-    Тебя как зовут-то?
-    Ира.
-    Илья.

Его брат в трико с вытянутыми коленками терся в кухне, потом предложил мне ананасы из банки. Он лихо разрезал  кружочек на кусочки в блюдце и интеллигентно подцеплял вилкой. Я обгрызала свой по краям и зажималась еще больше. Потом звонила маме. «Сейчас молчи», - сказал Димка брату. Вселенная затихла. «Я у Светы, в Бастилии. Мы тут чай пьем. Я заночую. Все хорошо. Мама, Бастилия – это общага нашего педа. Буду завтра в десять». Юноши восхищенно смотрели на меня. Захламленная квартира совковых интеллигентов. Престарелый плюшевый медведь с пуговичными глазами втиснулся на диван меж арматуры и запчастей. Я приехала на вечерней электричке, шли по темноте. Господи, какой район хотя бы?

В конце концов брат свалил. Дима сбегал в магазин за шампанским. Потом включил специально для меня «аап, и тигры у ног моих встали», песня, которую я безуспешно пыталась найти многие годы. От шампанского мне всегда становится очень смешно. У них на экране телевизора был рабочий стол компьютера. Мышей водишь по коврику, а видно в телевизоре. Я смела в один присест все шоколадные конфеты.

-    Ты так похож на дедушку.
-    И что? А может, я в душе дедушка!
-    Да нет. Портрет. У тебя очень красивый был дедушка.

Концерт Розенбаума на видео. Он стал учить меня еврейским танцам. Наверное, у меня уже хорошо получалось. У него был вид человека, спаивающего другого и специально подначивающего: «А так можешь? Ай, молодец. А так слабо?» Я начала клевать носом. Мы сидели на диване: я безостановочно смеялась и клала голову ему на колени. Это осталось единственным по-настоящему приятным впечатлением той ночи. «Ну ты даешь. Совсем крышу уносит. Только не спи, слышишь?»

Танцевали. Холодные слюни ящерного поцелуя. Я считала про себя: первый раз – уклоняюсь, второй – терплю, третий – уклоняюсь…

-    Пойдем в спальню?

Что называется, «невыносимая легкость бытия». Он перенес меня на диван. Я сидела на краешке в асексуальном свитере и жилетке, он стоял передо мной. Не хватало спичек – вставить в глаза. «Ну что там? Ах, да. Инициатива со стороны девушки». Потрогала его член через джинсы.

-    У тебя это первый раз?
(«И как ты догадался?»).
- Я сделаю все, как ты хочешь.
-    Это даже интересно. Я смогу тебя чему-то научить.
(«Макаренко»).
-    Я в душ.
-    Шампунь дать?
-    Эээ, нет. Я так.

Теплый душ взбодрил. Я сама разделась? Помню только, как вошла в спальню, Дима лежал голый под простыней. По видику шел «Малхолланд-Драйв».

Было холодно. Чужое супружеское ложе. Его родители уехали навестить родственников. Мы познакомились в сети, и это была вторая встреча.

-    Ну прояви же хоть какие-нибудь чувства!

Я бы с радостью, Дима. Если б были они, Димочка.

-    А презерватив?
-    Ира… Ну понимаешь, не оказалось дома. Ты не волнуйся, я себя очень хорошо контролирую.
-    Да.
-    Хочешь, я прямо сейчас сбегаю.
-    У меня с собой есть.
-    Блииин, чего ты молчала-то?!

-    Надень его.
-    Рано еще. Дурочка.

Ты хотела узнать? Не за этим ли приехала? Чистый расчет: время подошло, все подружки уже и давно. Парень нормальный. Вот и прояснилось, как сквозь стекло графина с родниковой водой. Кто бы мог подумать: если любимый, то счастье. Если любимый, все правильно. Если любимый, и учиться нечему. И за простенькую эту истину ты чуть-чуть заплатишь сейчас. Так будет честно.

-    Давай я ртом.
-    Нет, нет. Не нужно.

Я обеими руками отпихивала его голову. Лишнее, Димочка. Мне от тебя нужно только одно. Бедра непроизвольно сжимались.

-    Ты не даешь мне. Ира. Ну ты не понимаешь, что ли? Я ХОЧУ ТЕБЯ!

Прости, Димочка. Я бы тебе жизнь отдала, но мы с моим телом сегодня не договоримся.

Мы так до утра промучаемся. Он стоял на коленках, смотрел на мои разведенные бедра и тер свой член. Лег сверху. Я взяла за конец и направила туда, куда, как мне казалось, было нужно. Тени на потолке. Тюль. Окна-светлячки дома напротив.

-    Ты вся напрягаешься…

Он сейчас заплачет. Димочка-Димочка. Почему все так. Почему мы все такие. Неприкаянные. Это я виновата. Никто не спорит.

