Я заканчивал технический ВУЗ, во времена благословенного “глухого Совка”. Какие то смутные разговоры о гласности, перестройке и ускорении сверху только начинались, а внизу царила железобетонная тишь, да гладь. И, конечно же, у нас в институте была военная кафедра. А на кафедре преподавали офицеры. Сплошь майоры, подполковники и полковники. Все они, без исключения, были дуболомами. Честно – я так думаю. Настоящими солдатами Урфина Джуса. Я однако, относился к ним совершенно философически, ибо до того как попал на пресловутую военную кафедру, был отчислен со второго курса, отслужил в Кр…Ой!!! Мама!! Загрызут! В прошлый раз, точно чуть не загрызли, мои милые фтыкатели, за Красную Армию. Хотя странно это. И в военкомате ( на разговорном уровне конечно же ) и на ГСП и в Nском Краснознаменном Гвардейском инженерно – саперном полку, мы так только ее и называли – Красная Армия. Ну, да ладно – нехай буде по ихнему, по фтыкательски. Итак, я к тому времени отслужил в рядах Вооруженных Сил СССР, и кантовался в запасе, в звании гвардии сержанта. В должности командира отделения инженерно – позиционной роты. Наводившие священный ужас на вчерашних школьников майоры и подполы, на самом деле, уже подразмякли за годы халявной службы на военной кафедре и мне были достаточно смешны. Ведь в войсках, я встречал много разных персонажей помладше званиями, но зато которым точно надо было лечиться, а еще там были прапорщики и “сверчки”. Не знаю, как в современной – Российской Армии, а тогда в середине 80х прапорщик или “сверчок”, был, пожалуй не воинским званием, а диагнозом. Так я думаю, и не безосновательно.

В конце четвертого курса, нас отвезли на Военные Сборы. Было занятно. На настоящую армию, не особенно похоже, кроме того мы знали друг друга уже давно, и не о какой дедовщине разговора быть не могло, но офицеры старались – таки испортить нам жизнь.
Меня назначили командиром отделения. В моем отделении, оказался и парень с нашего потока Лешка Царев. Очень странный, доложу я вам типчик. Худющий белесый блондин, с бледно голубыми глазами. В карманах его галифе, всегда шелестела газета… Он, почему-то очень любил сортир. Все свободное время, его можно было найти в нашем батальонном сортире. Постольку – поскольку  курсантский батальон, располагался в лесу, в палатках и на отшибе от основной воинской части с ее казармами, то и сортир у нас был свой. Здоровенный дощатый сарай, с бетонным полом и “очками”.  Человек  двадцать за один присест, могло опростаться в нем. Вот в этом, так сказать “храме облегчения”, Лешку можно было застать сидящим с ремнем на шее. При том он одновременно жевал кусок хлеба, срал, курил и читал газету. Стахановец хренов! Он вообще, по неизвестной мне до сих пор причине, очень много срал. Нет, Леша ничем не болел, у него не было расстройства желудка. Просто этот тщедушный на вид человек, постоянно продуцировал говно. Производил его в огромном количестве. А говно, как известно – если уж произведено, то непременно будет проситься наружу. В белый свет, так сказать. В Лешином случае, говно просто рвалось навстречу лету, солнцу, ветру и сосновым лесам. Мы же еще очень мало знаем про интеллект говна. Возможно, оно только и думает, что о солнечном свете, да свежем сосновом запахе и летнем теплом ветре. Короче говоря, на тактических занятиях в лесу, во время кросса с автоматом и противогазом – везде Леша опрометью кидался в кусты, как только следовала команда “ вольно, покурить и оправиться “. Как-то раз, этот маньяк во время передвижения колонны Уралов с курсантами на стрельбище, с целью сдавать норматив по стрельбе из АКМ, ухитрился остановить машину в центре колонны и присесть срать, прямо под колесо. Остановили, исключительно после его заявления, что он немедленно обосрется и будет вонять на нас, еще несколько часов. После Лешиных визитов, в кустах оставались аккуратные, гладкие коричневые колбаски. Наши ребята в них неоднократно вступали и страшно крыли засранца на все корки. И до того, как нас всем отделением перебросили на хозяйственные работы, Леша – таки получил всенародную кару. Но об этом позже.

Однажды, дождь – холодный, серый и безнадежно противный, зарядил на несколько дней. Все занятия отменили. Мы праздно сидели в сырых палатках и тихо охреневали. В армии это называлось “ самоподготовка “. Леша ныл, что хочет срать, но идти так далеко до сортира ему лень. Холодно же и противно. Тогда я ему лениво так, предложил выйти и посрать прямо на дорожке. До дневального стоящего под грибком, было довольно далеко, а офицеры тоже не дураки и сидят, небось у себя в бараке да в карты дуются. Курсант Царев, натянул треники, накинул на голый торс плащ-палатку с капюшоном, влез в сапоги и выскочил прямо на первую линию палаток. На центральную дорожку. Я похолодел. Это преступление, по своей лихой отчаянности, можно было сравнить только с осквернением полкового знамени. Однако он сел, раскинул плащ-палатку и приступил к откладыванию личинки. Мне сквозь щель входа в палатку было видно, как сзади к Лешке бесшумно подкрался на мягких лапах майор Костроминов. Майора Костроминову присвоили совсем недавно, и с повышением перевели из войск, на нашу военную кафедру. Он очень гордился своим новым званием, будто не майора дали, а генерал – майора. Подкрасться – то он подкрался, но видеть, кто именно срет он никак не мог. Срущий диверсант и надругатель над армейскими святынями, был укрыт капюшоном от плащ-палатки. Между ними состоялся следующий диалог: “ Товарищ курсант! Вы что тут делаете? Ничего. Нет! Я видел – вы срете! Немедленно бегите за лопатой! А я здесь вас дождусь, и пойдем в штаб батальона! Это вам с рук не сойдет! “

Лешка, прикрываясь капюшоном, вскочил и бросился заметая следы за другие ряды палаток. Костроминов потерял его из виду, так как тоже был в капюшоне от плащ-палатки, натянутом на фуражку. Попетляв немного, Лешка влез в палатку и рассказал всем нам – всему отделению, что произошло. Весть о том, что старший офицер, стоит и стережет говно курсанта, облетела половину батальона. А Костроминов честно стоял на посту. Под проливным дождем, над кучей говна. Он чтил Устав и был честным служакой. Потянулись лазутчики, с целью посмотреть и поуссываться… На третьей партии, нервы у народа не выдержали, и раздалось дружное БГАААГГААГАА!!!

Следующее утро выдалось солнечным и погожим. Перед батальоном, вытянутым по возможности по стойке смирно, заложив руки за спину, выхаживал Костроминов. Он требовал раскаяния и выдачи мерзавца. Он угрожал нам всеми карами небесными и земными. Мы не дрогнули, хотя некоторые, во второй шеренге, тихо ржали.
Остается только добавить, что еще через день, неизвестные шутники, ночью наложили говна в сапоги курсанта Царева. На утреннем смотре, он стоял в тапочках. На вопрос ротного, почему не в сапогах, он молчал и глупо улыбался, а из второй шеренги раздалась реплика – Товарищ майор! А ему в сапоги насрали! Ржала вся рота, не исключая и строгого командира. А еще через пару дней, нас отправили на хозработы, и Лешка продолжил обсирать наше скромное военное существование.