В тот день я впервые увидел маму, закинутую примом. В школе нам, конечно, рассказывали, что у всех рано или поздно такое случается. Но тогда это событие стало настоящей неожиданностью для меня.

Свет пропитывал шторы, но дальше, в комнату, не попадал. Я минуту стоял и пытался понять, что происходит. Она сидела лицом к двери, закутавшаяся в свой привычный затертый халат. На губах – похожая  на мокрый тополиный пух, уже начавшая засыхать пена. Одна рука лежала на груди, другая обломанной веткой свисала к полу. Возле ножки кресла блестела фольгой разодранная, и, по-видимому, пустая, упаковка таблеток. Вернее не таблеток, а прима – единственного разрешенного в нашем прекрасном обществе наркотика.

– ось-я, –  она чуть открыла глаза и попыталась позвать меня по имени

Тогда я особенно четко почувствовал, что люблю ее всем сердцем. Эту женщину и весь окружающий мир. Ведь, если вдуматься, она мне – никто. Человек, добровольно забравший меня из репликатория для временной опеки. Потративший пять лучших лет своей жизни на мое воспитание. Разве за это не стоит называть ее мамой? Несмотря на то, что формально такой архаизм в данном случае не применим.

И надо сказать она сделала все превосходнейшим образом. Дня не проходило, чтобы меня не избивали до полусмерти. Только за последний год – два перелома и десять швов. Спасибо ей за это. До знакомства с мамой, я знал, что есть любовь. Я понимал слово «ненависть», и думал, что ее больше не существует. Но мой детский разум  и не подозревал, что мир все еще наводнен жестокостью. Она открыла мне глаза. И не щадя себя готовила усыновленное дитё к будущему.


Я все прекрасно осознавал. Порванная фольга – обыкновенный порог в новый этап жизни. Только не для мамы. Для меня. Я почти каждый день слышал про такие моменты. Так что, гладя на чуть полноватую, невысокую женщину, я совершенно ясно представлял свое светлое будущее.

Я видел, как через неделю у мамы закончатся деньги на прим, и она с чистой совестью сдаст меня в интернат. За вознаграждение, соответствующее ее огромному труду, естественно. Там продолжат мое воспитание и социальную адаптацию. Ежедневные побои. Школьная программа. Урезанный дневной рацион, чтобы я учился терпеть голод. Домогательства старшеклассников, чтобы я был готов к возможному тюремному заключению.

Воображение освещало новые и новые картинки, а я все больше любил маму. Вот только левый бок чесался. Чуть повыше третьего снизу ребра. Ну, это привычно. Так всегда бывало, когда мама воспитывала меня. Да и сейчас редко, но случается. Причины разные. Но временами, когда я чувствую, что люблю, левый бок чешется.

***

Костя уже пол часа мял в руках упаковку прима. Все никак не хватало духу разорвать ее и затолкать в себя маленькие серые таблетки. Этого не избежать, но не слишком ли рано он хочет начать? Было бы ему сорок. А так… в двадцать с небольшим. Хотя, насколько он понимал, в его недолгой жизни только что произошло одно из тех событий, после которых люди срываются на прим.

Он положил серебристую упаковку на стол перед собой. Помятая, волнообразной текстуры фольга весело отражала свет настольной лампы. В тот момент Костины нервы готовы были порваться. Адреналин сердце в постоянно сжатый, упругий комок.
«Интересно, как долго мой организм протянет в таком режиме. Уже час руки трясутся»
Каждая мелочь вызывала волну совершенно абсурдных ассоциаций. Отблески света на таблетках – желтый халат Наташи. Стол – ее крашенные волосы. И так на что ни посмотри.

Костя полез в нагрудный карман рубашки. Прямоугольник фотографии сразу же приник к пальцам. Как будто желал поскорее выскочить из своего хлопчатобумажного обиталища. А второй предмет упрямо не хотел встречаться с Костиными руками. Но через несколько секунд борьбы он также был извлечен под шестидесятиватный свет лампочки.
Костя положил свои находки перед собой. Упаковка прима, кремниевый чип, облепленный почти засохшей кровью и мясом, и маленький картонный квадратик, перемазанный все той же кровью. Костя смотрел только на фото. На свою Наташеньку.
Нет. Без прима можно свихнуться. Почему он не чувствует того что должен? Где же любовь? Раньше при одном только взгляде на это овальное лицо перехватывало дух, и весь мир переворачивался вверх ногами. Несмотря на корысть и постоянные измены. Не смотря ни на что. Даже не смотря на сильнейший зуд в боку.

Костя приподнял левую руку и осмотрел свои ребра. Пропитанная кровью рубашка липла к телу, словно целлофановый пакет к мокрой банке.

Любви не было. Теперь появилось другое чувство. Та самая, воспеваемая политическими агитками ненависть. Давно побежденная в их процветающем, полном гуманизма обществе.
Хватит рефлексий. Пора!

