***

Екатерина.
Имя, вчера казавшееся таким обычным, вдруг наполнилось волнующими ассоциациями. Митенька Телянтьев долго пробовал его - про себя и вслух, пока не решился: Катя, Катенька. Интересно, какая она… ну, если умыть и причесать. Такая, как снится или совсем другая?
Мечтания романтические на время сменились тревогой: Катя была плоха. Господин Ф., впрочем, не обманул, разыскал лекаря, который врачевал девицу зельями и переданными с линкора порошками. Не то благодаря лечению, не то вопреки оному, но Катя пошла на поправку.
- Ест, вашбродь, - докладывал засланный Хламыч, - хороший аппетит у девки, только подноси. Про Вас спрашивала, значит, сердитый или не очень. Боится.
Митенька стоял долгие вахты, обедал-ужинал в салоне, а свободные часы убивал под шампанское чтением романтических новелл или просто мечтал. Сходил иногда компанией на берег, но к Кате не шел, хотя и тянуло глянуть. Но - не приглашен!
Закончилось тем, что столкнулись нос к носу. Митенька вновь был с Хламычем, Екатерину сопровождал слуга господина Ф.
- А я Вас знаю! - рыжая девица в аккуратной шубке милейшим образом сморщила нос, вглядываясь. - Вы тот офицер.
Екатерина оказалась совсем не такой, как представлялась. Чудо как хороша оказалась: серые улыбчивые глаза, ямочки на округлившихся щеках и богатая россыпь веснушек.
- Телянтьев, Дмитрий Иванович, - пересохшим голосом отрекомендовался Митенька и с ужасом почувствовал, как краснеет и не знает что сказать.
- Екатерина Михайловна Берестова, - девица тоже слегка покраснела, но смотрела весело, если не сказать - нахально, и глаз не опускала.
Боится? Ну, Харламов…
- Я признательна Вам, Дмитрий Иванович… - Катя начала после секундной заминки благодарственную речь, которую Митенька не расслышал - так шумело в ушах, а закончила благосклонным разрешением нанести визит. И вообще держала себя царственно.
- Это она со страху, вашбродь, - добродушно прогудел Хламыч, когда разошлись. - Вон как закраснелась. Нравитесь Вы ей, Дмитрий Иваныч!
- Хламыч, - Митенькин голос отвердел. - Купи-ка к послезавтра ананас. Мы будем с визитом к Екатерине Михайловне.
Правду сказать, Митенька собирался как на голгофу, а обернулось все на удивление хорошо. Быстро разговорились и уже скоро смеялись разным пустякам - Катиному неуныванию и природному оптимизму оставалось только позавидовать. Митенька тактично обходил больной вопрос, но Катя сама завела речь о своем пленении.
В этих местах коренная уроженка Империи оказалась не случайно - Катенькин папа, известный ученый Берестов, ходил в археологическую экспедицию на Британские острова, и дочку взял с собой. Не приключений ради, а просто сирота по матери, Катя с малых лет стала отцу поддержкой во всех начинаниях. Катя рассказала об экспедиции, долгий год работавшей в развалинах университетских городов. Рассказала, что нашли древнюю библиотеку с «изумительнейшими текстами». Рассказала, как постепенно умирали соратники и уходили трусы и предатели. Решение зазимовать было, очевидно, опрометчивым; ранней весной пришлось разделиться: Катя с сопровождающим и большей частью продуктов ушла на материк за помощью и…
- Здесь каперствует Эртогул-паша на броненосце «Эрзерум», - Катя помрачнела. - Нас схватили… если бы не Вы, Дмитрий Иванович… - она доверчиво тронула его за руку - и волна горячего непонятного чувства затопила юного мичмана до заполыхавших щек; даже слезы выступили на глазах. - Я очень-очень Вам благодарна!
После такого визита Митенька не мог не мечтать. Он уже представлял явственно, как в конце плавания Катя будет встречать его в Царьграде, но оказии доставить девицу Берестову в столицу все не находилось. Азоры слыли местом для торговых судов опасным и невыгодным.
Машину, тем временем, разобрали и вновь собрали. Главный механик уже назначил дату испытаний, и сами испытания отчего-то сократил до сроков вовсе неприличных. Настроение у Митеньки из унылого сделалось отчаянным. Еще и Хламыч зудел чисто комар над ухом:
- Не нравится мне этот статский, вашбродь. Зачастил к Катерине. Вчерась, почитай, весь день пробыл, даже обедать в нумер приказал.
И Митенька решился.
- Екатерина Михайловна, не поймите превратно! Подходящего судна может не быть очень долго, а мы вскоре уходим. Я не могу Вас оставить - согласитесь перейти на ледокол… приватно.
