Этот рассказ ни на что не похожий
О человеке…

Пер. И. Бродский.



Где еще сыщешь столь славного мальчугана, шагающего нынче по улице Луисвилля? Белозубого, бровастого, в новехонькой ковбойке и выглаженных брюках. Если поразмыслить, и от Мичигана до Иллинойса не встретишь никого красивей и веселей. Собаки радостно виляют хвостами, встречные люди приветливо улыбаются, верно, испытывая желание остановиться, и обнять меня, что бы как-то выразить всю глубину своих симпатий. Глубину, распространяющуюся вплоть до желания усыновить, почему нет? Людям свойственны такие порывы, если они видят что-то прекрасное. Будь я круглым сиротой, не стал бы возражать против усыновления вон той красивой дамой, а папашу мы, пожалуй, другого б поискали …
Услужливое солнце изливает сверху свет и тепло. Я благодарю тебя, мистер солнце... Поглядите, кстати, на этот велик! На эти седло и руль, обод и спицы. Не правда ли, загляденье? «Это великоленый велик, мистер Кассиус».
По пути он повстречал Лиз, с ней они учились в одном классе. Иногда Лиз нравилась ему, от него же она была без ума.  Пошел рядом, ведя велосипед за руль.
- Я думаю бросить школу, - нахмурившись, произнес он. – Пожарникам незачем учиться в школе… Это напрасная трата времени. Вопрос только в том, что делать до шестнадцати лет…
Энни внимательно его слушала. Еще бы, ей не дано испытывать такое же богоравняющее чувство инициативы. Он собирался развить тему о юнгах пожарниках, о каникулах в четыре года. Они миновали тумбу с наклеенными афишами.
- А знаешь, Энни, кто нарисован на афише у Дома Эстрады? – радостно сообщил Касс. – Сбоку, выглядывает из-за детектива с радиочасами - смеющийся мальчик…
Он почувствовал упоение. В самом деле, кого еще найдешь в окрестностях, с кого картины пишут?.. Правда, вот, нарисовал-то отец его, да только белого. Почему белого, он так и не сказал.
Отчего-то радость его была несколько отравлена.
Он поймал на себе взгляд какого-то парня в надорванной по шву полосатой майке и на год, возможно, его старше. Взгляд был испытывающий, с неприятным интересом. Пожалуй, так не стоило бы смотреть на юнгу пожарника. Через пару секунд его ударили плечом. Он оглянулся: тип в полосатой майке насмешливо ухмылялся через плечо. И это так же несколько отравило его радость.
В особенности, когда через тридцать метров парень в компании низкорослого дружка вновь возник на пути, сделав круг по широкому тротуару.
Музыка все еще звучала, хотя в нее закрались фальшивые взвизгивающие нотки. И якобы в такт ей, дружелюбно вместе с товарищем улыбаясь, парень проникновенно попросил Кассиуса выполнить его скромную просьбу. Немного попрыгать. Машинально заулыбавшись в ответ, Касс попрыгал, чувствуя, как улыбка его каменеет, вслед за ним попрыгала Энни, взвивая короткий подол. Недоверчиво прислушавшись, парень в драной майке с все менее срытым раздражением пожаловался на жару, от которой они с другом страдают, а затем предложил ссудить им на мороженное.
Внешне стараясь быть спокойным, Кассиус порылся в кармане и пожертвовал пять центов. А тот, опустив кулак с пятаком, как будто забыл про него. В затуманившихся глазах его вначале забрезжило, затем начало разгораться пугающее вожделенье.
- Пойдем, - сдавленно проговорил Кассиус Энни и поспешил, ускоряя шаг. Путь их лежал через безлюдную аллею. Кассиус чувствовал, как алчный взгляд жжет его спину. Одновременно приближалось и избавление от позорного, все явственнее чувствовал он, страха. Ничего, в следующий раз он уже никому не даст спуску. Кассиус осторожно взглянул на озабоченное лицо Энни. Он готов был предложить ей сесть на раму и уехать с ним – куда-нибудь подальше отсюда.
- Ты, длинношеий… – раздалось за спиной. Если бы к нему обратились как-то по другому, он обязательно остановился и отлупил бы обоих. Но вот это обращение «длинношеий» выбило почву из под его ног.
- Уф... - подбежал паренек в драной майке и оперся о руль, отдуваясь. - Друг, дай прокачусь?
Низкорослый тем временем уже вскарабкивался на седло. Кассиус задергал велик, пытаясь стрясти наглеца. Вспомнив, видимо, о большей опасности, он отпустил руль и обернулся к первому. Тот же, мигом ухватился за плечо Кассиуса и замахнулся кулаком.