Как только Костина рука коснулась холодной фольги, в дверь постучали. От неожиданности парень вскочил, опрокинув стул.
«Неужели нашли? Как быстро! Нужно уходить»

Стук повторился. Костя схватил фотографию, сунул ее обратно в карман, и переворачивая мебель ломанулся в направлении кухни. Совершенно не к месту в голове крутились фразы из недавно читаной статьи, посвященной старым многоэтажным домам. Костя жил в частном доме. Он даже не знал, остались ли где в мире те ужасные бетонные уроды.
Открыв окно, выходящее в задний двор Костя услышал, как его гости начали ломать дверь.

«Значит, не ошибся. Менты.»

Под окном его уже ждали. Костя понял, что совершил глупость, сунувшись сюда. Самая дальняя от входной двери точка дома. Конечно же, на заднем дворе будут ждать. Нужно было лезть через спальню, прямо на соседский газон.

Костя спрыгнул с подоконника  и тут же почувствовал, как кто-то заламывает его руки за спину. Он рванулся изо всех сил. Треск рвущийся рубашки, чей-то громкий матюг, и правая рука свободна. Со всей силы ударил ногой. Наугад. Видимо, попал. Сумасшедший рывок и другая рука свободна. Раненый бок отозвался ужасной болью. Глаза перестали что либо различать. Рот наполнился блевотиной, вперемешку с кровью.

Реальность, словно ширма, отъехала в сторону. Костя не понимал что происходит. Все тело болело. Легкие трещали по швам, но не могли втянуть и грамма воздуха. Бежать? Куда? Зачем? Несколько шагов, подножка, сильнейший толчок в спину и Костя кубарем покатился на клумбу с только расцветшими тюльпанами.

Каким-то чудом сознания он не потерял. Его рвало. От боли все распадалось на части. Казалось, хуже Костя себя никогда в жизни не чувствовал. Но окружающую действительность он осознавал.
Костя был абсолютно беспомощен. Его подхватили под руки и потащили в сторону улицы. Красно-синие огни напоминали дискотеку. Наконец-то он начал «плыть». Картинка перед глазами дрожала и расплывалась. Звуки резко меняли тональность. Белый фургон скорой помощи сделался ярко голубым, халаты мед. работников ¬– желтыми.
- … вырвал…. Срочно … новый чип.

Рубашку сорвали. Три укола в плечо. То ли чувства обострились, то ли нервная система перевозбуждена, но каждый укол, казалось, делали огромным ржавым гвоздем.
Перед Костиными глазами кружился коричневый потолок. Кто-то приподнял его руку. В боку копошилась целая стая огромных муравьев, а Костя третий раз в своей жизни ненавидел все и всех. Суку Наташку, ментов, так быстро нашедших его, этот омерзительный потолок.

Момента, когда все изменилось, он не уловил. Костя знал, что минуту назад все было чуть-чуть иначе, а теперь он снова жить не может без Наташиного лица. Оберегающая покой граждан милиция может заменить ему весь мир. Мир вновь не знающий ненависти.

***

«То, что каждый человек рано или поздно начинает применять так называемый прим, имеет свои корни все в той же ненависти. Энергия, вырабатываемая пси-барьером при переработке и очищении разнообразных пси-импульсов накапливается и рано или поздно перегружает нервную систему человека. Когда личность испытывает особенно сильный стресс, психика может не выдержать. Лучшим средством для приведения организма в норму на сегодняшний день является прим. Даже не смотря на свою токсичность и стойкое привыкание, возникающее после первого же приема»

Наташа нажала на кнопку «стоп» и крепко задумалась. Ну и как это перекрутить, чтобы хоть немного было непохоже на аудио лекции по пси-импульсам? Подумав еще несколько секунд, она склонилась над клавиатурой и начала энергично барабанить по клавишам.
– Тук-тук!

От неожиданности Наташа даже подпрыгнула. Она выдержала секундную паузу и только потом повернулась.

Невысокий, рыжий, толстый. Одно слово – Эдик. Сейчас начнет лобызаться, затем несколько минут морального онанизма и издевательств и, наконец, кровать. Собственно, зачем и пришел. Ну да что же делать? Наташа, естественно, любит его. Пускай и не так сильно, как Костю, но все же.

– Чего делаем? – Эдик подошел к Наташе и, сощурившись, уставился в монитор. – Курсач?
– Ага. По пси-импульсам. Я вот…

Эдик перебил ее смехом.
– Ну вы видели? Наташа и пси-импульсы! Как хоть название запомнила. – Он присел на корточки. Левая рука лежала на Наташином колене, правой Эдик теребил кончик ее локона. – Наташ, а какой у тебя IQ, кстати? Все время забываю.
– Ну Эдик! – Ей всегда было смешно, когда он говорил таким тоном. Ее Эдик. Самый умный. Самый добрый. Это не мрачный и угрюмый Костя. Который вечно без гроша в кармане, к тому же.
– А ты Бармова читала, «Теорию пси-барьера»? А про цепь Гримова хоть когда-нибудь слышала? – широкая пятерня ухватила Наташин подбородок. –Ну тебе это и не надо. Диплом  без всей прочей мути дадут. Ладно, лишний час у нас есть, так что… А на вечер – сюрприз!