Катя распахнула в немом изумлении глаза, и Митенька зачастил, смущенный:
- Я уступлю Вам каюту; дождемся выхода, а там можно и объявиться… дальше котельной не пошлют.
- Спасибо, Дмитрий Иванович, - тихо ответила Катя и посмотрела странно. - Я подумаю.

***

«Не тронь меня!» сразу после машинных испытаний взял курс норд-норд-ост. К Америкам этакий маневр не мог привести никак - прямо по носу вот-вот должны были проявиться из тумана паковые льды, а за ними, в двух тысячах верст, Британский Ледник, похоронивший под собой легендарную цивилизацию.
В команде недоуменно шептались, но каперанг Пустомыслов хранил глухое молчание. Атлантика, сначала по-летнему безледная, начинала проявлять скверный характер. Шторма, один за другим, все злее и злее играли черными аршинными волнами и даже махину ледокола раскачивали как детскую игрушку; среди неопытных матросов и мичманов начались морские страдания.
Катя обустроилась в Митенькиной каюте по-хозяйски. Откуда-то взялся уют - чистенькие бумажные салфетки, сложенный из казенного полотенца голубок, что сердило Митеньку и умиляло Хламыча.
- Дурной Вы, вашбродь, - в сердцах как-то бухнул Хламыч. - Для Вас девка старается! - и поспешно ретировался от Митенькиных кулаков.
Без Харламова бы не справились, он носил еду из корабельной лавки. Выходить Катя отказалась категорически - жалела Митеньку, которому грозила гауптвахта, а потом и вовсе велела мыкающемуся кавалеру вернуться.
- В экспедициях, Дмитрий Иванович, по-разному приходилось. Случалось и в обнимку спать, лишь бы не замерзнуть. Возвращайтесь, Вы меня стеснять не будете, - и Митенька переехал обратно, на верхнюю койку, уступив даме нижнее место. Они помногу теперь разговаривали, Митя и Катя, чувствуя необычайное доверие и влечение друг к другу. 
А потом случилась ссора, от которой Митенька впал в состояние окончательной и безоговорочной влюбленности. Катя завела разговор о том, что юных обычно волнует меньше всего: говорила о злосчастных русских крестьянах, бедующих впроголодь от лета до лета, рассказывала о погибшей Британской Атлантиде, где все было устроено по справедливости, о чудесах британской науки и техники.
Ну уж нет! Милее родной Империи Митенька страны не знал. Пусть и говорят, что де османов русские погубили неисчислимо, но нет на свете державы разумнее и справедливее, с гордостью заявил он.
Катя даже дышать перестала, только открывала и закрывала рот:
- Ты… дурак! - зашипела она и подпрыгнула в койке. Стукнула со злостью кулачком в переборку. - Вот дурак-то!
Митенька скатился вниз, всклокоченный и разозленный, сумел только выдавить:
- Я?.. - и хотел уже не то придушить оскорбительницу, не то оттаскать за косы, как оказался вдруг лицом в пышных волосах и, уже не соображая, нашел губами ее губы. Ошалел - от вкуса, от запаха, от чувства вселенского обладания. А Катенька вместо чтоб защищаться, подалась доверчиво вперед, расслабилась совершенно, но тут же встрепенулась и уперлась ладошками Мите в грудь.
- Не надо, - попросила жалобно, и Митенька отпустил. Замолчали, переживая, слизывая кровь на губах - следы неловкого поцелуя, а потом Митенька придвинулся вновь, робко, но и настойчиво. Катя блестела в темноте глазами, дышала - тихо и быстро.
Целовались до тех пор, пока Митенька не почувствовал, что нужно срочно выйти на мороз и проверить… что-нибудь проверить. Наблюдательные посты, например. Стоял на ветру, цепляясь голыми руками за обледенелые леера, не чувствуя ничего - ни мороза, ни боли в сорванной на ладонях коже - ничего, кроме огромного, до небес счастья.
Митеньке повезло - выходить на палубу стало смертельно опасно. Ледокол теперь являл зрелище жуткое. Весь обросший пористым льдом, чадящий немилосердно, он почти каждую неделю отдавал дань морским богам оскользнувшимися или смытыми за борт матросами. Лед скалывали, лед шпарили котельным смертным кипятком, но он нарастал каждую ночь новыми и новыми пластами.
Солнце пропало, вместо него в мокром тумане жалко светилось размазанное пятно, будто слепое оконце в крестьянской избе; из-за этого скорость, иной раз, приходилось убирать до жалких трех-пяти узлов. Число смотрящих на клотике и в носовом посту удвоили. Каперанг посулил по десяти копеек за каждый обнаруженный айсберг, но матросы - не враги себе - старались не за страх, а за жизнь, собственную и товарищей.
