- Сань, это пиздец, ты в курсе, где я?! – на почте маленького поселка Хор я выглядел белой вороной, в потертых дранных джинсах сандалетах и тельняшке. – Я в Хоре.
-Ты ебнулся? Решил классику попеть?- Саня заржал, - а как же рок-н-ролл? Или решил вокал поставить?
-Я хуй решил поставить. Короче, я не на занятиях, а в поселке Хор, в деревне! В селе! Блядь!
- Гы, я хуею с этих русских,-  Саня закатился, в трубке забулькал смех, - каким ветром тебя туда занесло?
-Да сам не понял, очнулся – Хор. Короче денег нет, сможешь меня отсюда выдернуть?

У Сани единственного из моих друзей был свой транспорт – модный мотоцикл «ПС» с ямаховским зажиганием. Бело-оранжевый, быстрый, как оса. Саня на нем разве что не спал, а да, и еще когда на гитаре отжигал.
-Лех, ну это не скоро, до Хора то - пилить и пилить.
-Да тут и стохи не будет, тебе час езды по-хорошему. Сань, ну вытаскивай меня, а то я здесь заманался уже.
- Ну, хрен с ним жди, там остановка есть автобусная? Вот на ней и будь, я через часа полтора примчусь.
-Зашибись, спасибо. - Я повесил трубку, отдал последние двадцать копеек.

Из-за стекла с надписями на меня удивленно смотрели глаза седоватой работницы почты. Странная окраска, седина закрашена чем-то серовато-фиолетовым. Это сизюлевое сокровище на голове походило на фантастический одуванчик в пору созревания. Казалось, что только подует ветер и начисто побреет  головку этой строй карги. Он что-то нечленораздельно пробубнила под нос мне в спину, толи – «ходют тут всякие», толи «понаехали». По спине как холодом ожгло старушечьей ненавистью. На улице снова припекало. До встречи с Саней времени было не меряно, и я решил сходить в тайгу, благо она начиналась недалеко, сразу за огородами. По склонам сопок разбежалась тайга, сосны и кедры, орешник и березы, дубы, ель, пихта. Дышать в тени было легко. Ветер по вершинам ласково гладил рукой, а прохлада освежала. После солнечного жаркого и душного дня в тайге было на столько легко и хорошо, что я, выбрав под одним из деревьев место помягче, завалился на рыжие высохшие иголки и, полуприкрыв глаза, стал смотреть за облаками, лениво плывущими по небу. Со склона было видно дорогу, и пока я не наблюдал лихо мчащего мотоцикла с Саней за рулем. Зато недалеко совсем услышал лошадиное ржание. Я приподнял голову  и увидел пару всадников неспешно ехавших в глубь леса. Небольшие рыжие лошадки, прядая ушами и отмахиваясь хвостами от насекомых, негромко цокали копытами по каменистой почве. Всадники выглядели комично, давно вылинявшие и превратившиеся из-за этого в серовато-синие остатки от спортивных штанов с полосками на боку и вытянутые в коленях. На головах одинаковые кепки,  клетчатые в крупную клетку темно-синие рубахи, и кирзачи. Они о чем-то  переговаривались – перекрикивались, но было не понятно из-за расстояния, доносились только отдельные звуки. «Любопытство – не  порок»,- говорила моя мама, и я, поднявшись с мягкой подстилки, пошел следом за ними, благо, перевалив за хребет, они спешились, и присев на корточки закурили. Наверное, я вовремя остановился, обратив внимание на то, что у донного из них в руках обрез. Я спрятался за толстым стволом и стал смотреть на странную парочку. Они передавали друг другу папиросу, - ха подумал я шобят суки, - но из леса не вышел. Накурившись, парни разделись, залезли на коней, и я, наконец, разув глаза, увидел поле, огромное поле конопли. Я даже присел от увиденного, нет, конечно, я видел пятаки по пять-десять метров, а это было сокровище, пара гектаров. Парни скакали по полю на лошадях, выписывая круги и овалы. У лошадей на боках и груди блестела свежая смола, а ноги наездников были зеленовато-черного цвета. Через какое-то время, угомонившись и устав, всадники оделись и уехали обратно. Я посмотрел, как парни удалились в тайгу, и вышел на поле.

