У Петра Егорыча неожиданная радость - приехал сын. Предварительно упредил телеграммой: "Приезжаю воскресенье. Андрей". И с утра в назначенный срок явился. Вошел во двор, увидел отца:
  — Ну, здравствуй, батя!
  — Здоров, сынок…
  Встретились родные люди, как чужие, так как много лет не виделись. После короткой паузы, пожав руки, неловко обнялись.
  — Как живешь? Как здоровье?
  – Ничего, слава Богу, еще живой…
  Время шло к обеду. Сын ходил по двору, осматривался, в сараи заглядывал… Дед ковылял сзади, ревниво наблюдая за реакцией сына.
  — Гляжу, ничего не изменилось, батя…
  — А чему меняться… Сам-то когда в последний раз приезжал?
  — Когда мама умерла, лет шесть назад.
  — Откуда ж шесть? — засуровел отец, — ее уже одиннадцать лет как нет…
  С собой сынок привез всяких гостинцев. Теперь раскладывал на столе – консервные банки, бутылки, пакеты:
  – Ну, что, батя, пообедаем? По сто грамм выпьем?
  – Отчего не выпить — не помянуть мамку нашу, за встречу …
  Отобедали. Пока сын убирал со стола и рассовывал недоеденное в холодильник, отец присел на лавочке под навесом. Погодя пристроился рядом сын. Присел - нога за ногу, вытащил из кармана пачку сигарет.
  — Когда курить начал? — спросил строго отец.
  — Ну, что ты, батя, как будто я маленький, — обиделся сын, - мне сорок лет почти.
  — Хочешь еще сорок прожить? Бросай…
  Ухмыльнулся сын в ответ загадочно, но промолчал.
  Хотелось Егорычу к главному перейти: узнать с какой это стати и на сколько явился из столицы сынок. Мялся на языке вопрос, только он тут посчитал так: "Все в свое время, не скажет сам – спрошу".
  Так, с невнятными разговорами досидели до вечера, поужинали.
  - Батя, я лягу в большой комнате? — спросил сын.
  — Ложись… Где постель лежит, еще помнишь?
  — Ну, чего вы, батя… - снова обиделся сынок.
  Промолчал Егорыч. Пошел в свою комнату, улегся на старенький продавленный диван, задумался.
   
  Утром сын позвал завтракать:
  - Идем, батя!
  Отец ел неохотно, по-птичьи.
  - Ну, как тебе чай? Из Англии привез, когда в командировке был…
  — Ничего чай, - с достоинством ответил отец. – Да только и мой неплох. Ты вот что мне скажи: там, на подвале дверь поправить надо – возьмешься?
  — Не-а, батя, - ответил сын, отставляя в сторону чашку. — Я не за этим приехал… Ты прости, но если что-то починить, мне легче людей нанять…
  — С чего это? – удивился Петр Егорыч. – Денег девать некуда?
  — Я, батя, помирать сюда приехал…
  На неожиданности этой разговор вдруг и прекратили. Не собрался Пётр Егорыч спросить, а сын сам не сказал. Ушел дед к себе, лег на диван, задумался…
   
  Сынок-то у него путевый был. Закончил институт, в люди вышел – в Москве теперь работает в министерстве, а в каком — черт его знает. И если бросил все, своим да родительски горбом выстраданное, значит причина на то веская. "Неужто рак? Сколько ж людей от него померло…" 
  Лежал старик, в потолок смотрел, губами шевелил – с покойной женой разговаривал:
  - Видишь, как пришлось? – будто бы говорил ей. – Андрюшка наш помирать собрался… Скоро-скоро за тобой собрался… Я-то, старый, думал, что прежде всех с тобой увижусь, он меня похоронит…
   
  Такая тоска разобрала Егорыча, таким грузом на сердце легло, аж дышать стало тяжко. Но чуть погодя встал, вышел во двор. Сын сидел на скамейке – листал газету. Помялся старик, хотел спросить о важном, но махнул рукой. Потирая грудь слева, где болело сердце, добрел до сарая, выбрал из инструментов молоток, подобрал пару гвоздей и поковылял к подвалу. Стучал молотком и все гонял в голове: "Как же это так?"
   
  Вечером, за ужином все-таки собрался Егорыч с духом, приготовился услышать страшное:
  — Ты хоть мне, отцу, скажи – что случилось?
  И был поражен прямодушным ответом:
  — Да ничего страшного, батя. Устал я от жизни, теперь решил – все, хватит, недоело!
  — Так, значит, здоров? — начал допытываться отец.
  — А с чего мне болеть? Всем в тебя пошел! — польстил проклятый.
  — Ты уж прости меня, старого, — все еще сомневался Егорыч, — С чего ж такое решение?
  — Я и говорю, — ответил довольный сын, — устал от жизни. Приехал к тебе доживать свое…
  — Вешаться будешь? – откинулся на спинку стула старик, с трудом принимавший неожиданное объяснение. – Так не бери греха на душу, живи, ты еще молодой…
  — Да нет, батя, ты не понимаешь. Устал я от всего, надоело! Теперь решил так: побуду рядом с тобой годик, поживу по твоему стариковскому распорядку и сам состарюсь. Наукой все расписано, да и сам чувствую — так и будет…
  — Н-да… - только смог сказать изумленный сыновьим выводом .
  Андрей продолжал делиться идеей:
  — Завтра на кладбище схожу, место для себя присмотрю… Наверное, возле мамки похоронишь меня…
  — Ты это… - вдруг похолодел отец. — Не смей! То мое место… Другое себе ищи…
  — Хорошо, хорошо, — согласился сынок. — И в правду, что места мало? Другое выберу. Еще чаю будешь? А, бать?
  Встал Егорыч из-за стола, глянул на сына уничижающе: "И как же ты, паскудник, дошел до такого?". Вышел из кухни, а там сгорбило старика неожиданная обида и так, придерживаясь за стену, еле-еле добрел до своего дивана.
   