Наконец, пришел день, когда за ужином заметно осунувшийся Пустомыслов постучал по хрустальному бокалу, привлекая внимание.
- Господа! - торжественно начал он. - Сего дня я получил разрешение предать гласности новые цели нашей миссии.
Салон умолк, пораженный. Капитан «получил разрешение»? На собственном корабле?? Не иначе, как…
- Да, господа, да! - раскланивался господин Ф. - Разрешите представиться, советник по особым поручениям при Его Превосходительстве Командующем жандармским корпусом.
- Шпик! - ахнул кто-то негромко, но вполне явственно.
- Ну-у, господа! - огорченно протянул господин Ф. - Сие есть абсолютно превратное мнение. Моя миссия носит характер во-первых, спасательный, во-вторых, архиважный для процветания Империи. Экспедиция профессора Берестова терпит бедствие поблизости, в британских льдах…
- Нечисто здесь, господа, - негромко, только Митенька и ближние соседи услышали, засомневался мичман Берг. - За п’офесcо’ом, даже униве’ситета, б’оненосец уж не пош’ют.
- А вы не слышали, Берг? - заспорил мичман Полыхаев. - Это же тот самый Берестов, который… ну вы поняли. Бунтовщик, одним словом. Не удивлюсь, если прикажут по сему господину того-с. Прямой  наводкой!
- ‘упости! - поморщился Берг. - Остави’и бы уми’ать во ‘дах. Сдается мне, господа, не спасать будем - а’естовывать!
Советник Ф. тем временем продолжал:
- …к счастью, мы имеем приблизительные координаты. Я просил капитана к утру организовать разведывательные партии на собачьих упряжках для розыска пропавшей экспедиции. Рассчитываю на добровольное участие господ офицеров.
Повисло тяжелое молчание. Пустомыслов вздохнул и начал приказывать.
Утро - для дальнейших событий - выдалось на редкость приятным: вышло солнышко и немного стих ветер. Ледокол убрал ход и остался в нешироком чистом разломе между торосами белейшего льда. Спускали баркасы, готовили тюки с провиантом и топливом, раздавали оружие.
В каюте сердитый Харламов разбирал приготовленный к походу мешок. Митенька стоял, уткнувшись лбом в иллюминаторное стекло.
- Не пустили! - пожаловался он. - Берг пойдет, Полыхаев пойдет, а Телянтьев - добро пожаловать на вахту.
Катя вздыхала тихонько.
- Я тоже хочу пойти, Дмитрий Иванович, - призналась она. - Я лучше сумею, чем Берг или Полыхаев.
- Вы что!? - возмутился Митенька, не находя слов. - Как же можно Вас…
Противный мяукающий звук родился, казалось, прямо в воздухе, а потом тугие удары - первый, второй, третий - один за другим заставили броненосец подпрыгнуть, а потом упасть в пугающе глубокую яму. Рядом рвались снаряды крупного калибра и счастье, что не один не попал точно в цель.
- Проглядели, ироды! - взвыл Хламыч. - Турку проглядели!
«К бою» заревела как раненое животное паровая сирена. «К бою» засвистели боцмана. Будто шрапнель просыпали - застучали крепкие матросские башмаки по трапам.
- Хламыч, родной, - Митеньки отнял ладони от ушей; от возбуждения у него задрожали губы, - не отходи от Катерины, сбереги - приказываю! Не то я тебе… - он махнул рукой и побежал на мостик. На долгой, полуоткрытой галерее выглянул наружу и перекрестился - высадившуюся на лед партию накрыло прямым попаданием; почти целый баркас забросило на высоченный ледовый торос - прощайте Берг и Полыхаев, воистину, не знаешь, где найдешь, где потеряешь... Митенька еще различил вдалеке замаскированный грязно-белый силуэт османского капера - «Эрзерум», не иначе! - как очередной снаряд разорвал галерею и сбросил его в черную страшную воронку.

***

«Милый Митя! Вы ведь разрешите так называть себя, правда? Я взяла лодку, собак и немного провизии. Надеюсь, никто не заметит в суматохе боя. Простите, но я должна найти отца. Я, а не этот противный Ф., к которому Вы ревновали, признайтесь. Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста, не беспокойтесь за меня, я опытная путешественница. Как все сумбурно получилось… Но я не жалею! Прощайте, а лучше до скорой встречи - она обязательно состоится, я верю. И Вы тоже верьте! Навсегда благодарная Вам, Екатерина Берестова».
Митенька в который раз перечитал записку, но опять ничего не почувствовал, только усталость и опустошение. Голова тупо болела, но уже не так страшно, как неделю назад, когда Митенька очнулся в корабельном лазарете.
- В рубашке родились, господин Телянтьев! - качал тогда головой хирург, а верный Хламыч молча плакал, слезы бежали по густым усам, на секунду зависали и срывались с кончиков. Смешно, - подумал Митенька и забылся.
