её искренний смех, её другой запах. И хочется побыстрее проводить, ни к чему начавшую рассказывать о своей нелёгкой жизни, бабу. Щелкнуть замком входной двери. И остаться одному. И с ней. Только с ней одной. Иногда легче, особенно когда долго её не видишь. Но чем чаще видишь, тем больше хочется, как наркотик. Говоришь "Спокойной ночи" и отворачиваешься от надоевшего раздражающе-потеющего тела очередной и закрываешь глаза, представляя, что обнимает тебя та единственная, нежно целует в шейку и мягко шепчет на ушко "Спи, мой котенок".

- Ты что там копаешься? Пойдем, а то остынет…

Удачно я время выбрал, ни одной пробки. В очередной раз смотрю на Колю. Грустный у него видок. Боится, наверное… Первая нормальная работа за столько лет… Трудно было найти, хорошо, хоть путягу закончил…
Странно сложилось. Я, по сути, обречённый человек был. Сын алкаша. Спроси любого, как бы я закончил, ответ был бы один… А я вот смог… Одумался после той блажи с поджогом, учиться стал… Учителя, правда, тоже меня тянули. Жалели. И потом… не зассал я, уехал в Тверь… Поступил… Я, блядь, один со всего своего ёбаного класса поступил… Неделями не жрал, но выучился ведь. А потом снова… Работа, Питер, ещё больше работы… А Коля, оказывается, в это время опускался… Коля… Он же одним из центровых ребят был. Девки по нему так вообще сохли. Капитан сборной школы был три года. А учился нормально… И семья нормальная была, меня вон сколько и подкармливали, и ночевать пускали… И поступил он не где-то, в Москве… Только слабеньким он оказался… На первой же сессии вылетел… А потом ПТУ наше ёбнутое, море водяры и никаких перспектив в жизни…
Я снова смотрю на него. И снова искорками в глазах видятся его седые волоски. Уже седина есть… Ничего, сейчас его пристрою, главное чтоб он там сам не сглупил… продержался… Леха обещал, что место будет что надо. Даже с перспективами. Главное, чтоб Коля опять не сглупил… Блядь, было бы у него хоть три курса вышки…

    Хуле, он на меня так смотрит? Своими, по-щенячьи преданными, глазками хлопает... Жалеет, сука... Заебал уже... Я в очередной раз сдерживаюсь, чтобы не сказать ему грубость. Всё-таки нашёл мне работу. Помог с алкогольного крючка спрыгнуть. Не, нахуй так на меня смотреть? Я понимаю, Вика - женщина... Заботилась обо мне, когда я выл и прыгал в ломках на стены... Волосы мои гладила... Успокаивала... Мурлыкала на ушко... Как моя мама, в детстве... Нежно... Детей нет... Чего они тянут? Карьера, карьера... Кому она нахуй нужна? "Работа перспективная", передразнил я мысленно Андрея и вспомнил вчерашний день.

    - Андрей дома? - спросил я Вику, смотря ей в глаза.
    - Нет, нет его. Ещё с работы не вернулся, - она пододвинулась чуть ближе ко мне и оторвала от пола свой взгляд.
    Ватными ногами я сделал шаг навстречу, ещё не веря. Обнял за талию. Закрыв глаза, прикоснулся к её губам, прижался к ней всем своим телом. Своими тонкими пальчиками она расстегнула мне ширинку джинс и потрогала головку уже стоящего члена. Не в силах больше сдерживаться, я повалил её на пол, задрав платье, под которым никогда не было нижнего белья. И, специально медленно, начал вводить свой член в её уже мокрую тугую дырочку. Она, стоная, извивалась подо мной. Судорожно сжимала мои запястья. Царапала спину. Когда своим членом я уперся в дно, она закричала и конвульсивно дернулась. Я притих и подождал несколько секунд, крепко прижав её таз к своему, пока не услышал тихий выдох облегчения. Рывком вытащил свой член и, боясь не успеть, припал губами к её влагалищу. Её тело изогнулось в идеальную дугу. Я же в это время быстро слизывал прозрачную тёплую жидкость, раздвинув указательными пальцами её половые губы. Потом перешёл на клитор. Ритмичными движениями языка начал его теребить, одновременно двигая во влагалище двумя пальцами своей правой руки, держа левую на животе. Вика запустила свои холеные руки в мои волосы и шептала:
- Да, милый мой, котёнок, ещё, глубже...
Когда я левой рукой почувствовал, что внутри неё начало что-то сокращаться, я оторвался и грубо с силой вошел в неё, уткнувшись головкой члена в матку. Руки её я закинул за её голову, прижав к коридорному линолеуму своими и в бешеном ритме вгонял в неё свой член. Иногда останавливался, вытирал со лба пот и на полной глубине начинал крутить задницей, задевая что-то у нее внутри. От этого она стонала, как безумная, закатывая глаза. Затем я продолжал ритмичные резкие толчки, которые сотрясали её тело. Схватив руками за ягодицы, она рывками помогала мне.
- Да, давай, кончай в меня... - орала она во весь голос.
И я кончал, ощущая нахлынувшую на меня волну обострённых до предела чувств, шумно дыша как паровоз и по инерции ещё ебя. А она кончала оттого, что кончаю я, в неё, чувствуя сокращения моего члена, тыкающегося в её матку. Я слазил и ложился рядом с ней. Смотрел на неё, как она лежит - дрожащим, раздавленным на полу безвольным существом, закинув за голову трясущиеся руки, с мутным взглядом. Через некоторое время она вставала на колени и начинала остервенело сосать мой хуй. Закрывая глаза и причмокивая, жадно глотала мою сперму…

Весна уже окончательно взяла своё. Последние кучи грязного липкого снега, первая зелень на деревьях, пока что неяркое солнце, тонкие куртки на прохожих… Ещё не очень приятная глазу, но… весна…
Обе скамьи перед больницей теперь всегда заняты. Но Андрею и тому пареньку, что всегда навещает его, место уступили. Они сидят, откинувшись, и щурятся от солнца.
-У Ирки такие буфера стали. Это видеть надо.
-Меня уже скоро выписывают. Посмотрю... Слушай, как ты думаешь, меня на второй год не оставят? Я много пропустил.
Коля качает головой:
-Нет, я у Кашки спрашивал… Она сказала, что не оставят. Они на педсовете решили. Ты ж не прогулял. И здесь занимался.
Они сидят еще полчаса, потом Коля извиняется и уходит.
-Спасибо тебе… за все, - говорит тихо, немного стыдясь почему-то, Андрей.
Коля смущенно улыбается:
-Да что ты… Мы же друзья.
Он уходит, топая старыми ботинками по тёмному и блестящему от влаги асфальту. Андрей провожает его взглядом. Невысокий худой паренёк, неловко держащий пакетик с уже остывшими пирожками. Он здесь уже давно. Не столько из-за ожогов, сколько из-за интуиции врача. Он чувствует, что этот мальчик не хочет возвращаться домой как можно дольше. Но Андрей этого не понимает. Впрочем, какая разница…
Андрей, щурясь, бросает последний взгляд на сплетение веток, сквозь которое бьёт солнце. Скоро оно станет ярче. Намного ярче. Андрей это твёрдо знает и ждёт.

    - Колян, Колян. Куда ты? - я обернулся и увидел позади счастливое лицо Андрея.
Перед собой он катил детскую коляску. Я сделал вид, что не заметил его и торопливо перебежал на другую сторону улицы. В новую жизнь, в только что построенный гастроном, где продают всё такое же прозрачное счастье по часам. Я там после того, как узнал от Вики, что Андрей не может иметь детей.