Драть шишки –  занятие простое, возьми ее у самого кончика, под коренек и рви. Руки сразу стали пахнуть помидором со смолой ели. Я набивал карманы огромными, уже созревшими на жарком солнце и горном воздухе, макухами. Когда карманы были полными, я стал натирать ручник, скатывая его руками с пышных пока еще не высоких кустов. Видать ангел-хранитель все-таки есть у меня, как только я сам себе сказал, что уже хватит, и ушел в тайгу, снова появилась парочка всадников. Я поторопился вниз, со склона, скатываясь на предательски шуршащих камешках. За спиной услышал, как кто-то кричит: «Вон – он, гони, гони». Я зигзагом пошел по склону, примериваясь к очередному прыжку,  благо учился этому совсем недавно. Я бежал, теряя силы на жарище, и обливаясь потом. В горле стучало сердце, билось немой огромной птицей в груди. Выскочив из тайги, я бежал все еще вниз, к дороге, и, оглянувшись, увидел двух чуваков вылетающих из леса. Один из них поднял руку и выстрелил.

На дороге показалась маленькая черная точка, я узнал звук Саниного «пээса». Я выскочил на дорогу и со всех сил несся ему на встречу. Саня остановился, заскрипев тормозами, удивленно глядя на меня, - Ты что, как в жопу стреляный?
-Сань гони, гони,  все потом, - я еле дышал, сел, обхватив его руками, орал,- да гони же ты сука, гони.
-Лех, да заебал ты орать, он дернул ногой стартер, мотоцикл взревел, но от дороги на Хабаровск нас отсекли два всадника, один из них снова выстрелил.
-Бля, охуели чтоли, - закричал Саня и стартанул со скоростью света, или так мне показалось. Мы мчались, оставляя за собой гостеприимный Хор и красивейший Хехцир. Километров через десять Сашка остановился и спросил, - Лех, это что было то? Партизаны?
- Наркоманы, - я показал ему полную жменю макух, -хулиганы.
- Обана, уматно нагрелся.
- А то, папира есть?
- Да их еще сушить надо, костер разводить чтоли?
- А их и не будем, - протянул я ему ладони, они слегка взмокли от нервяков и немного тряслись. На ладонях было - грамм пять пластилина.  Скатав с рук  ручничек, я отломил плюху и мы ее забили в папиросу. Закурили, сделали по паре тяпок, нервяк отпустил, прикатил смех. Мы лежали на обочине, задрав ноги в небо, и ржали над безумным миром. Высоко в небе парили птицы, широко раскинув крылья. Солнце снова жарило, и парило так, что на лбу выступали мелкие бисеринки пота, а по спине уже скатывались мелкими неприятными мурашками.
-Сань, поехали? – я привстал, посмотрев на пустую дорогу.
- Лех, а эти со стволом нас там не ждут?
-Да фиг знает, ждут - не ждут, прорвемся.
-Ну, на фиг такой прорвемся, давай попозже, а сейчас еще дунем?
-Ну, давай, что не дунуть, - я снова отломил пластилина.
- Вот, а теперь - поехали, - Сашка забодрился, встал и пошел к моцику. Я обул свои сандалии, запарился их застегивать, простой процесс едва не свел меня с ума. «Попадание железного язычка в дырочку ремешка имеет, наверное, какое-то скрытое, фрейдистское значение» - подумалось тогда мне. Едва попав в дырочку, отдышавшись, я поднял глаза и увидел картину, поразившую меня на всю жизнь. Сашка ползал на коленях, среди бела дня, подсвечивая себе зажигалкой землю вокруг мотоцикла, и бубнил под нос, тихо шипя и матерясь.
-Сань, ау, ты что?
-Да вот  палец потерял, стал мотоцикл заводить, а он отвалился, - поведал он, подняв голову от земли, его грустные глаза вызвали у меня очередной приступ смеха. Пока я катался по земле, угорая до слез, Саня встал и даже пытался пнуть меня со злости ногой.
- Сань, а какой палец ты потерял, - спросил я, едва отдышавшись от смеха и вытирая слезы.
- Вот этот, - он протянул ко мне правую руку с поднятым в небу большим пальцем.
- Сань, вот этот у тебя на месте. Заводись, поехали.
- Слушай, а про вчерашний пиздеж, погнали во Владик? Денег на бензик до туда хватит, там пабарыжим шалой, пару дней потусим и обратно?
-А и погнали, море, солнце и телки. Накрайняк у дядьки во Владике денег стрельну на обратную дорогу.

Скорость, хорошая и почти пустая дорога, лентой вьющаяся среди старых дальневосточных сопок. Ветер, рвущий рубаху и свистящий в ушах. Жаркий асфальт, над которым плывет легкое марево. И два укуреных в жопу рокера вопящих по очереди то ролингов, то дипов, то просто ржущих, мчащихся  верхом на оранжево-белой осе.