  Думалось с бессильным отчаянием: "Хорошо, что Наденька не видит…" Закололо внутрях, перевернулся на другой бок – к стене: "Как же он до такого дошел?"
   
  Он не выходил из своей комнаты до вечера, притворялся спящим, когда сын заглядывал в двери. Тот испуганный последствиями разговора к старику входить боялся, смотрел с порога. И потому не видел, как крепко жмурит глаза отец, когда слышит его шаги, и как по его лицу текут редкие слезы.
  Вечером отец встал, растер руками чуть опухшее лицо, вышел во двор – осмотреть хозяйство. Случайно наткнулся взглядом на сына, который устроился на скамейке, прикрыв ноги пледом. Тот, заметив взгляд отца, виновато улыбнулся:
  — Ноги мерзнут…
  Как пустое место, обминул Пётр Егорыч Андрея. Взял в сарае тяпку, и так, опираясь на нее, пошел в край огорода. Там до темна рубил пырей, который в последние годы, пользуясь немощами хозяина, постепенно отвоевывал у человека пространство под себя. Уже в темноте вернулся в дом: сын сидел на кухне и пил чай…
  Пётр Егорович сел напротив, разглаживая руками клеенку стола. Долго смотрел на сына. Потом спросил:
  — Ну и как?
  — Что, батя? — с готовностью отозвался сын.
  — Получается твоя старость?
  — Есть немного, - осторожно ответил тот.
  — Ну, давай-давай, - неопределенно сказал старик.
  — Кушать будешь?
  — Нет, - отрезал отец и зло выговорил. - Наши старики так не едят – у них пенсия во много раз поменьше твой зарплаты будет — картошкой и хлебом живы… Куда уж тебе понять это, выродок…
   
  Ночью он зашел в комнату к сыну, присел у того в ногах. Слушал. Как он спит, оглядывал комнату, дивился, как блестят в лунном свете упаковки каких-то лекарств, которые тот разложил на стуле и изголовья.
  — Андрюшка… - позвал тихо. – Слышишь?
  — Что, батя? — проснулся сын.
  — Ты бросай эту дурость по-хорошему. Езжай домой, в Москву, иди на работу.
  — Не хочу, батя, решился и там уже все закончено: квартира продана, из министерства уволился, с друзьями поспрошался.
  — Ничего, - уговаривал его отец, - все заново начнешь, на работу возьмут– ты парень толковый, нужный…
  — Не хочу…
  — Как не хочешь?
  — А вот так! Иди, батя, к себе, я спать хочу!
  Пётр Егорович помолчал минуту, слушая как сопит сынок.
  — Андрюш, ты меня, старого, послушай. Я вот прожил почти семьдесят лет. Не сегодня-завтра в могилу лягу. И что же мне в утешение выходит? Что жизнь свою зря потратил, сына единственного так ничему и не научил?
  — Да, нет, - сдержанно ответил сын. — Научили, человеком же стал. Спасибо тебе за это, батя.
  — Благодарю за добрые слова, сынок… — кивнул Егорыч. — Да только, получается, главному я тебя так и не выучил…
  — Это чему же, батя? 
  Отец встал, в тишине сделал несколько шагов к дверям. Остановился на пороге, за штору рукой ухватившись:
  — Так и не понял?
  — Нет, батя… — привстал на кровати Андрей.
  — За все в жизни платить надо…
  — Было такое, батя…
  — А такое: "Все в жизни заслужить надо"?
  — Помню…
  — Так вот, сынок, и старость, оказывается, тоже заслужить надо, не зря ею человеческая жизнь проитожена… — и выговорил  наболевшее. — А ты, сучонок, хуже вора выходишь, если на незаработанное позарился!
  С тем и вышел  из комнаты, оставив сыну последние слова для размышлений.
   
  Когда сын к полудню вышел во двор, у скамеечки рядком ждали его сумки. Здесь же сидел суровый Егорыч, сжимавший в в руке какой-то листок.
  — Чего ты, батя?
  — Уходи по-хорошему, — приказал в ответ ему старик. — Видишь, смертное мое завещание?
  - Вижу…
  — На тебя все было записано, а теперь и не знаю, как быть с ним. Вижу: не заслужил ты, Андрюха, моего добра. На все плюнул и прежде — на то, чему мы тебя с женой моей покойной учили, - разодрал  гербовый листок на части и бросил под ноги сыну.
  — А как не взял ты ничего от нас, отрекаюсь от тебя и проклинаю: уходи с моего двора на все четыре стороны — нет у тебя больше ни отца, ни матери… — с этими словами он указал сыну на калитку.
  Андрей, как побитая собака, в чем был, подхватил чемоданы и поплелся к калитке, чувствуя на себе ненавидящий взгляд отца. Хотел было напоследок оглянуться, но понял, что никакая сила на земле не способна заставить его взглянуть отцу в глаза.
   
  Когда калитка за сыном затворилась, Пётр Егорович медленно опустился на колени, оглядел двор, хозяйство, которому теперь придется пребывать в запустении, пока не придет сюда владельцем совсем чужой человек. От страшной обиды задрожали губы, он лег на землю, словно хотел выпросить у нее прощения за непутевого своего потомка ...