-    Поласкай его.
-    Как?
-    Языком.

Я облизала резину. Запах немытого тела. Трогательный мальчик, который не заслужил такой ночи. Я старалась. Сначала он помещался в рот.

-    Поглубже, Ира, поглубже!

Волосы свисали. Глаза слезились. Гланды угрожали рвотными спазмами. Его пальцы ритмично и быстро надавливали на мой затылок, не позволяя высвободиться и вздохнуть.

Полежали.

Страшный, животный, душный крик. Я была маленьким паучком в верхнем левом углу комнаты и упала со стены. Потому что двенадцатиэтажка задрожала. Потом я услышала плач, такой горько-звонкий. Слез было много-много, за все прошлые и будущие года. Дима испугано хлопал по щекам и что-то приговаривал. Дал мужской носовой платок. «Малхолланд-Драйв» невозмутимо продолжался. Я все плакала, плакала, плакала, и это было счастьем.

-    Понравилось в рот брать?
-    Я не люблю тебя.
-    Откуда ты знаешь? Нельзя сказать, пока не узнаешь человека.
-    Нельзя сказать, любишь ли. Я не люблю тебя, это ясно.
-    Я думал, заберу тебя сюда.
-    Я не люблю тебя!
-    У большинства в твоем возрасте уже дети.
-    У каждого свои сроки.
-    Голова болит. Погладь меня по голове.

Женщина должна быть милосердной, доброй. Для всех. Устало перебирала его стриженые волосы.

-    Просто положи ладонь мне на лоб.
-    Дима, Димочка, можно я просто полежу. Сама. Пожалуйста.
-    Я хочу обнимать тебя и вдыхать твой запах. Это духи или шампунь? У тебя красивая грудь.
-    Ты не первый, кто мне об этом говорит.
-    А ты многим давала пощупать свою грудь?

Опять заплакала.

-    Она еще презервативы привезла.
-    Не хотела быть дурой вдвойне.
-    Я бы мог с тобой что угодно сделать. Ты слышишь?! И мне ничего бы не было. Потому что ты сама пришла!

Сейчас он скажет: «У меня свидетель есть».

-    Знаешь, после института можно распределиться в закрытую военную часть в Шкотово. Целыми днями сидеть в наушниках и среди помех разбирать разговоры американских подводных лодок. Как тебе?
-    Ты встретишь какого-нибудь военного, который оттрахает тебя так, что тебе это понравится. Ты будешь гарнизонной шлюхой.
-    Мы когда-нибудь будем дружить семьями.
-    Зачем ты это говоришь?!
-    Выйди, я оденусь.

Он как-то нарочито протянул мне стринги.

-    Дииим, Дима!
-    Ну что?! Что ты хочешь от меня?
-    Кровь.

Маленькое алое пятнышко впиталось в ситец пододеяльника.

- Не страшно. (Голосом разочарованного энтомолога, который склоняется с лупой над листом лопуха и обнаруживает вместо экзотической бабочки седую моль).

-    Я не забеременею?
-    От пальцев?

В ванной из зеркала смотрела незнакомая монголка с красными прожилками на коже.

-    Ты почему так долго там?

Встревоженный. Нет, Димочка, не хватит сил перерезать запястья. И мысли такой не приходило.

-    Ходи с распущенными волосами. Будешь Златовласка.
-    Отращу и буду.
-    Хорошо.

Шесть утра. Холодная кухня. Крашусь на ощупь.

-    Дим. Дима.

Делает вид, что спит. Сама заслужила. Так нельзя.

-    Проводи меня.
-    Рассветет, и поедешь.
-    Мне сейчас надо. До десяти домой. Дима! Я дороги не знаю.
-    Походишь, да вернешься.

Я даже не знаю, на каком мы этаже. Лифт гремит, едет. Работает!

-    Дима, я же боюсь одна.
-    Ну оставайся. Вот упрямая.

Мужик выгуливает бультерьера.

-    Извините, как пройти до автовокзала?

Туда-то и туда-то. Таким тоном отвечают, когда совсем одинаково, дойдет человек или исчезнет. Скользко, падаю. Тихо. Машины медленно-медленно скользят рядом, почти притормаживают. Пешеходов нет. Но ничего не случится. Корка льда на лужах хрустит на весь квартал. Если появится живой человек, пусть даже бомж, попрошу проводить.

Небо синеет, потом светлеет.

Вот и мой город. Чистенький, разлинованный. Восьмое марта. Если скажу «Спасибо» водителю на выходе из автобуса, то все будет хорошо. И я говорю. Если скажу заспанной кондукторше «С праздником», все будет хорошо. И я говорю.