Спустя некоторое время Кас почувствовал, что катается по земле и, понял он затем, орет от боли. Зажмурившись и рыдая, Кассиус поднялся на ноги, разлепил здоровый глаз. Сквозь пелену слез обозрел окрестность. Велосипеда не было. Того самого велосипеда, о котором он так долго мечтал и к которому так быстро привык. И, которого он не заслужил.
Возник образ отца, вручавшего ему велосипед. Мужчина должен быть сильным, говорил отец.
Отчаянье охватило его, с криком  Кассиус побежал, не разбирая дороги. Прозвучавшее издевательское эхо "мы сейчас приедем" заставило его остановиться на мгновенье. Потом он завопил еще безутешнее и скрылся с улицы...
У полицейского, к которому Кас бросился, словно к воскресшему велосипеду, вид верещавшего и опухшего от слез и глаза Кассиуса вызвал немалое раздражение. По дороге к Автовокзалу и вокруг него, месту, часто посещаемом беспризорниками, где они рассчитывали перехватить грабителей, он, наконец спросил, парень Кассиус или девка. Потом не удержался и загоготал, услыхав визгливые угрозы.
Немало удивился брат Касиуса, когда тот, в сильнейшем волнении и внешнем расстройстве появившись, завел его на задний двор и, дико оглядываясь, с угрозой приказал:
- Ударь меня! Ударь изо всех сил!
Руди убоялся, но попытка бегства была пресечена.
Что ж, тогда он вспомнил поразительное великодушие, с которым было предложено ему выполнить все домашние задания. Вспомнил достопамятный день и школьные мытарства, меняющиеся в раздумье лицо отца, глядящего на дневник, из которого было выдрано несколько страниц. И как отцовское лицо, наконец, каменеет в безжалостном выражении. 
Сжав черный кулачек, Руди со всех сил вмазал по подставленной скуле.
«Ух, ай!» - встряхнул ушибленные пальцы и опасливо поглядел на Кассиуса. Тот мрачно соцерцал нечто, видимое одному ему,  что было, судя по его лицу, недостойно никакого одобрения и никаких похвал...
Много лет спустя, в многочисленных интервью, которых от него добивались всевозможные СМИ, Рудольф со значением говорил, что именно в этот момент он узрел весь блеск и масштаб личности своего брата. Человека, осветившего его жизнь. И жизнь других людей, десятков, сотен тысяч и миллионов.
Кассиус подобрал с землю палку и протянул ему.
- Ударь меня ей по роже!
Примерно посередине из палки торчал погнутый ржавый гвоздь. Рудольф заплакал.
В тех самых интервью Радаган указывал, что тогда же брат преподал ему один из самых важных уроков. Если не бьешь ты, бьют тебя. И он кое-чего не договаривал.
Кассиус подобрал осколок зеркала и взглянул на него с какою-то надеждой, но губы его задрожали. Он произнес что-то неслышно, но брат прочитал по губам.
«Я не люблю тебя …» - кому-то самому близкому он предъявил смертельное обвинение. Безутешному, Руди подумалось, что сейчас и он сойдет  с ума.
А Кассиус так и не нашел утоления в тот вечер. Что-то недоброе поселилось в нем, огонь, сжигавший его изнутри.
Дома ему на глаза попалась черно-белая открытка. Ему он казался вполне зрелым, на самом деле это был почти юноша, хмурый, толстогубый, с обиженным выражением лица. «Теленок», - так однажды выразился отец, разглядывая картинку,  - «а ведь Джо Динамит».
Эта открытка завладела вниманием Кассиуса в тот вечер. Воспаленными глазами он глядел сквозь мускулистую фигуру, расположившуюся боком к объективу, и неизвестные миры, исполненные мрачного величия, предстояли ему.
Рудольфу снилось, как брат отвел его к забору на улице и заставляет кидать с десяти шагов в себя камни размером с кулак. Хоть он и уворачивается, но камни как наяву иногда попадают, оставляя шишки и синяки, брат ругался, отчего-то было дико весело.
А Кассиус во сне стоял посреди толпами народа и говорил вещи, о которых он сам бы не додумался:
«Теперь меня зовут Махмуд Алиев! Я не хочу носить имя господ, эксплуатировавших моих дедов. Меня зовут Махмуд Алиев, и это означает достойный одобрения и всяческих похвал»…
****
«Этот рассказ ни на что не похожий о человеке с прекрасной кожей, который не прочь рассказать о своих ударах слепящих и скорости их. Был Паттерсон Флойд мускулист, но скучен, а Листон – медведь, но плохо обучен. Вскоре узнала эта шпана, кто Величайший на Все Времена…».
Кассиус Клей. 1964.