Ты помнишь, как все начиналось? (Макаревич)
Чтоб ты жил в эпоху перемен! (старинное китайское проклятие)

Вот она, падла, твоя свобода,
Вот она, твоя революция!

В Хабаровске, на углу Карла Маркса, которая в народе звалась «Карлухой», и Комсомольской улицы было тусовочное место. Вывеска громко объявляла о том, что это заведение гордо называется «Бутербродная». После закрытия «Хехцира», где собирались все неформалы Хабаровска,  туса переехала в «Бутырку».

В «Бутырке» собирались все: и панки, и металлеры, и хиппи, и художники, и музыканты, и анархисты, и писатели-поэты, и демократическая молодежь. В общем, каждой твари по паре. Тусовка в любом нестоличном городе всегда скапливалась в одном месте. Трудно ломать себя из комсомольского прошлого в светлое капиталистическое будущее. По тусе ходили анархические идеи. Даже парни из демократического союза  иногда впадали в анархию. Особенно, когда дело касалось денег за вырученные самиздатовские журналы. Часть выручки неминуемо пропивалась. И, в кульминационные моменты, анархо-синдикалисты мирно обнявшись с демократами тихо, под нос, сидя на ступеньках у «Бутырки» обсуждали какие-то одним им понятные дела и  толкали свои политические телеги. В городе бродило лето, асфальт раскалялся до состояния пластилина.
С утра, на пятак перед художественным музеем, как обычно, приходили художники.  Они расставляли свои стульчики, доставали свои произведения. Кто-то развешивал картинки, вытаскивал и точил  карандашики, уголь, резал на куски ватман.

Чуть позже, часам к двум, подтягивались самиздатчики. Они прятали сумки с журналами из серой толстой бумаги, брали по одному экземпляру запрещенных  изданий в руки и  курсировали по Карлухе. Позже всех подтягивалась наша туса. Я с контрабасом, Бизон с гитарой, Пашка с банджо, Дима с кларнетом. Не надо думать, что мы все были неудачниками. У всех за спиной «вышка», правда, у меня истфак, а у них лечфак и институты разные. Но общие интересы, оттяги и ЛитО сплотили нашу группу.

Началом нашей бурной деятельности стал фестиваль авторской песни. Это на западе фестивали делятся на рок, поп, и прочие песни. А в застойном Хабаровске и авторская песня – фестиваль для всех. Делали фест комсомольцы. А если точнее крайком комсомола. Поэтому все было обставлено с наибольшей помпой и, разумеется, кучей бюрократических забав. Чего только стоила анкета участника соревнований. На всех полуподпольных фестах  хватало одной визитки с надписью «музыкант», но только не на комсомольском фесте. Здесь уж постарались на славу. На шею вешалась настоящая «простыня» с полными данными, номер паспорта, прописка, образование, пол, семейное состояние,  в общем, все - по размеры сапог и полового хуя. Накурившись перед фестом в хлам, для храбрости, я вошел в оргкомитет. На третей минуте втыкания в текст с умным лицом, я  понял, что это просто тупой развод. А раз у меня уже есть такая приблуда, то и пользоваться ей надо соответственно. Крупными буквами, красным маркером, через все поле наискосок, я радостно, кривыми буквами нахерачил «ПУПКИНЪ». С этого и началась моя карьера и героический путь команды «ПупкинЪ и сыновья». Мы весело отметились на всех фестивалях того лета.  По распиздяйству и лени состава группы мы победили всех, и заезжающих из Бирика Мацика с художниками из «Цеха пролетарского авангарда», и Пепса профессионально играющего хард, и даже местных хипанов и панков.