- Утопили турку, - сообщил Харламов во время следующего пробуждения и после этого Митенька пошел на поправку.
- Не знала она, что Вы раненый, - заверил его Хламыч еще через раз. - Иначе разве бы ушла?
Митенька уже начал ходить и иногда прогуливался по палубе в тихую погоду. На прогулке его и встретил статский советник Ф., взял крепко за здоровое плечо.
- Ну-с, уважаемый Дмитрий Иванович! - Ф. вовсе не казался расстроенным. - Осиротели мы?
- Вы!.. - Митенька, осознав, задохнулся от возмущения. - Следили!? Подите к черту, господин жандарм! - с наслаждением бросил ему в лицо Митенька, втайне надеясь на безобразную ссору и - невероятно, но вдруг - дуэль. - И не смейте о ней в таком тоне!
- Почему же нет? - делано удивился Ф., пропустив оскорбление. - Я знаю мадемуазель Екатерину с детства, и всю ее взбалмошную семью тоже. Какая блажь была в этот раз? Думская власть и всеобщая электрификация - как рецепт народного процветания?
- Пластические массы, - запальчиво предъявил козырь Митенька, вспомнив полуночные споры с Катей. - И уверяю вас, я лично прослежу, чтобы этот рецепт воплотили в жизнь.
Ф. неожиданно стал серьезен:
- Пойдемте ко мне, Дмитрий Иванович, выпьем кофе, побеседуем.
Митенька подчинился, только в каютах господина Ф. сообразив - а с чего бы?
- Пластические массы, говорите? - Ф. предложил Митеньке сигару и закурил сам. Достал резную шкатулку и выложил на стол осколок бурого цвета.
- Вот-с, извольте, пластическая масса. Изъята у девицы Берестовой, пребывавшей в болезненном состоянии. Была вшита в подол, простите, дамской ночной сорочки. Найдена, очевидно, в развалинах какого-нибудь англицкого городишки.
Митенька осторожно взял, подивившись легкости волшебного вещества.
- Вы думали когда-нибудь, уважаемый Дмитрий Иванович, - начал Ф. беседу из тех, что называются задушевными, - почему наша Империя выжила после оледенения, а, к примеру, британская - нет?
- Из-за этого? - Митенька кивнул на пластмассу и криво улыбнулся.
- Вы правы, как ни странно. Вопрос, впрочем, шире. Представьте, сколько крестьян нынче встало в четыре часа утра, чтобы ухватить поболе времени на… э-э… пахоту? И так каждый день, все три летних месяца, что отпустил нам господь. Крестьянин должен собрать зерна на долгую зиму семье - где семеро по лавкам, помещику, у которого сыны бьются с османами, царю, чтобы построить и содержать такой вот броненосец. Вы знаете, сколько крестьян должны работать от утра до утра, чтобы мы с вами, Дмитрий Иванович, курили здесь эти сигары? Я вам скажу - тысяч, примерно, сто. Целый уезд на один небольшой броненосец.
- А что мы можем дать крестьянину? - Ф. задал риторический вопрос. - Мы даем ему стальной плуг, даем молотилку, даем гвозди и подковы. Наконец - чугунную сковороду и железную миску.  Это дорогие вещи, Дмитрий Иванович, и бедняк-крестьянин их бережет, передает по наследству.
- А это дешевка, - Ф. брезгливо оттолкнул осколок. - И что страшнее всего - долговечная дешевка. Если мы будем давать крестьянину дешевые вещи, он, крестьянин, может усомниться, а есть ли необходимость вставать в четыре утра? Может быть - в пять? Или совсем не вставать? Или он захочет переселиться в город вопреки воле дворянина? Да это бунт, милостивый государь! Как быстро рухнет Империя, подумайте!
- Этот материал из других времен, Дмитрий Иванович! Как и думская власть, и электрическая свеча в каждом доме, и паровое отопление. Из времен теплых, сытых и беззаботных, чтоб наши внуки дожили до них. А нам такие вещи не нужны, более того - смертельно вредны! Чего господин Берестов упорно не понимает.
- Следует попробовать, - после некоторых раздумий решил Митенька. - Может быть, все не так черно, как вы рисуете.
Ф. посмотрел на него внимательно и улыбнулся вдруг.
- Все может быть, Дмитрий Иванович. Истина не терпит самоуверенности - попробуйте! Я не знаю, кого Его Императорское Величество выберет Наследником, Вас или Вашего брата, но искренне желаю Вам успеха. Присягну и буду верно служить.
Он замолчал на минуту и добавил, улыбнувшись:
- А девица Берестова, если ей повезет вернуться… не самый плохой вариант. Это я Вам - как мужчина мужчине.