Вечерело. Мороз крепчал, и по всему задался целью наказать человека. Фёдор хлебнул из заветной скляницы, и ,закрываясь от ветра, свернул цигарку. Десятый год гонял он почту по этому тракту, и каждый раз степь его поражала. Для ямщика степь была не просто звуком, не географическим понятием, Фёдор всегда знал: она живая.

Когда дорога измеряется сотнями вёрст, а кроме верных лошадок и перемолвиться не с кем, в голову лезет чёрт те что. Фёдор разговаривал со степью, здоровался с ней, он обсказывал ей свои домашние дела. Он знал, матушка всё слышит и наблюдает за ним. Но, как и у людей, у неё меняется настроение. Вот и сегодня, похоже, не в духе заступница. Мороз заматерел, поземь кудрявится, а до станции ещё ого-го!

Неожиданно лошади всхрапнули, саженях в ста впереди  дорогу перемахнули серые, призрачные тени. Свят-свят, мелко закрестился Фёдор, только вас мне ещё недоставало. Ну, пронеси, заступница! Длинный кнут прянул в воздух и змеёю хлестнул по лошадиным бокам. Ноооо!,  милые, нооо!, чёртушки, выручай! грабят!

Это было излишне. Лошади, почуяв погибель,  рванулись птицами. Коренной, чёрный как ночь, жеребец по кличке Дьявол дело знал туго. Он сразу взял дикий темп и лишь время от времени косил налитым кровью глазом на пристяжных, как бы поторапливая, а ну лядащие!

Позади раздался протяжный вой, и вконец очумевшая тройка, разбрасывая клочья пены, понесла, как последний раз в жизни. Ямщик перебирал в памяти всех святых, обращал молитвы то к Николе, то к Георгию, а в голове билась мысль: платок то Дарье не довезу.

Волчий вой раздался ближе. В нём прорезались нотки торжества и злорадства. Внезапно Фёдора проняло: а ведь догонят...  Эх, до Трефиловского леса дотянуть бы, а там до Яма рукой подать. Фёдор привстал на облучке, кнут молнией замелькал в воздухе.

Вдруг слева, из снежной мглы, выметнулся огромный, матёрый зверь. Волк шол ровно, как будто и не было дикой скачки. Вот он неторопясь примерился, оценивая расстояние до шеи пристяжной, и прянул в воздух. Вернее хотел. Но кнут со страшной силой обрушившийся на морду зверя отбросил его в сторону. Раздался обиженный вой, среди волков произошла короткая свара, и Фёдор получил передышку. Впереди, сквозь круговерть снега, затемнела масса леса…. А волки уже снова настигали.

От страху ямщик запел «богородица дева радуйся». Первые деревья как ворота расступились перед тройкой, ещё чуток, ещё малость…Неожиданный удар бросил ямщика в воздух, перевернул его и хрястнул о ствол могучей ели. На него хлынул целый водопад снега, замуровав его как в склепе. Угасающим сознанием уловил он вид перевёрнутой кибитки, переплетённые тела на снегу, и над всем этим торжествующий, захлёбывающийся горячей кровью вой.

Ты проиграл человек!

Очнувшись, Фёдор увидел склонившуюся над ним краснощёкую девку в домашнем сарафане.
-  Чё, оклемался милок? Лихо ты вчерася надрался, как только лошадей с почтой не потерял? Станционный смотритель так орал, обещался все зубы тебе выбить и из жалованья вычесть.

Фёдор сел на лавке. Непонимающе огляделся:
- Где я?
- Дак на станции Трефиловской, поди не помнишь гулёна? - девка расхохоталась.
- Я сам вчера пришёл?
Девка пуще прежнего залилась смехом:
- Сам то ты тпру сказать не мог. Зипуном за облучёк зацепился, спасибо хоть не выпал. Вот лошади тебя и вынесли, так что ты им должон.

Фёдор порылся в карманах, нашёл тряпицу с наличностью.
- Тебя как звать то, хохотушка?
- Татьяной клич, если хочешь.
Фёдор достал три медяка. – На ко, Танюша. Принеси чего-нибудь для прояснения мозгов, ну и пряник себе возьми, штоли…
Улыбнувшись, девка исчезла, а Фёдор задумался. Выходит это всё сон? Не было волков, погони, страшного удара. Он отлично помнил, что в Соснове выпил свою обычную норму. Наваждение да и только! Потом во сне видения эти дурацкие. Какие то люди выкапывают его из снега, несут в дом, вливают в рот пойло гадкое. Нет, ни черта не вспоминается, как обухом по голове. А всё потому, что в церковь дорогу забыл.

Вернулась девка с ковшом медовухи.
- Нако, болезный, полечись. Легше станет.
Фёдор залпом выпил душистую и крепкую брагу, лёг на лавку.
- Кони то хоть кормлены?
- И кормлены и чищены, спи давай, поправляйся.
Девка вышла, а ямщик забылся тяжелым, тревожным сном.

В конюшне, около яслей с сеном стояли три лошади. Они размеренно пережовывали корм, фыркая время от времени. Постороннему наблюдателю могло бы показаться, что лошади разговаривают между собой. А если бы он понимал их язык, то услышал бы следующее:

Вороной жеребец повернулся к тихой гнедой кобылке и спросил:
- На базу о внедрении радировали?
- Так точно командор, ещё ночью. Получен ответ, операцию продолжать, вплоть до особого распоряжения., в контакт с остальными особями не вступать.
- Понятно -  вздохнул вороной -  Признаться чертовски всё надоело... Три года дома не был. Иной раз думаешь, да гори оно всё ясным огнём. Забросить всё к чёртовой матери, поселиться где-нибудь в системе Антареса, и быть, наконец самим собой, а не лазать по чужим оболочкам. Тьфу, зараза, а сено то гниловатое? Ну, конюх ,с утра придёт я ему устрою.
- Да бросьте командор, конюх то причём?  Просто вы не в духе.
- И то верно, нервы ни к чёрту. Кстати, как там человек, ну этот мм.. ямщик штоли?

Ответил караковый жеребец, стоявший чуть в стороне.
- Как? Переживает конечно. Молитвы бормочет, ерунду всякую про Дьявола и слуг Антихристовых. И вообще, на будущее, шеф. Я как врач экспедиции категорически возражаю против подобных опытов. Всё-таки, это хоть и дремучий, но человек.
- Да-да, доктор - проронил Вороной. Но сие не от меня зависит, не по адресу камень. Если имеете дельные мысли,  обращайтесь в Совет Космофедерации. Они вас выслушают и… отправят на пенсию. Ну всё, прения закончили… По моему, идёт кто то.