Но лето грело. Амур нес свои теплые, слегка желтоватые воды, в то время не засраные еще китайцами. Денег заработанных на ступенях пятака хватало на ништяки. Девушки были красивыми, а кофе крепким. Лениво оттягиваясь на центральном пляже, мы предавались декадансу. Пашка читал свои модные стихи. Мы много смелись и стебались. Попробуй не поржать от убойного пластилина, натертого из нанайки, приморки или еврейки. Причем самым убойным был план из Приморья. Дима Пак, задумчивый и спокойный, тихонько дул в блестящий, черный кларнет. Он, как и все даосы, подходил к инструменту нестандартно. Сначала надо было познать его сущность, вникнуть в его внутреннее я, раствориться в нем, и только после этого играть. Бизон, покурив приморской шмали разводил девочку, изображая неебаться крутого экстрасенса. Он нежно гладил ее по животу, и говорил:
-Чувствуешь тепло? Сейчас я посылаю свою энергию в то место, где у тебя болит. Я превращаю ее в маленькую, черную точку. Я посылаю зеленый луч тепла и доброты, и черная точка растворяется и исчезает. – Он продолжал наглаживать свою очередную жертву, нашептывая ей нежно на ушко, до полного оргазма и секса в прибрежных кустах. И девушка уже забывала про телеги экстрасенса, и вся текла, под жарким солнцем и умелыми, развратными руками Бизона.
- Парни, там наших менты повязали. Отобрали литературу, дали пизды и увезли в отделение.- В очках Напса отражалось солнце, от которого он прикрывался рукой и мелко щурился. Его всклокоченные черные, кучерявые волосы пылали праведным гневом, а борода топорщилась, как доброволец в плакатах Маяковского. Этакий кубинос партизанос. Фидель в молодости. Че в Боливии.-  Всех повязали и анархистов и демократов. Надо что-то делать. Пойдем протестовать!
- Так, - я поднялся со жгучего, мелкого песочка, - понеслась парни, повеселимся.
-А хули ты сделаешь? Ментам похуй твой протест,- лениво-равнодушный Бизон философски развалившись, сплюнул в песок. – Ты им стихи будешь читать, как Пьеро, а Фронтовик гавкать, как пудель Артамон. Буагогагага, А Паха, им на банджо сыграет…Не.. Леха их контрабасом охуячит.
- Ладно, не пезди уже, пойдем, поорем что-нибудь. Побарагозим-побузим. Хоть повеселимся. А то мозги уже жиром заплыли.
На пятаке была какая-то непонятная суета. Художники, тоскливо сворачивали свои пожитки. Мишаня, почесывая заросший недельной щетиной кадык тихо матерился себе под нос.
- Привет, Миха, что было? – Я протянул ему руку. Его крепкие, с крупными суставами руки были испачканы углем. Он быстро  обтер о штаны ладонь. И махнул рукой,
- А, все равно грязные, не будем ручкаться.  Луноход приехал, этих свинтили. Мы за них вписаться пробовали, вон Сане дубинкой досталось.
Начался музыкальный кипиш. Вернее не совсем музыкальный, скорее это был политический перфоманс. Мы вели себя вызывающе, непотребно, после каждой песни орали лозунги. Сначала вокруг нас организовалась толпа. Люди на Дальнем Востоке не любят ментов. Да и кого любить? На Дальнем Востоке контингент на половину сидевший, а вторая половина военнослужащие.А рядом мелкая прослойка вертухаев. Свобода и справедливость.  Все, что не запрещено – разрешено. Мы устроили политическую истерику на главной улице Хабары. Прямо на улице из ватмана за пару минут написали лозунги и транспоранты: «Свободу арестованным незаконно! КПСС к ответу! Верните наших товарищей!»
Народ прибывал и прибывал, появились журналисты. Люди с телекамерами, с фотоаппаратами. А вот и кавалерия приехала. На углу у светофора припарковался  ЗИЛ с собачником.  В прошлом году на 2 августа по-пьяни десантура перевернула УАЗики, после этого ментам подарили более тяжелый ЗИЛ. Из него попрыгал ОМОН с дубинками и щитами. Напротив нас к обочине прижалось несколько черных «Волг», из которых полезли офицеры милиции с полковником во главе. У полковника на голове была огромная фуражка-аэродром, с лихо почти вертикально загнутой тульей.  В руках у него болтался бело-красный мегафон, в который он пытался нас переорать.
-А вот и космонавты.- Пашка оглядел толпу, люди как-то сдвинулись плотнее, закрыли нас своими телами. Люди стали ближе и роднее. Какой-то суетливый дедок, окинув нас геройским взглядом,  высоким голосом почти пропищал,- Не боись, сынки, отобьемся.
-Прекратите несанкционированный митинг.- Мегафон пару раз свистнул, и зафонил. Милицейский чин снял фуражку, протер розоватую лысину рукой, подул в микрофон.
-Свистни в хуй, там тоже дырка, - раздался голос из толпы, народ загоготал.
-Мы требуем вернуть наших товарищей, - кричали мы со ступенек художественного музея.
-Ваши товарищи уже выпущены, - пытался увещевать нас полкан. На углу, уныло толпились ОМОНовцы. К нам было не пробиться. Плотным кольцом вокруг нас стояли люди. Толпа ревела. Больше всех поразили женщины с малыми детьми взявшие нас в живое кольцо. Одна из них, наманикюренным пальчиком, манерно уперлась в грудь полковнику, - Офицер отпустите мальчиков, ну что вам трудно?
- Да и правда, хватит вам уже рулить. Время Сталина прошло!- кричали из толпы. Если комуняки имеют право издавать свои газеты, значит и все остальные тоже. Менты  убирайтесь! 
- Они выпущены, уже идут сюда, расходитесь!- лицо у полкана побагровело.
- Вот когда прейдут, тогда и разойдемся, - гудела толпа. А над толпой раздавалось залихватское пение.
Толпа шумела, как разъяренное море, мужики покруче, насупившись, уже примерялись к  лавочкам. К нам прорвался корреспондент  местных новостей, оператор нацелился камерой на толпу, на нас, на ментов, на плакаты. – Здорово, Лех, все воюешь?
-Да, Гарик, парней повязали же. Но на дворе 89 год все-таки. Такие шутки больше не проходят. Сам знаешь, теперь у нас демократия.
- Леха, слушай, вот вы замутили, сам начальник КРУМа приехал.
Гарик, с микрофоном зашустрил по толпе. Он что-то спрашивал и тыкал микрофоном вокруг себя. Потом подошел к полковнику.
Вдалеке показались виновники торжества. Толпа расступилась, пропустила их в круг. Мы пожали руки, обнялись. Спасибо всем. Спасибо. Мы присели на ступеньки, закурили. Легкий мандраж и адреналин. Все-таки можем. Можем все, когда захотим.
- Слышишь, Бизон, а ты не верил.
- Да я-то что? Я сам офигел.
З.Ы. Когда-то я был идеалистом и верил в то, что мы можем изменить нашу страну. Когда-то я считал себя демократом. Перестройка, путч, денежная реформа Павлова, Гайдар, алкан Ельцин, Развал СССР, Чечня. Что дальше?
http://dvrock.narod.ru/pressa/archive/old_md_1.htm