Спать не хотелось, и я, спрыгнув с койки, вышел в длинный коридор казармы. Сунул кулаком в пузо дремлющему дневальному Кашину. Тот согнулся пополам от неожиданности и, звякнув штык-ножом , подхватил падающую шапку.
- Проспишь, Каша, всю войну.
- Никак нет, Александр Владимирович!
- Ладно, сынок, служи… Но помни , что враг не дремлет.

Спать не хотелось уже три дня. Ведь уже три дня – я гражданский человек с отметкой в военном билете. Дембельская форма, дипломат и спортивная сумка лежат в каптерке. Я уже не хожу в столовую и не встаю на поверку. Торчу у турника, брожу в шлепанцах по городку,а когда надоедает – иду в штаб и спрашиваю , когда будет вертушка .
- Саня, я тебе сам первый доложу. Хули маешься зря? Вроде в Панджшере какая то заваруха, все там. Все равно через бригаду  лететь придется, а оттуда пацаны точно сообщат…
Витек-связист угощает меня пачкой «Мальборо». Витек все узнает первым, и только потом – остальные…

В этой отправке нас семеро. Женька, я , четверо чурок из хозвзвода и молчаливый контуженный молдован из «семерки». С Женькой мы вместе уже полтора года. С самого первого дня прижались друг к другу. Да так и остались «боевой двойкой». Даже желтуху подцепили вместе…
Я сел на крыльцо и закурил, поеживаясь от прохлады. Где то на севере горы сверкали неслышными сполохами боя. Со стороны караулки слышалось клацанье затворов и чей-то смех… Через часок уставшие посты начнут пальбу в сторону дороги и кишлака. С сопки им начнет поддакивать трассерами ДШК. Потом все успокоится. Так пройдет еще одна  афганская ночь и настанет утро…
Я посмотрел в небо, усыпанное крупой звезд, и мне стало страшно. Страшно, потому-что скоро я навсегда уеду отсюда, из этой жизни. И больше никогда не будет этого неба, этой пыли , солярного смрада и пороховой кислухи. Не будет меня самого, потому что я уже не знаю – как жить по другому… Я не помню, каким я был раньше. Я забыл…

                                                                                                  ***

Я ничего не успел понять, когда падал мешком с брони в дорожную пыль, сдернутый чьей то рукой. И тут же оглох от грохота автоматной очереди слева. Секунду смотрел из-за ската на противоположную сторону дороги, где метались в пыли какие то странные фигурки в широченных смешных штанах. Застучала пушка БМП, и каменная крошка брызнула из скалы…
- Справа, блять, смотри, чадо! За валуном двое… Короткими…
Спохватившись от пинка сержанта, я начал палить наугад в сторону скал. Рядом со мной что то противно жужжало  и гулко звякало по броне… По мне стреляют? Ах, вы, суки, я же вас не трогал!  Бляди…

- Магазины к осмотру!
Глухой удар , и Женька кривясь от боли , потирает пыльную задницу.
- Ты че, чижик, отдыхал? Чучело, блять. Дома разберемся по полной…
- Сергеев, молоток. Три пустых магазина! Попал хоть?
- Не знаю, тащ сержант. Пыли много было, не видно…
- Ладно, посмотрим… А дружок твой ссыканул, похоже…
- Первый раз ведь, тащ сержант.
- А второго раза могло и не быть. Хорошо еще, что из гранатомета мимо шмальнули. Ладно, пошли смотреть бакшиши…

За камнями лежало четверо духов . Маленьких и  похожих на угловатые тряпичные куклы. Рядом валялась труба от РПГ и три длинных винтовки. Один из духов хрипел и дергал головой, покрытой пылью. Грудь была разорвана . Безумные глаза смотрели на меня… Крава деловито обшмонал его, не обращая внимания на булькающую кровь. Затем остальных . Встал и разочарованно сказал сержанту:
-Бедные душки попались, Слава. Пустые, как чайники… Три бура и пиздец.
Сержант посмотрел на духа.
-Ну, кто его будет?... Сергеев!
-Не, я не могу… Не могу я.
-Тогда дружок твой. Давай, вояка, не вафли!
Женька , сьежившись, подошел к духу. Зажмурился, выстрелил и заплакал…

                                                                                                  ***
Начштаба, увидев меня, Женьку и молдована, выходящими из канцелярии, с улыбкой матюгнулся.
- Блять, опять это трио бандуристов! Я же сказал – ждите! Нет, блять, ходют, ноют… А вообще – завтра ваш борт.
Мы с Женькой заорали от радости и обнялись. Молдован беззвучно оскалился…
- Глушеный, давай тащи чачу. Я знаю – ваши ветеранчики замутили флягу. Как раз поспела…

Остальное я помню обрывками. Сначала мы пили брагу в каптерке и закусывали шоколадом, затем пытались напоить дневального. Одевшись в гражданские джинсы и кроссовки, шатались по казарме… Женька схватил автомат и предложил устроить прощальный салют, но был остановлен появившимся взводным… Молдован совал часы «сейко» в руки зашуганного «шнура», принесшего тушенку из кухни… И чьи то руки, несущие меня… И серый потолок, и колючее синее одеяло…

Ночью я очнулся лежащим на койке. Ныла голова и разбитая коленка. Хотелось пить…
- Дневальный! Ко мне, трассером… воды принеси.
Теплая вода царапала глотку. Я слез с койки и вышел на улицу. Курить не хотелось, но я закурил в ладошку… Все, конец. Завтра меня уже не будет здесь. Ничего этого уже никогда не будет…

Вышел Женька, зевая и матерясь. Хрустя, присел рядом и обнял меня.
-Ну, что Саня, шапито закрывается! Блять, не верится, да? Как все это остопиздело!
Я не ответил. Комок подкатил к горлу. И я глубоко затянулся, чтобы не заплакать…