Из кармана пиджака Эдик достал открытку и покрутил ею перед Наташиным носом.

– Мы идем в «Риголло»? На всю ночь? Эдик, я тебя люблю! – она бросилась ему на шею. Рыжий, все еще сидевший на корточках, не удержал равновесия, в результате чего оба кубарем покатились по полу.
– Ты у меня самый лучший! – Наташа чмокнула его в щеку, покрытую жесткой щетиной.

Эдик уже начал расстегивать пуговицы Наташиных джинсов, но его прервал звук открываемой двери. Спустя несколько секунд на пороге объявился Костя. Впрочем, настроения Эдика это ни сколько не испортило:
- Оп-па! Здорово, чувак! – Эдик протянул руку. Костя ответил на рукопожатие и приветственно чмокнул Наташу.
– А Эдик меня сегодня в «Риголло» ведет! – Наташка просто излучала радость.
– Рад за вас! – на лице Костика появилась слабая улыбка.
– Ну ладно, у нас дела. Не будем тебя смущать и пойдем в спальню! – Эдик подхватил Наташу на руки. Оба смеялись.
– Эдька, я тебя больше всех люблю. Ты лучше этого злюки! – Она подмигнула Костику, который картинно нахмурился. – Не грузись! Лучше глянь что я там в курсаче написала. Может поправишь чего.

Эдик и Наташа скрылись за дверью. Костик вздохнул и направился к компьютеру. Как же он все-таки любил ее. Да и Эдик – его ближайший друг. Жаль только, что Наташа не уделяет ему все свое время. Но с другой стороны, Костику еще и повезло. Два парня у одной девушки это редкость. Чаще по пять по шесть.

Из-за закрытой двери доносился смех. Костик постарался не думать об этом. Он сосредоточился на курсаче, но шум из-за двери постоянно отвлекал. Да еще левый бок нестерпимо зудел. Он вообще не утихал вот уже неделю. Даже к врачу пришлось идти.
Костик сквозь рубашку почесал ребра. Ему показалось, что пальцы под кожей наткнулись на маленький бугорок. Как раз в эпицентре зуда. Костик снял рубашку, приподнял руку и пощупал бок. Вроде какой-то маленький прямоугольник. И все сильнее хочется чесать. Как неприятно!

В спальне творилась форменная вакханалия. Особенно неприятно было слышать крики Наташки. Костя еще раз взглянул на монитор и решил пойти на кухню. Курсач все равно нужно было переписывать на ново. Но разве в такой обстановке сосредоточишься. Да и этот зуд. Вон уже как расчесал. Теперь точно раздражение пойдет

Эдик вышел из спальни только через полтора часа. По-пояс голый, вспотевший и неимоверно довольный. За ним на пороге показалась Наташка, натягивающая желтый короткий халат.

Когда на пороге показался Костя, Наташа вскрикнула. Такого она еще в своей жизни не видела.

Высокий, широкоплечий парень в расстегнутой рубашке. Весь левый бок, казалось, залит кровью. Темные, мокрые волосы на голове слиплись подобно сосулькам. Правая щека подрагивает. Глаза, покрытые красной паутиной вен, источают злую, омерзительную энергию. Зажатый в правой руке нож мелко дрожит.

– Ты чего, братан? – Эдик отступил на шаг назад.
– Суки, ненавижу. Обоих. Как же я вас ненавижу.

Левой рукой Костя схватил стоящий рядом стул и запустил им в Эдика. Рыжий, не ожидавший такого поворота событий, не успел даже заслониться. Стул угодил ему прямо в голову. Эдик сделал шаг назад, но, зацепившись за порог, упал. Наташа вскрикнула и кинулась вглубь спальни.

В два прыжка Костя перелетел комнату. Он переступил через пытающегося подняться Эдика и кинулся за Наташей. Девушка даже не успела добежать до спасительного окна. Левая рука Кости сама вцепилась в волосы и потянула голову назад. Нож три раза прошелся по худому горлу.

Какие чувства он испытывал в это время! Радость, экстаз и ни какой любви. Перед глазами не было изрезанного трупа. Лицо «матери», воспоминания об интернате. В ушах стояли недавние крики Наташи, доносившиеся из-за закрытой двери.
«Эдька, я тебя больше всех люблю. Ты лучше этого злюки»

Эдик! Он стоял на корточках и тряс головой, не понимая, что происходит. Нож Костя отбросил. Для Эдика нужно что-то получше. Вот хотя бы эта ножка, отлетевшая от стула.
Костя бил своего друга пять минут. Он никак не мог остановиться, насытится конвульсиями уже мертвого тела. Закончив, он отбросил окровавленную деревяшку и уставился на тела. С глаз медленно сползала красная пелена, и Костя начинал понимать, что он сделал.

Руки задрожали еще больше. Неужели.. да как же это….

Из нагрудного кармана он достал фотографию Наташи. Смеющееся, симпатичное лицо, на котором Костин палец оставил свежий красный след. На глазах Кости появились слезы. Как он мог?
И что с ним произошло? Куда подевалась любовь? Неужели он чувствовал навсегда ушедшую из их мира ненависть?